***
— Надеюсь, ты уже готов, потому что времени на сборы не осталось.
Дверь распахнулась, громко ударяясь о стену, когда перед глазами возникла эта фурия. Иначе назвать Гермиону язык не поворачивался, особенно когда она выглядела так: изящное платье, распущенные вьющиеся локоны и праведный гнев во взгляде. Она злилась, и я прекрасно знал на что.
— Все готово, можем выезжать.
Я не обманул, все действительно было готово. Весь список, который она вчера оставила на столе, не желая лишний раз со мной пересекаться, был исполнен. Цветы были загружены в заранее заказанную машину, коробочка с кольцами неприятным огнем прожигала внутренний карман пиджака, словно впускала яд в сердце. Водитель на месте только и ждет, когда мы разместимся на заднем сидении, чтобы отвезти в пункт назначения. Все лишь для того, чтобы мероприятие прошло идеально, без следов сажи от камина на дорогом костюме. Она предусмотрела и спланировала все, кроме выбора самой невесты.
Я ухмыльнулся, выходя на крыльцо и вспоминая нелепый магловский фильм, который несколько лет назад мне показала сама Гермиона. Сегодняшние события ощущались как нечто подобное, неизбежное. Скорее бы этот день закончился, а лучше бы никогда и не начинался.
Открывая пассажирскую дверь машины, я пригласил Гермиону сесть первой, отчего ведьма недовольно поджала губы. Ее раздражало во мне все, даже хорошее воспитание, которым я всегда гордился. Впрочем, винить ее в такой реакции я не мог, обстоятельства поворачивались так, как ей совершенно не нравилось, но я все еще рассчитывал, что она пересмотрит свои взгляды. Это была необходимость, а не прихоть.
Обойдя автомобиль, я сел рядом с Гермионой и кивнул водителю, оповещая его о том, что мы готовы. Мотор тихо заурчал, резина приятно зашуршала по гравию, и мы выехали с территории поместья. Путь должен был занять около сорока минут, и это время обещало быть самым напряженным за последние месяцы. Мне будто на шею набросили веревку и вытолкнули табурет, заставляя мотаться в петле и не имея возможности освободиться. По сути, все так и было.
Гермиона явно нервничала, это было видно по искусанным губам и дерганым постукиваниям каблуков по полу. Всеми силами она избегала моего взгляда, отслеживая пробегающие за окном дома с яркими вывесками, но уверен, не замечала ни одной. Ее настроение нервировало и меня, как и ситуация, в которой мы оказались.
Она всегда была такой: прямолинейной, доводящей все до конца, ответственной. Еще со времен Хогвартса, несмотря на умение мыслить здраво в моменты опасности, Гермиона поддавалась эмоциям там, где в этом не было необходимости. Холодная голова отключалась, уступая место стеснению, волнению или злости, а характер школьной заучки был более чем взрывной. Мой нос до сих пор отлично помнил врезавшийся в него на третьем курсе кулак.
С того момента, как ненависть между нами стала физически ощутимой, мы оба поняли, что это было на самом деле — чувства, вот только совершенно противоположные презрению. На грани обожания, мы дополняли друг друга, мы меняли друг друга. Я — сдержанный и холодный, она — вспыльчивая и эмоциональная. Это проявлялось во всем, мы были идеальными половинками целого. А что сейчас? Мы заперты в тесном пространстве автомобиля и так близко к друг другу, но утопая уже в других чувствах.
Я перевел взгляд на напряженную фигуру, глубоко вздыхая. Воздух в машине наполнился ароматом ее духов, которые я дарил ей, сочетающими в себе сладость полевых цветов и мягкую цитрусовую свежесть. Запах проникал в легкие, разрушая их до основания, болезненным огнем напоминая, что я потерял. Навязчивый стук каблука выводил из себя, он отбивался как ритм моего сердца, бешено, гулко, только от ее нахождения рядом. Как же я скучал.
Гермиона, выдохни уже, твое волнение ничего не изменит.
