Мертвец

POV Рона

Я подслушивал. Нет, не специально, просто, аппарировав в квартиру, услышал тихий голос Чарли, спрашивающий:

— С чего начать? С того, почему тебе не нужно здесь находиться или с того, почему я решил, будто попытки твои бессмысленны?

И едва слышный ответ Гермионы:

— Начни с первого...

Я должен был уйти. Это претило мне, что-то внутри громко кричало о недопустимости такого низкого поступка как подслушивание... Но я остался, слишком важным был этот разговор и для меня тоже...

— С первого, говоришь? Изволь... Ты должна уйти, потому что Джордж ещё со школы почти без памяти и совершенно безответно был в тебя влюблен... Хотя нет, не так... Джордж не был влюблен, он любил, в полном смысле слова. Они с Фредом странные были. Оба не обделены женским вниманием, оба умели сделать девушке приятное, оба пользовались громким успехом у слабого пола, и любая побежала бы за ними, стоило только поманить. Но ни Фред, ни Джордж, принимая подобное отношение к себе девчонок, ни разу не воспользовались этим. Они были выше этого, во-первых. И оказались однолюбами, как ни странно, во-вторых. Возможно ты помнишь, на какие уловки шел Фред, дабы добиться благосклонности Анжелины, а добившись из кожи вон лез, чтобы не упустить. Со стороны могло показаться, что он относится легкомысленно к своей девушке, но я знаю, и знает Анжелина, и знал Джордж, что не было для Фреда ничего серьезней... А Джордж... Ты помнишь чтобы у него была девушка в школе? Не помнишь... Потому что помнить нечего, не было никакой девушки. И зная прекрасно об этом, учитывая, что Джордж достаточно много времени проводил в обществе Ли Джордана, который, как тебе наверное известно, нисколько не скрывал своих не традиционных пристрастий, мы с Фредом в конце концов заподозрили Джорджа Мерлин знает в чем... Что сказал на наши тревоги брат, я повторять не стану, но высмеял он нас тогда знатно, даже обидеться попробовал, а потом выложил правду... И хорошо, что мы с Фредом сидели... Ничего если я закурю? У меня, правда, табак едкий, но уж слишком тема располагающая...

Видимо Гермиона разрешила, потому что послышался сначала шорох, а потом негромкий щелчок зажигалки, и спустя минуту до меня, притаившегося в прихожей, донесся едкий табачный дым...

— Ближе всех в семье для меня были близнецы. Вообще это именно они делали нас не просто родственниками, а семьей. Не родители, а Фред с Джорджем. К каждому у них был подход, каждого они могли заинтересовать, даже Перси. Это они объединяли вокруг себя всех нас, таких разных и по увлечениям и по характерам... Теперь мы стали просто родственниками, потому что не стало близнецов... Но это дело десятое. Они могли из любого с легкостью выпытать самое сокровенное, но сами были достаточно скрытны. Удивление моё вызывало не это, а то, что у них были секреты даже друг от друга, и Фред о любви брата не знал. В тот день, когда мы с ним, если можно так выразиться, приперли Джорджа к стенке, брат признался нам в своем чувстве к одной девчонке. Имени не назвал, Фред сам догадался, они все-таки не просто так близнецами были.

Чарльз замолчал надолго, и я бы многое отдал, чтобы увидеть выражение лица Гермионы, не проронившей во время его монолога ни единого звука. Чарли так спокойно вел свой рассказ, так до боли непринужденно повествовал о чувствах Джорджа, что не знай я хорошо собственного старшего брата, я бы решил, что ему все равно и даже мне было дико и горько слушать его слова. А Гермиона, действительно любящая Джорджа... Если я и сомневался в том по началу, сомнения мои испарились бесследно за прошедшие полтора месяца, потому что только испытывая сильные чувства можно настолько раствориться в недуге человека, не просто помогать мне и Джорджу в беде, но принимать эту беду как свою... Где она брала силы для того, чтобы слушать? Зная её, я со стопроцентной уверенностью мог сказать, что она думала в тот момент, как казнила себя за преступную с её точки зрения невнимательность... А Чарльз продолжал:

