Небеса

Гермиона даже обрадовалась, когда неведомая сила снова стала её контролировать, потому что когда Люциус сказал, что знает правду, она абсолютно не знала, что говорить. Ей удалось не ответить на его вопросы, хоть это и взбесило Малфоя. А когда у неё не получилось покинуть поместье, Гермиона даже не удивилась. Чего-то такого и следовало ожидать. Они должны быть вместе, и ничто не должно им помешать.

Гермиона почувствовала, что больше не под контролем, только когда вышла за ворота. Для очистки совести она попробовала уйти пешком, но её словно не отпускала невидимая верёвка. После трёх шагов тянуло назад, и Гермиона оставила попытки.

В отчаянии девушка опустилась на землю и прислонилась к колонне из холодного мрамора. Вот она и провалила своё первое задание. И с удивлением для себя Гермиона поняла, что не думает о своём будущем, а только волнуется за Малфоя. Он теперь один, и никто не помешает ему осуществить свои замыслы. Но она надеялась, что злость на неё хоть ненадолго отвлечёт Люциуса от его мрачных планов.

Через некоторое время Гермиона услышала приближающиеся шаги и облегчённо вздохнула. Теперь она говорила с Люциусом сама, и ей не на кого было свалить то волнение, которое она испытывала. Она и правда не хотела, чтобы Люциус умирал. Гермиона не понимала, как за один день можно было так сильно привязаться к человеку, с которым враждовала почти полжизни. Как ни пыталась, она не могла снова возненавидеть этого уставшего и отчаявшегося мужчину.

А ещё он поверил ей, несмотря на то, что Гермиона лгала ему. Она вела себя странно, ничего не могла рассказать, просила не обращаться к Гарри и Рону (что было бы самым логичным при других обстоятельствах), но он смирился с её сумасбродным поведением. И когда Люциус вышел к ней, Гермиона не удержалась. Он должен был оставаться только «заданием», но стал ей дорог. И, обнимая его, Гермиона чувствовала, что находится именно там, где должна. Наверное, будь она жива, никогда бы не решилась на такое, но что ей теперь терять?

Несколько секунд Люциус стоял неподвижно, а потом нерешительно обнял её в ответ. Да, мир перевернулся. Гермиона никогда бы не подумала, что такое может быть в реальности. Но вот они, двое бывших врагов, один из которых перешагнул порог в другой мир, а другой только рвётся туда, стоят, обнявшись, вдали от всего остального мира. Гермиона так устала анализировать, что между ними происходит. Устала запрещать себе чувствовать что-то к Малфою. Она слишком много думала при жизни, и сейчас ей хотелось отпустить себя и все мысли и просто делать то, к чему лежит душа.

— Пойдём в дом, — Люциус разорвал объятия, но не отпустил её руку, и к особняку они пошли вместе.

Но, зайдя в холл, Гермиона почувствовала неловкость. Странно, что теперь, когда карты практически были вскрыты, она ещё больше не знала, как себя вести. Первым неловкое молчание нарушил Люциус:

— Прости, что выгнал тебя на улицу, я слишком разозлился.

— Понимаю.

— Тебе надо согреться. Прими ванну, а я пока приготовлю завтрак.

Гермиона пошла в свою комнату. Надо же, теперь в Малфой-мэноре у неё была своя комната! Слишком быстро она прижилась в этом доме. К комнате прилегала просторная ванная, отделанная в традициях Слизерина зелёным мрамором. Из кранов в виде голов змей хлынула вода, успокаивая Гермиону свои журчанием. Девушка чувствовала себя на своём месте, давно она не была так уверена в том, что ей нужно. И как странно, что нужно ей было находиться рядом с Люциусом и оберегать его. Возможно, это проделки небесной канцелярии, ведь кто-то заставлял её говорить слова под диктовку. Хотя даже разговаривая, как марионетка, Гермиона чувствовала свои эмоции. И, похоже, привязанность к Малфою была тоже исключительно её чувством.