Потянувшись, я опустил ладонь на подскакивающее колено, сжимая через ткань платья и чулок. Уверен, она надела именно их, зная, как я отношусь к такому атрибуту одежды. И даже через преграду я почувствовал, насколько горячей была ее кожа.
— Убери руку.
Постукивания прекратились, но Гермиона так и не обернулась, продолжая буравить взглядом пейзаж за окном. Сомневаюсь, что она видела хоть что-то, кроме своего отражения. Я лишь ухмыльнулся, зная, что в душе она мечтает о другом. Ей как воздух необходимы мои требовательные прикосновения. Впрочем, как и мне.
— Ты больше не можешь прикасаться ко мне, когда тебе вздумается. Убери руку.
Гермиона наконец обернулась, и я видел, как она сжала в ладони волшебную палочку, готовая даже применить силу, если я не отступлю. Не могу прикасаться? Разве? Я уже это делаю, и делал сотни раз до.
Глянув мельком на водителя, который старательно делал вид, что не обращает внимания на происходящее, я ухмыльнулся. Я плачу ему достаточно хорошо, чтобы он держал язык за зубами, но неосторожность этой бестии, выдающей посторонним мои действия, разозлила. Нажав кнопку на располагающейся в дверце панели, я проследил за тем, как плотная перегородка выросла между нами и водителем.
Длина черного, будто траурного платья, позволяла одним коротким движением переместить ладонь под подол, касаясь кожи через тонкий капрон. Я сильнее сжал колено, понимая, что под пальцами скорее всего останутся следы. Плевать. Я хотел оставить их как клеймо, подтверждающее, что она только моя, даже если сейчас и думает иначе.
Раньше Гермиона любила такие прикосновения, собственнические, жадные, властные. Она будто птица феникс погибала и воскресала от смешанных ощущений боли и наслаждения. И сейчас ничего не изменилось, кроме обстоятельств. Я отчетливо видел, как на щеках растекся румянец желания, как сбилось ее дыхание, заставляя активнее вздыматься затянутую платьем грудь.
— Тебе ведь это нравится. Зачем ты сопротивляешься, Гермиона?
Ее взгляд изменился. Она все еще ненавидела меня, подогревала бушующую в груди обиду, но теперь там мелькала и похоть, которую я в ней так любил. Впрочем, она умела сопротивляться плотским желаниям. Какое-то время, как, например, последние несколько недель.
— Ты сделал выбор, Драко. Убери ладонь, иначе я применю силу.
Выбор. Как будто у меня он был. Если бы у меня кто-то спросил, каким я вижу свое будущее, я бы не ответил. Единственное, знал наверняка, в нем обязана была присутствовать Гермиона.
— Ты прекрасно знаешь, что это ничего для меня не значит.
Ладонь двинулась выше, настойчиво пробираясь к резинке чулок. Атмосфера накалялась, желание растекалось по венам, вынуждая действовать так, как хочется, а не так, как правильно. Гермиона напряглась всем телом, но несмотря на озвученные ранее слова, мою руку не оттолкнула. Даже бедра не свела теснее, чтобы помешать.
— Зато значит для меня.
Подняв глаза к потолку, она закусила губу и все же вцепилась своими тонкими пальцами в мою руку, задерживая ее на одном месте, но не отстраняя. Я видел, как в ней боролись обида и желание, и готов был сделать все, чтобы победило второе.
Повернувшись всем корпусом к Гермионе, я толкнулся ладонью, преодолевая притворное сопротивление и задевая пальцами голую кожу бедра, чуть выше резинки чулок. Она обжигала своим жаром, манила так, как никогда прежде. Запретный плод сладок, даже если прекрасно знаком?
— Драко, не надо, — она все же попыталась отстраниться, хотела оттолкнуть, но прикладывала так мало усилий, что я не верил в эту борьбу. Волшебная палочка выпала из ее рук, глаза прикрылись. — Нам нельзя. Тебе нельзя.
— Ты, наверное, забыла, — я наклонился ближе, касаясь носом мочки уха, вдыхая теперь не только аромат духов, но и ее тела. — Нам можно все.
