10 глава
Следующим утром Гермиона оставила своих друзей наслаждаться выходными — выслушав сперва их недовольное нытье — и отправилась в подземелья. Несмотря на то, что ей был известен пароль в комнаты зельевара, в этот раз она постучала. Открыли ей не сразу. Но, наконец, дверь скрипнула, и в дверном проеме возник Снейп в черных брюках, белой рубашке и, видно, наспех надетой, даже не застегнутой мантии.
— В чем дело, мисс Грейнджер? — рявкнул он.
— О, простите, сэр. Я вас разбудила? — потупив взор, произнесла она.
— Что вам нужно?
— Вы позволите мне войти? — все еще глядя в пол, спросила Гермиона.
Снейп сделал шаг в сторону и захлопнул дверь, когда девушка вошла внутрь. Посреди гостиной вместо привычной софы стояла небольшая кровать, и Гермиона только тогда вдруг осознала, что, отдав Эйлин свою комнату, сам профессор был вынужден ютиться на трансфигурированных кроватях. С новой информацией о его способностях в искусствах, где требуется «поразмахивать палочкой» (боевых искусств это, конечно, не касалось), зельевару можно было только посочувствовать.
Гермиона не стала комментировать спальное место преподавателя, и он быстрым взмахом палочки превратил кровать обратно в софу. На нее-то мисс Грейнджер и села.
— Чем обязан? — поинтересовался Снейп, застегивая пуговицы на мантии.
— Сэр, я подумала, что нам стоит воспользоваться образовавшимся временем и сводить Эйлин куда-нибудь. То есть... я могла бы сама с ней куда-нибудь сходить, например, в музей, а вы могли бы заняться своими делами...
— Не думаю, что позволю вам гулять с Эйлин вдвоем, без присмотра взрослых.
Гермиона подняла на профессора мятежный взгляд.
— Но я согласен с вашим предложением. Я сам свожу ее музей.
Девушка растерянно посмотрела на преподавателя. Она уже настроилась посетить Тейт или Национальную галерею (с высокого дозволения самих профессора Снейпа и профессора МакГонагалл!), уже решила, ЧТО посмотрит, ну, и покажет Эйлин, в первую очередь, и какие истории о художниках и их творениях поведает — и тут...
И тут вновь вмешалась Эйлин. Она вошла в комнату сонная, смешная, в белом спальном костюмчике, с босыми ногами и растрепанными волосами. Увидев маму, она охрипшим голосом поздоровалась с ней и улыбнулась. Подойдя к Гермионе, девочка протянула руки, очевидно прося, чтобы ее обняли. Снейп, заметив это, подошел, и, прежде чем Гермиона успела что-то предпринять, поднял Эйлин на руки и прижал к собственной груди.
— Мам, а чего ты так рано тут делаешь? Ты пришла с нами позавтракать? — спросила девочка, чуть щурясь от утреннего солнца, проникавшего в комнату сквозь узкие окна, врезанные почти под потолком.
— Нет, я хотела предложить сходить с тобой в музей, но профессор Снейп решил, что сам сводит тебя.
— Ура! — воскликнула Эйлин — Я люблю ходить в музей. Помните, как тогда мне подарили флажок...а, ой, — она рассмеялась, — вы не помните. Пап, давай скорее кушать и пойдемте. Мам, ты уже собралась?
— Я не иду, Эйлин...
Улыбка сразу сползла с детского личика, девочка слезла с папиных рук и встала между родителями, уперев руки в боки.
— Мы все идем, — твердо сказала она.
— Твоего мнения никто не спрашивал, — отозвался зельевар.
Невозмутимо он трансфигурировал кофейный столик в большой обеденный стол, отлевитировал к нему один из стульев и приказал Эйлин приниматься за завтрак, который тут же появился на столе.
— А вы, мисс Грейнджер, можете быть свободны, — бросил профессор.
— Мама не хочет быть свободна, — упрямо сказала Эйлин, и не думая садиться за стол, — мама любит ходить в музеи, и она пойдет с нами.
— Это не тебе решать, — прошипел Снейп, — а теперь быстро за стол.
— Папа...