— Итак, мы узнали о тщательно скрываемой тайне Джорджа и были весьма удивлены, услышав на вопрос о том, что он собирается делать, спокойное: «Ничего...» Понимаешь, Грейнджер, Джорджу не хотелось принуждать кого-то, он не хотел, в отличие от Фреда, добиваться твоего внимания всеми мыслимыми и немыслимыми способами, и тем более ему не хотелось становиться соперником Ронни... Но при всем этом он не старался закрыть глаза на свое чувство, он научился с ним жить, убедив себя в том, что ты непременно поймешь все сама, что ты не можешь не понять, не заметить очевидное, с его точки зрения. Он дарил тебе подарки, а ты даже не подозревала об этом. Грейнджер, все, что было подарено тебе Роном и пришедшее по душе, было выбрано и куплено Джорджем. Уверен, ты думала, что к тому приложила ручки наша младшая сестренка, и если бы ты хоть один раз спросила у неё, получив удивленный взгляд в ответ, возможно бы и поняла всё... Лично я считал Джорджа мазохистом, и Фред был со мною солидарен в данном вопросе. Мы, ну хоть ты убей нас, не могли принять подобного поведения Джорджа. Он не был трусом, то есть страх отказа не был причиной этому явлению, он не считал себя недостойным тебя, ему отнюдь не была свойственна излишняя самокритика, но он твердо решил, что не признается, пока не увидит, что и сам не безразличен тебе. Сдается мне он получал некое извращенное удовольствие от общения с тобой, в своем ожидании тебя... Но в конце концов он сломался... И, Мерлин знает, может если бы не погиб тогда Фред, все было бы иначе. И я с уверенностью могу сказать, что не гибель брата и не твое исчезновение стало причиной его теперешнего состояния, но в совокупности... Если бы случилось что-то одно он бы справился, нашел смысл двигаться дальше, но потеряв самого близкого человека в лице Фреда и самого любимого в твоем лице, он решил уйти, и отсюда начинается ответ на второй вопрос: почему он не вернется.

Чарльз опять замолчал, словно собираясь с мыслями. Вновь шорох и щелчок зажигался. И тихий, спокойный голос брата:

— Лет семь назад, Дамблдор еще жив был, я приехал в Лондон по делам Заповедника, это официально, а не официально для того чтобы получить определенные инструкции в отношении драконов. Мне вменялось в обязанность убедить их оставить привычный нейтралитет и встать на сторону Ордена Феникса. Это тоже отдельная история имеющая к моему рассказу лишь косвенное отношение... В один из дней моей своеобразной командировки я встретился с близнецами и вот здесь, на этой самой кухне, мы сидели и обменивались новостями, попутно распивая Огневиски. Именно тогда близнецы похвастались, что к ним в руки, в результате достаточно хитроумной аферы попало некоторое количество одного крайне редкого, очень дорогого и не вполне легального ингредиента. Причем меня этот ингредиент заинтересовал чрезвычайно, ибо я был и остаюсь драконологом. Хвастались Фред и Джордж несколькими чешуйками с подбородка жемчужного тибетского эшу — одного из исчезающих драконов, их в мире осталось всего несколько особей, охота на них не просто запрещена, как на большинство драконов, но в ряде стран карается жестокой, мучительной смертью. Я не стал уточнять, как братьям удалось раздобыть их, но мне было крайне интересно, что ребята планируют с ними сделать — существует не так много зелий, в которых используется драконья чешуя, а уж эти чешуйки и вовсе применяются в единичных составах. И утоляя мое любопытство близнецы поведали мне об одном мало кому в Европе известном зелье, родиной которого является один магический монастырь в Гималаях. Там им пропитывают ароматические палочки, дым которых облегчает вход мага в состояние транса... Близнецы каким-то образом про это зелье прознали и возжелали использовать его в своей деятельности... В следующий свой приезд я поинтересовался их успехами, но как оказалось у Фреда и Джорджа мало что получилось. Более того, им стало известно одно неприятное свойство того зелья — в случае передозировки человек погружался в слишком глубокий транс, из которого ни самостоятельно, ни с чьей-либо помощью выйти не мог. Одним словом процесс приобретал необратимый характер, а хуже всего то, что противоядия не существовало в принципе. И как не бились Фред с Джорджем, им так и не удалось отыскать антидот... В конце концов братья отказались от идеи извлечь выгоду из того зелья и его рецепт вместе с чешуйками и образцами самого варева были отложены до лучших времен... В день Победы, после твоего исчезновения, я последний раз видел Джорджа нормальным, если его состояние можно принять за таковое. Он был как-то чрезмерно спокоен и тих. Кроме меня на это никто так и не обратил внимания, все считали, что это адекватное состояние для человека потерявшего близнеца... А спустя два дня как раз после похорон погибших при обороне Хогвартса, в числе которых был и Фред тоже, Джордж стал таким, каким он есть сейчас. Не сомневаюсь, что он принял огромную дозу того зелья, дабы уйти из жизни таким вот своеобразным способом. Покончить с собой, наложив на себя руки, он видно не смог, но обеспечить себе практически безболезненное состояние оказался в состоянии...