Впиваясь поцелуем в нежную кожу на шее под пульсирующей веной, я стремился оставить на ней яркую алую метку. Гермиона моя, всегда была моей. И всегда будет, несмотря на обстоятельства. Меня к ней тянуло со времен школы. Вначале восхищали ее ум и совершенно не гриффиндорская изворотливость. На четвертом курсе, когда она вышла на бал в этом нелепом розовом облаке, которое гордо именовала платьем, я впервые увидел в ней девушку, и тогда все пошло соплохвосту под хвост. Мы и прежде дерзили друг другу, задирали, злили, но с тех пор общение вышло на новый уровень. С того чертового дня каждое сказанное друг другу слово вызывало напряжение, граничащее с вожделением.
Стоит ли говорить, что мы оба боролись с ним на протяжении нескольких лет, пока однажды не столкнулись ночью в пустующем коридоре школы. Обычное дежурство, несколько особенно дерзких и саркастичных замечаний, и уже через несколько минут Гермиона тяжело дышала под моими жаркими поцелуями, до боли стискивая мои плечи, прижатая спиной к каменистой кладке. Тогда все случилось впервые, и продолжалось вплоть до недавнего времени. Лишь последний месяц она держалась отстраненно, не подпуская к желанному — к ней.
Пожалуй, этот срок был слишком длинным не только для меня. Ощущая горячие поцелуи на своей шее, она тихо простонала, обнимая меня за плечи, притягивая ближе к себе. Просторный салон автомобиля все же вносил свои коррективы, не позволяя двигаться свободно, как того хотелось. Мне пришлось потянуться к ней сильнее, чтобы продвинуть ладонь дальше, потирая ткань кружевного белья. Влажную, как всегда для меня.
— Драко, пожалуйста, не надо, — тихие всхлипы умоляли прекратить, но вот взгляд, который она мне подарила, стоило оторваться от ее шеи, говорил об обратном. Она хотела меня не меньше, чем я ее. — Мы скоро приедем. Один вечер, и я навсегда исчезну из твоей жизни. Клянусь.
Слова противоречили действиям, ведь после них она впилась поцелуем в мой рот, проникая внутрь языком. К чему эти обещания и клятвы, если она не выполнит их? Я не позволю. Такая умная, Гермиона остается непомерно глупой, когда дело касается нас. Неужели она считает, что чертов брак изменит мое отношение к ней? Никогда.
Да, мы ехали в церковь, чтобы в присутствии сотен гостей я заключил брак с той, которая считалась достойной. С той, что должна была сохранить чистоту магической крови, подарить наследников. Отказаться мне возможности не дали. Повезло хотя бы в том, что будущая жена тоже не была рада такому событию, а значит брак будет фиктивным с первой и до последней минуты. Почему Гермиона отказывается это понимать? Я не планировал даже думать о том, чтобы хоть раз исполнить супружеский долг. Мне никто не был нужен, кроме одной единственной.
Я понимал, что положение Гермионы незавидно. Моя мать, то ли желая досадить ей, зная, что мы вместе, то ли преследуя иные цели, наняла ее организатором торжества, сообщая о моей свадьбе у меня за спиной. Какой скандал тогда учинила эта бестия. С боем посуды, криками и звучными пощечинами. Тогда она впервые ушла от меня, не дав загладить, а лучше зализать свою вину. С тех пор мы виделись только в качестве жениха и организатора, что неимоверно раздражало. Хорошо, что сейчас мы оказались заперты в этом чертовом автомобиле, и я вновь мог ощущать ее вкус на языке.
Я целовал ее жадно, с силой вжимая в кресло автомобиля, сминая нежную кожу до покраснений, на месте которых точно появятся синяки. Я доказывал, что не отпущу. Она моя, до кончиков этих непослушных, как сама она, кудрявых волос. Забираясь пальцами под кромку белья, надавливал на клитор так, что Гермиона выгибалась в моих руках, не сдерживая стоны.
Вот так, не сдерживайся, ты можешь лучше, сделай это для меня.