— Профессор Снейп, можно я пойду с вами? — вдруг подала голос Гермиона. — Я действительно очень люблю ходить в музеи и еще со вчерашнего вечера думала о том, как мы пойдем туда с Эйлин... Пожалуйста, сэр. Я не буду вам мешать!
Зельевар изумлено взглянул на Грейнджер — он не думал, что она тоже начнет упрашивать его. В ее глазах читалась мольба.
— Нас могут заметить. Только вчера мы с вами обсуждали... — начал он, понимая, что готов сломиться под натиском этих двух упрямых барышень.
— Если вы пойдете с нами, мы можем переместиться в Лувр. Я думаю, там мы вряд ли встретим знакомых, сэр.
Чуть подумав, Снейп махнул рукой и прошел к столу.
— Это значит, что я могу пойти? — с надеждой в голосе спросила Гермиона.
— Да, мисс Грейнджер. Можете. Только не думайте, что вам это ничего не будет стоить.
— О, конечно, я сама заплачу за свой билет... — растеряно ответила она.
— Деньги! Вы слишком на них зациклены, — сказал он, наливая в чашку кофе из фарфорового кофейника. — Я говорю о расплате за мое разрешение идти с нами. Я еще точно не решил, что это будет, но, к примеру, я давно не могу собраться и расставить книги на тех полках в алфавитном порядке...
Гермиона широко улыбнулась.
— Хорошо, сэр, — сказала она.
Несколько секунд она стояла, довольная, но теперь неуверенная, можно ли ей сесть, или ей стоит уйти, пока профессор и Эйлин завтракают. Снейп, тоже заметивший неловкое положение студентки, нехотя предложил ей сесть к ним за стол и даже выпить чашку кофе. Гермиона отказалась от напитка, но мысленно отметила этот галантный, пусть и сделанный с недовольным лицом, жест.
Путь к Лувру хоть и был долгим, но не был интересным, а значит и не заслуживает нашего внимания. У кассы же произошло кое-что любопытное.
Поскольку из всех троих, только Гермиона говорила по-французски, ей-то и было поручено приобрести билеты. Снейп — непривычно одетый только в черные брюки и черную рубашку — и Эйлин, чрезвычайно миленькая в своем желтом сарафане и белой кофточке, стояли рядом, с любопытством озираясь.
— Какая у вас миленькая дочка, — вдруг на английском обратилась к Гермионе и Снейпу женщина, стоявшая в очереди прямо за ними, — как тебя зовут, солнышко?
— Эйлин, — ответила девочка и очаровательно улыбнулась.
Гермиона тоже улыбнулась, но смущенно.
— Ты уже бывала в этом музее, Эйлин? — спросила женщина, судя по акценту, американка.
— Нет, мэм, мы с мамой и папой были только в музеях в Англии.
— О, ну, тогда, может быть, у тебя есть любимый художник?
— Мне нравится, когда рисуют маму с ребеночком. Только вот я не понимаю, почему с ними никогда не рисуют папу?
— Ну, как же. И папу иногда рисуют, — рассмеявшись, ответила женщина.
— Папу надо рисовать всегда, — убежденно заявила Эйлин.
Снейп скривил губы в подобии ухмылки.
— Ты любишь папу, да? — поинтересовалась болтливая туристка. — А кого ты больше любишь, маму или папу?
Гермиона с трудом удержалась от того, чтобы закатить глаза. Как она ненавидела, когда в детстве подобный вопрос задавали ей. Вообще, эти идиотские вопросы — «кем ты будешь когда вырастешь?», как будто в пять лет ребенок способен к самоанализу и определению собственной профориентации, «кого ты больше любишь?», «ты помогаешь маме?» — вызывали у нее раздражение.
— Я люблю их одинаково, — ответила Эйлин, которой, кажется, вопрос тоже не понравился.
— Ну, а все-таки, — не отставала надоедливая тетка, — если бы тебе надо было выбирать, с кем жить, с мамой или папой?
— Мама и папа должны жить вместе, и я вместе с ними.
— Но бывают же ситуации...
Гермиона и Снейп синхронно открыли рты, чтобы заткнуть приставучую женщину, но следующий ответ Эйлин заставил изумленно замолчать всех, кто это слышал:
— Папа должен брать маму, а если они будут жить не вместе, ему будет неудобно. Приезжать к ней каждую ночь, с бабушкой разговаривать... Маме же больше негде жить: если не с нами, то с бабушкой. А бабушка не очень любит папу, потому что он же ее же возраста, и она говорит, что...