— Должен быть антидот, — неуверенно пошептала моя подруга.

— Его нет, Грейнджер, я искал... Я даже в том монастыре побывал, но настоятель его не смог ничем мне помочь, лишь развел руками... Видишь ли, помимо всех прочих свойств чешуйки те обладают свойством закреплять реакцию и делать её необратимой, и нет ни одного вещества, способного снять их действие ...

— Знаешь Чарльз, я все равно не пойму, почему должна уйти...

Брат тяжело вздыхает:

— Да пойми же, ты только хуже делаешь. Он заперт в собственном сознании и хорошо, если Джордж действительно не чует происходящего вокруг, заблудившись в своем разуме, но что если он все понимает, а изменить ничего уже не может? Каково ему приходится осознавать, что та, которую он любит, меняет ему отсыревшее белье, кормит с ложечки, купает и помогает справлять иные потребности? Из жалости! Из упрямого убеждения в том, что ДОЛЖНА это делать! Из-за тупой вины!

— Все совсем не так... — протестует Гермиона, но Чарльз совсем не хочет слушать:

— И даже если допустить, что я ошибаюсь, и тебе удастся его вытащить — что дальше? Ты уйдешь! Тебе нужно приспосабливаться к жизни здесь заново, или, может, ты вообще решишь, исполнив свой так называемый долг, вернуться в миг маглов, а он? Джордж останется! Это для меня, тебя, Рона, для всего мира прошло больше пяти лет, а для него всё было меньше недели назад! Вчера похоронили его брата! И не одного Фреда, гробов было с лихвой — сама знаешь. И ты, не успев вернуться, ушла... Прости, но это чистой воды садизм, а если к тому же он будет помнить последние полгода и твое присутствие здесь... Как ему жить, Грейнджер?

— Я не уйду! — твердо говорит Гермиона, а я вдруг решаю, что с меня достаточно, что мне все равно станет известно, чем закончится этот разговор. И с негромким хлопком аппарирую к Кетти...

* * *

POV Гермионы

— Я не уйду!

— Грейнджер...

— Выслушай, я дала тебе возможность высказаться, будь добр, позволь мне сделать тоже самое! — жестко произношу я, обрывая протесты Чарли в зародыше.

— Я не уйду. Не из-за тупого чувства вины, как ты это называешь, а потому, что я лучше буду здесь, рядом с ним, пусть даже таким, чем где бы то ни было ещё. Ты можешь не верить мне, Чарльз, дело твоё, но я люблю твоего брата! И мною движет, по большому счету, эгоизм, потому что я хочу возвращения Джорджа для себя! Я хочу, чтобы он вернулся жить, чтобы остаться с ним в любом качестве, хоть в роли тумбочки прикроватной, только бы видеть блеск в его глазах! Понимаешь?

А Чарльз неверяще смотрит в мои глаза, и это откровенное изумление заставляет меня улыбнуться, и я уже спокойней продолжаю:

— Давай лучше подумаем, чем мы можем помочь Джорджу во вновь открывшихся мне обстоятельствах.

— Ничем, Грейнджер, — горько и убежденно произносит он.

— Из любой ситуации есть выход, Чарли, даже если его не видно, — упрямо выдаю я и надолго замолкаю.

А в голове стайками проносятся мысли о том, что может помочь мне, если брат моих друзей прав и дело в том клятом зелье. И в конце концов рождается почти сумасшедшая идея — применить легилименцию, о чем я и сообщаю Чарльзу.

— Думаешь одна ты такая умная, а, Грейнджер? Да применяли её уже! Лучшие специалисты Мунго проверяли — не помогает!

Однако я почему-то была уверена в успехе и горько корила себя за то, что мысль эта пришла в мою голову только сейчас.

— А может, они просто не знали, что и где искать?

— Ага. А ты, выходит, знаешь? — жестоко иронизирует парень.

— А я знаю, — упрямо отвечаю. — Знаю!

Он неожиданно решительно встает, как-то обреченно взмахивает огромной рукой и уходит, бросив в сердцах:

— Делай, как знаешь. Я предупредил. Не силком же тебя выставлять.

В дверях он притормозил, развернулся и будто бы даже зло сказал:

— Сделаешь ему больнее, чем есть — убью! Клянусь!

И хлопнул дверью, решив видимо прогуляться пешком.