Ни о какой нежности и речи не было, ведь я слишком сильно соскучился, а времени было критически мало. Стоило пальцам проникнуть внутрь, утопая в жаре ее тела, как Гермиона открыла глаза. В них бушевало пламя, такое знакомое, правильное, живущее в ней для меня одного. Больше она не сопротивлялась, расстегивая пуговицы на рубашке, оттягивая ненавистный галстук, который сейчас только мешал. Я же просто стянул ее платье вниз, открывая грудь и накрывая их губами по очереди под звучный стон.
Я терзал ее безжалостно, кусая чувствительные соски, втягивая в рот до ярких засосов, и все продолжал двигать пальцами внутри, восхищаясь тем, что она намокла еще сильнее. Запах нашего общего желания распространялся по салону, дурманя и требуя не останавливаться. Гермиона плавилась от моих рук, поддаваясь каждой ласке. Все же она выбрала желание. А я — ее.
За перегородкой послышалась музыка, и я усмехнулся такой деликатности водителя. Правильно, нечего слушать ее стоны, ведь они звучат только для меня. Поцелуи сменяли друг друга и больше походили на войну. Мы сражались друг за друга, за страсть, за нездоровую привязанность и острую необходимость. Все, что происходило между нами, противоречило нашим принципам, но было исключительно правильно и желанно.
Гермиона уже ощутимо проходилась ногтями по груди и прессу, выводя красноватые следы, тоже желая оставить собственную метку. Она хотела, я уверен в этом, хотела заклеймить мое тело, чтобы результаты ее действий увидела другая. Глупая, неужели она не понимает, что Астория никогда не увидит этого.
Тонкие пальцы подцепили ремень. Она расстегивала мои брюки, но делала это слишком аккуратно, осознанно игнорируя напрягшийся член, будто стремилась отсрочить удовольствие от ее касаний. Сама же Гермиона от наслаждения не отказывалась, подмахивая бедрами и насаживаясь сильнее на мои пальцы.
Стянув брюки вместе с бельем на бедра, она отстранилась, любовно рассматривая заалевшую головку с выступившей на ней прозрачной каплей. Она несдержанно облизнула пересохшие губы, а я ждал, понимая, что терпение будет вознаграждено. Впрочем, порой она заигрывалась, а времени было слишком мало. Обхватив ладонью волосы на затылке, сжимая и с силой оттягивая, заставляя прогнуться в спине, я продолжал второй рукой уверенно входить в нее, восхищаясь податливой тесноте, что окружала мои пальцы. Горячая, жаждущая, она смотрела на меня помутненным взглядом, поддаваясь каждому движению.
Стоило мне вытащить мокрые пальцы и с удовольствием облизать их, глядя Гермионе в глаза, как она жалобно проскулила, требуя большего. Не церемонясь, я направил ее за волосы вниз, к члену, который она сразу же жадно обхватила губами, втягивая щеки и стремясь захватить как можно больше плоти.
— Вот так, молодец. Возьми его глубже. Черт, как я скучал.
Гермиона упиралась ладонями мне в бедра, чтобы не потерять равновесие, но поддавалась на манипуляции, насаживаясь глоткой до основания и выстанывая слишком шикарные звуки. Она позволяла вбиваться в том темпе, который необходим мне, и наслаждалась процессом едва ли не сильнее меня. Она любила сосать и делала это божественно.
Проклятый автомобиль, как же здесь неудобно.
Я снова приник пальцами к клитору, выводя привычные и отработанные за годы рисунки, ощущая, как она сжимает меня внутри. Как напрягаются стенки влагалища, как языком она яростно прижимает головку к небу. Чертовски идеально. Но закончить все так, не ощутив как она кончает на члене, я просто не мог.
Наверное, я был близок к тому, чтобы вырвать несколько прядей волос, когда отстранял Гермиону от себя, заставляя одним движением перекинуть ногу и сесть сверху. Помутневший взгляд выдавал согласие на все, что я мог ей предложить, а потому она сама поерзала бедрами, размазывая свою смазку по влажному от ее же слюны члену. Ей даже не потребовалась помощь рук, она уверенно насадилась до основания, закатывая от наслаждения глаза.
