Эпилог.
ГЕРМИОНА
Четкие воспоминания о дне, когда тело разрывает куском металла, пришли спустя пару недель. Я бы даже сказала, ворвались с очередным приступом мигрени, кусающим лобные доли.
Жить со всплывшими в сознании кадрами боли в теле и глазах напротив, что просят не умирать, оказывается не просто, но вполне реально. Произошедшее дарит новые ночные кошмары, но не отбирает весь кислород из легких, в отличие от смерти Джин, что тихо уходит спустя три месяца после моей выписки из больницы. Я держала ее за руку, стараясь не показывать ужаса во взгляде. Все еще старалась принять ее выбор и быть поддержкой, в мельчайших деталях запоминая любимую теплую улыбку на губах и глотая слезы утраты.
Презрение к Богу становится теперь уже моей окончательной и официальной религией, но все же, по устоявшейся дурной привычке, я иногда забегаю в церковь недалеко от родительского дома по воскресеньям. Сегодняшний день — не исключение.
Летний солнечный свет немного иначе преломляется на старинных витражах: теплее и ярче. Пастор Джефф вновь говорит об испытаниях. О том, что послано будет только то, что мы способны выдержать, и я усмехаюсь всем этим заявлениям, пряча подрагивающие уголки губ за маминой потрепанной библией. Как ни странно, именно в такие моменты, я не чувствую себя одиноко.
Мне всю жизнь хотелось верить, что есть что-то вечное. Никогда не заканчивающееся. Не преломляющееся. Любовь, преданность, семья. Хоть что-то. Люди же зачем-то придумали этот идиотский знак в форме пропорциональной восьмерки.
Оказалось, не заканчиваются в этом мире лишь чертовы испытания. Какая жалость.
Погруженная в собственные мысли, я вздрагиваю от того, что на скамью рядом неожиданно падает газета. Ударяется свернутыми уголками о бедра, заставляя в раздражении глянуть на первую печатную полосу и замереть.
Крупный заголовок об успешном бизнесмене и меценате — Томе Реддле, что найден застреленным прямо в сердце в собственном особняке, врезается под ребра острыми иголками, отбирая пару сердечных ритмов.
— Ужасные новости, не правда ли? — звучит не забытый голос, когда мужчина опускается на соседнее место. Невзирая на июльскую жару он как и всегда одет в строгий черный костюм, не запыленный ни сожалениями ни скорбью.
Нашел.
Отомстил.
— Возможно, он был плохим человеком, — заламывая уголки страницы, что пачкают пальцы типографской краской, отвечаю я.
Мы единственные, кто сидит в последнем ряду. Единственные, кто не молится местным богам.
— Возможно, — неторопливо повторяют за мной, а после на мгновение замолкают. Я успеваю посчитать до трех прежде чем слышу: — Также, возможно, его ассистентка, — последнее слово звучит с едва различимым раздражением. — что является главной подозреваемой, на данный момент признана следствием невменяемой и в скором времени будет отправлена по решению суда на принудительное лечение в закрытую психиатрическую клинику.
Возможно.
Возможно, я никогда не признаюсь, что сидя под распятием Иисуса, где-то глубоко внутри я восхищена убийством. Восхищена в каком-то роде милосердным отмщением.
Сглотнув колючий ком в горле, я без стеснения и страха перевожу взгляд на собеседника. Пробегаюсь по знакомым чертам лица, что в своей привычной строгости выглядят сейчас на удивление расслабленно.
Серые глаза отрываются от созерцания прихожан и наконец переключаются на меня. Уставшие. Такие бесконечно уставшие, но не потухшие. Лишь поблескивающие очевидной еще не до конца прошедшей загнанностью.
Они, кажется, впервые показывают так много.
— Драко Малфой, — легко двинув рукой, он протягивает вперед раскрытую ладонь, ставя этим простым движением меня в откровенный ступор.
— Гермиона Грейнджер, — почти шепчу, отвечая на жест, спустя мгновение.
Я впервые по собственному желанию представляюсь ему своим именем. Не прячусь. И это ощущается как новый прыжок в пропасть, дна которой пока не видно.
✤︎✤︎✤︎
КОНЕЦ