— Эйлин, — процедил Снейп, наблюдая, как мисс Грейнджер заливается румянцем, — тебе не кажется, что сегодня ты слишком разговорчива.
Эйлин мило улыбнулась, но замолчала.
К счастью подошла как раз их очередь покупать билеты. Гермиона быстро расплатилась и поторопила свое семейство, желая поскорее скрыться с глаз надоедливой американки. Когда они оказались на достаточном расстоянии от нее, а Эйлин ускакала вперед, имея слишком много энергии, чтобы идти также медленно, как родители, Гермиона, наконец, сказала:
— Профессор Снейп, я так понимаю, вы все-таки объяснили Эйлин значение...
— Нет, — фыркнул он. — Вероятно, она нашла ответ сама в одной из энциклопедий, что стоят в ее комнате.
Гермиона изумленно покачала головой.
— Я же попросила вас...
— А что же сами?
— Это вы сказали это слово в ее присутствии, вам и расплачиваться.
Снейп хмыкнул.
— В итоге, расплатились мы оба, не так ли? Впрочем, той леди пошел на пользу легкий шок. Возможно, впредь она будет думать, прежде чем приставать к посторонним людям с глупыми вопросами.
Гермиона хихикнула. Чуть позже она спросила:
— Все же, интересно, что это за энциклопедия, которую читала Эйлин.
— У нее в комнате есть словарь сленга и современный толковый словарь английского языка. Я намеренно принес их ей, чтобы избавить себя от лишних вопросов с ее стороны.
— Как педагогично, — язвительно отозвалась Гермиона.
— Я знаю.
В ходе посещения Лувра, Гермиона обнаружила, что профессор Снейп кое-что знает об искусстве, и, что поразило ее куда больше, о библейских сюжетах.
— Мой отец настаивал на том, чтобы я был знаком со Священным Писанием, — пояснил он, объясняя Эйлин содержание очередной картины.
— Ой, пап, смотри, а тут дядя хочет кого-то убить. Наверное, он грабитель?
— Нет, Эйлин, эта картина называется «Жертвоприношение Араама», — ответил Снейп. — Притча рассказывает, что Бог велел Арааму взять его единственного сына Исаака и принести в жертву. Они пришли на место, на которое указал Бог, Авраам разложил дрова и положил на них связанного Исаака. Затем, он взял в руки нож и вознес его над своим сыном. В этот момент раздался голос Ангела, велевшего не поднимать руки на сына и не делать ему ничего, поскольку теперь Бог знал, что Авраам его боится и видел, что тот не пожалел для него своего единственного сына. Так Авраам подтвердил свою преданность Богу, и был вознагражден.
Гермиона, незнакомая с Ветхим заветом достаточно хорошо, была удивлена и поражена. Ей казалось совершенно непонятным, почему Авраам был вознагражден, тогда как намеревался совершить убийство. Эйлин тоже призадумалась.
— Это как ты папа, да? — вдруг спросила она, когда они уже отошли к другой картине. — Когда убил дедушку Дамблдора, чтобы... чтобы доказать ему свою преданность?
Снейп нахмурился и отвернулся.
— В некотором роде, — пробормотал он.
А у Гермионы разом пропало желание возмущаться неразумности древней притчи. Эйлин же все еще имела несколько вопросов. Когда множество картин было просмотрено, множество историй рассказано — и Гермионой, и Снейпом — когда ноги у всех троих беспощадно болели, а желудки требовали еды, и они шли к музейному кафе, чтобы подкрепиться, она спросила:
— Папа, а если бы тебе сказали убить меня, ты бы убил?
Уставший зельевар на мгновение прикрыл глаза.
— Эйлин, что за вопросы?
— Ну если бы тебе сказали, что ты тогда докажешь свою преданность?
Гермиона с любопытством посмотрела на профессора — ей тоже было интересно, что он ответит.
— Нет, — коротко сказал он, целеустремленно шагая вперед.
— А если бы дедушка Дамблдор попросил? — не отставала девочка.