— Ты ведь знаешь, что это последний раз?
Гермиона замерла, похотливо глядя на меня, а я не понимал, как она может об этом говорить. Стонать, просить не останавливаться, требовать еще, сильнее, глубже... но не нести чушь о последней встрече, ведь сегодня для нас начнется новая история.
— Поговорим об этом завтра, когда я буду трахать тебя.
Я снова оттянул ее волосы на затылке, вынуждая прогнуть спину, второй рукой оставляя звонкий шлепок на ягодице. И она качнула бедрами, вначале размеренно, глубоко, а после — быстрее и хаотичнее.
Стоит вытрахать из нее всю эту чушь. Сегодня, завтра, всегда.
Всасывая манящий сосок и любуясь темнеющими метками на бледной коже, я продолжал подгонять ее шлепками, направлял, сжимая талию и требовательно насаживая на себя. Смазка стекала по яйцам, добираясь, наверное, до кожаного сидения, но это не имело значения. Ничего не имело значения в этом гребаном мире, кроме нее.
— Ты моя, Гермиона, — врываясь в ее рот поцелуем, я ощущал, как она напрягается. — Не ври себе, ты никуда от меня не денешься. Никогда.
Она обвила пальцами мою шею, сжимая крепче, перекрывая доступ кислороду. Не полностью, но весьма ощутимо. Я видел, что ей руководило. Желание получить оргазм и наказать меня за то, что женюсь на другой.
Я знаю, ты хочешь быть на ее месте.
В помутненном похотью мозгу наверняка тлело желание не делить меня ни с кем, сжимая горло сильнее, чем когда-либо раньше. И я не сопротивлялся, чувствуя от этого действия совершенно особенный кайф. Ведь своими поступками она признавалась в том, о чем так старалась молчать. А я балансировал на острие ножа, не боясь пораниться, если она будет рядом.
Очередной шлепок, и я прижал ее ближе к себе, толкаясь особенно сильно, и с наслаждением ощутил, как пальцы на шее разжались, а тело забилось в оргазме под судорожный хриплый стон. Она сжимала меня так сильно, каждым внутренним спазмом приближая за грань, позволяя излиться глубоко внутри.
Мы не могли отдышаться от этой гонки, когда я поглаживал ее спину, перетекая пальцами на горящие ягодицы. Гермиона вздрагивала от каждого касания, уткнувшись носом мне в шею, но не отстранялась, пытаясь вдохнуть полной грудью. Звук под колесами изменился, выдавая шуршание гравия, и это значило, что мы почти приехали, пора было разрывать эти порочные объятия. Но лишь на время.
— Зря мы это сделали.
Натягивая бретельки платья на плечи и скептически осматривая измятую ткань, Гермиона наклонилась за палочкой, убирая следы нашей близости заклинанием. Волосы, по мановению магии, вновь были уложены, вот только темнеющие засосы и укусы продолжали красоваться на фарфоровой коже, вынуждая меня ухмыльнуться. Она не стала их скрывать.
— Ты так не считаешь.
Я говорил уверенно, натягивая белье и брюки, застегивая рубашку и возвращая на место ремень. Меня не волновало то, что произойдет дальше, когда мы выйдем из машины. Не беспокоило, что по растрепанным волосам и следам на теле гости поймут, что произошло в этой чертовой машине. Они лишили меня выбора, вынуждая на брак, но я покажу им, на каком месте вертел созданные правила семей чистокровных.
Гермиону я не отпущу от себя, как бы она ни билась в моих руках, не брыкалась, сопротивляясь неизбежному. Она моя, и ничто этого не изменит. А потому, когда автомобиль остановился и водитель двинулся к пассажирской двери, намереваясь выпустить нас, я притянул ее к себе, накрывая губы поцелуем.
Вспышки фотоаппаратов слепили даже через закрытые глаза. Каждый намеревался запечатлеть то, что магическое сообщество будет обсуждать еще долгое время. Но мне было плевать. Впервые ответ «Нет», казался самым правильным решением в жизни. Я буду выбирать ее. Всегда.