— Нет.
— А за миллион миллиардов денег?
— Эйлин, останови этот поток идиотских вопросов.
— Они не идиотские, — упрямо ответила девочка, — я просто не понимаю. Авраам поступил хорошо, когда решил послушаться Бога и убить своего сына. А ты бы поступил плохо и не послушался?
Кажется, больше всего на свете он хотел не отвечать — но и проигнорировать вопрос было не в его силах.
— Да, Эйлин, я бы поступил плохо и не стал тебя убивать, — он ответил в чуть более резкой манере, чем обычно отвечают люди, говоря о нежелании лишать кого-либо жизни, но на пару минут Эйлин была удовлетворена.
Когда они уже оказались в кафе, она спросила:
— А если бы мама попросила меня убить?
— Я бы не стала... — встряла Гермиона.
— Эйлин, достаточно, — строго сказал дочке Снейп.
— А если бы я сама попросила? — не сдавалась девочка.
Профессор закатил глаза, а затем, обнаружив в зале пустой столик, жестом предложил идти за ним.
— Пап, если бы я попросила меня убить, ты бы убил?
— Нет.
— Почему? Дедушку Дамблдора так ты убил, когда он попросил, а меня так нет? — в голосе Эйлин слышалась обида.
— По-моему, ты относишься к убийству слишком легкомысленно, — наконец, серьезно ответил Снейп, — это не так же просто, как разрисовать чьи-нибудь стены. Обстоятельства могут быть разными, но убийство редко может быть оправданным. Это не просто плохо, это ужаснее всего, что ты только можешь себе вообразить.
Эйлин замолчала. Она глубоко задумалась, и провела в тишине весь обед. Впрочем, ее родители тоже не торопились завести беседу. Поев, они направились к выходу. Вдруг кто-то крикнул на французском:
— Мадемуазель!
Гермиона оглянулась. Какой-то мужчина держал в руках билет для входа в музей.
— О, прошу простить, — сконфужено сказал он, обнаружив, что именно держит в руках, — ваш папа уронил это, и я подумал, это что-то важное.
Мисс Грейнджер покраснела, сама не уверенная, почему. Что такого сказал господин, что ее щеки покрылись румянцем? Поблагодарив его, она взяла из его рук билет и выкинула в урну.
— Что этот человек сказал вам? — спросил Снейп, когда они вышли на улицу.
— Сказал, что вы обронили билет, — ответила Гермиона, пожав плечами.
— А почему вы покраснели, как спелый помидор?
— Вам показалось, сэр, — негромко ответила она.
— Ну да.
Вечером, когда Гермиона в своей комнате читала уже третий параграф из учебника по Трансфигурации, Снейп укладывал Эйлин спать. Девочка не просила его почитать на ночь, и это было непривычно, но зельевар решил, что она просто устала после похода в музей, и не стал мучить ее разговорами. Однако она сама захотела побеседовать:
— Папа, — произнесла она, и Снейп каким-то образом понял, что сейчас она задаст вопрос, который вынашивала в своей маленькой головке целый день, — а если бы надо было убить кого-то, чтобы не убивать меня? Тогда бы ты убил?
Он прижал ладонь ко лбу в отчаянном жесте.
— Зачем ты задаешь такие вопросы, Эйлин?
— Потому что мне интересно.
— А давай посмотрим, можешь ли ты сама на них ответить?
— Не, не надо...
— Вообрази, большую деревню, — начал Снейп голосом сказочника, — в ней живут женщины, мужчины, старики и старухи, дети, много-много людей и даже зверей. А еще ты и я.
— И мама, — добавила Эйлин.
— И мама, — нехотя согласился он, — но вот в нашу деревню приходит очень могущественный, и очень злой волшебник. Он такой сильный, что ни я, ни мисс Грейнджер, не можем его победить.
— Как Темный Лорд? — уточнила она.
— Именно. И он говорит тебе: «Эйлин, в твоих руках жизни сотен жителей этой деревни. Я сейчас убью либо все население этой дыры, либо убью твоих родителей. Выбирай».
Девочка нервно сглотнула.
— Я бы его заколдовала, — сказала она.
— Ты не можешь, он намного сильнее тебя. Даже мы с мисс Грейнджер не можем.
— А я бы смогла. Я бы сильно-сильно захотела, и всё.
— Нет, Эйлин, нужно выбрать.
— Тогда я бы выбрала спасти тебя и маму.
Снейп пожал плечами:
— А как же сотни людей? Среди них, возможно, есть твои друзья. Наверняка там Поттер вместе с Уизли и всем этим балаганом.
— И тетя Минерва? — спросила Эйлин, судорожно вздохнув.
— Конечно.
Девочка начала тяжело дышать, нервно поджимая губы.
— Если и тетя Минерва, и ты, и мама, и дядя Гарри, и дядя Рон там, то вы бы все смогли победить волшебника.
— С Темным Лордом мы сражались много лет, Эйлин, и не могли победить его.
— Потому что у него было много подсмешников.
— Приспешников. Но не в этом дело, просто нужно сделать выбор.
— Я не буду, — она упрямо надула губы и сложила руки на груди.
Снейп поднялся на ноги. Эйлин сейчас, лежа на огромной кровати и глядя на отца из-под насупленных бровей, казалась маленькой капризной принцессой из какой-нибудь сказки.
— Хорошо, — сжалился профессор, — но давай договоримся, что и ты перестанешь задавать мне эти глупые вопросы о том, кого бы я убил.
— Ладно, — снисходительно отозвалась Эйлин.
Ночью она спала очень плохо. Долго не могла уснуть, а затем лежала в полудреме. Печальные мысли завладели ею. В очередной раз проснувшись, она бессмысленно уставилась в потолок. Она вдруг подумала, что ведь тоже когда-нибудь умрет. Вот живет-живет Эйлин на белом свете, ест конфеты — и шоколадные, и карамельные, и даже пастилу — рисует, играет с Грегори, с Ламией, с папой беседует, маме помогает, с Джеймсом спорит — и вдруг бац! Все заканчивается. Она лежит, мертвая, и не может ни пошевелиться, ни сказать что-нибудь, ни съесть. Перед глазами темно, никаких звуков и запахов вокруг — просто ничто. И больше никогда-никогда не сможет она играть, рисовать, говорить, дышать. Никогда больше не увидит маму с папой...
Эйлин так ярко представила себе собственную смерть, что ей стало очень-очень жалко себя, и она заплакала. Сначала это были просто безмолвные слезы, катившиеся по ее щекам, но затем жалость к себе увеличивалась, с каждой минутой Эйлин все глубже проникалась ужасом собственной кончины, и, наконец, заплакала навзрыд.
Профессор Снейп вошел в комнату и обнаружил дочку, свернувшейся в калачик и самозабвенно ревущей.
— В чем дело, Эйлин? — спросил он, стараясь скрыть тревогу в голосе.
Она не могла ответить — она задыхалась от плача.
— Тебе приснился плохой сон? — предположил Снейп, стоя посреди комнаты и глядя на икающую от рыданий дочь.
Эйлин отрицательно завертела головой, пряча лицо в подушку. Она не была уверена, что он вообще поймет ее проблему.
— Тогда объясни, что случилось. Уверен, все не так плохо, как ты себе нафантазировала... что бы это ни было.
— Я... — с трудом проговорила Эйлин и судорожно вздохнула, — я... умру.
Еще один судорожный вздох. Реакцией Снейпа стали вопросительно поднятые брови.
— Когда именно? — спросил он, чувствуя себя довольно глупо.
— Когда-нибудь, — всхлипнув, ответила девочка и снова заревела.
Профессор некоторое время обдумывал состоявшуюся беседу. Затем он медленно произнес:
— А плачешь ты потому, что...?
— Поэтому, — нервный вздох, — и плачу!
Несколько мгновений он смотрел на Эйлин, а затем — совершенно нечаянно — рассмеялся. Смех был недолгим и закончился тем, что ему в лицо полетела подушка.
Бросив подушку обратно на кровать, он сел рядом с Эйлин и начал успокоительную речь, полную умных мыслей, сложных словесных оборотов и изящных метафор. К ее концу девочка перестала всхлипывать, и уже мирно спала, так что Снейп поправил ее одеяло и вернулся в гостиную, тихо посмеиваясь собственным мыслям.