Гермиона недолго понежилась в тёплой воде и, завернувшись в полотенце, вышла в комнату. На кровати лежал «подарок»: скромное, но милое платье цвета молочного шоколада.

— Из чего ты его сделал? — спросила Гермиона Люциуса, найдя его в гостиной.

— Трансфигурировал из рубашки.

— Спасибо.

На журнальном столике перед Малфоем стоял уже ставший привычным завтрак из сэндвичей и чая. Ели оба молча. И несколько минут тишины вывели Гермиону из себя.

— Ты теперь не хочешь со мной разговаривать? — спросила она Люциуса, который, казалось, спал с открытыми глазами.

— Я не знаю, как с тобой разговаривать. До этого мы общались с чистого листа, а сейчас я знаю, что ты всё помнишь, и мне...

Он не нашёл слов, но Гермиона уловила (только бы это была правда) стыд в его голосе. Неужели Малфой действительности стыдится того, что делал? В это было сложно поверить, но только так можно было объяснить, почему ему дают второй шанс.

— Так давай представим, что я до сих пор ничего не помню.

— Нет, — грустно улыбнулся Люциус. — Я и так скатился достаточно низко, заниматься самообманом — окончательное падение.

— Но не можем же мы просто молчать целый день! — Гермиона вскочила на ноги и подошла к Люциусу. — Знаешь, мне сейчас абсолютно плевать, что с нами было раньше. Со мной произошло такое, что даже война уже не имеет значения. Пойми, что ты — единственный человек, с которым я сейчас могу быть. И ты хочешь оставить меня в одиночестве? Тогда твоё сожаление о прошлых поступках — пустые слова. Сделай что-нибудь! Покажи, что я для тебя не пустое место.

Лицо Малфоя оставалось непроницаемым, но его глаза, обычно такие ледяные, сейчас словно ожили. Он так взволнованно смотрел на неё, что Гермиона не выдержала и отвела взгляд. 

Люциус встал из кресла и взял её за руки:

— Прости. В последнее время я слишком расслабился. Даже забыл хорошие манеры, — он ухмыльнулся. — Ты — моя гостья, я должен позаботиться о тебе. Жаль, сейчас в мэноре не так много развлечений. Может, есть какие-то пожелания?

— Можно сыграть на рояле?

— Конечно, — Люциус буквально просиял. — Не знал, что ты играешь.

— Немного, в основном на пианино, но и на рояле иногда играла. Меня научила мама.

Гермиона только сейчас заметила, что Люциус до сих пор держит её за руки, а она в ответ крепко сжимает его ладони.

— Тогда, пойдём в гостиную.

Люциус отвёл её в комнату с роялем, и Гермиона села за великолепный инструмент. Он приятно пах деревом и лаком, а после пробных нажатий на клавиши прозвучали чистые и чёткие ноты. За таким роялем она ещё ни разу не сидела и даже не могла подобрать, что можно сыграть.

— Думаю, мы играем разную музыку.

Люциус придвинул кресло и сел рядом с ней:

— Мне интересно послушать.

— Правда?

— Конечно.

— Только я как назло не могу ничего вспомнить.

— Даже свою самую любимую мелодию?

Конечно! Та музыка, от которой ей хотелось плакать и танцевать, которая могла успокоить или заставить сердце биться быстрее. Это была не очень сложная мелодия из одного фильма, совсем не классическая музыка, но именно она почему-то запала в душу.

Гермиона опасливо провела пальцами по клавишам, проверяя, не забыла ли она, как играть, и начала. Первые звуки, нерешительные и прерывистые, как первые капли дождя, упали и разбились в воздухе на крохотные хрустальные осколки. А потом полилась плавная музыка с переливами, она то кружила в стремительном вальсе, то замирала, меланхолично наблюдая со стороны.

Сердце Гермионы всегда трепетало, когда она играла эту мелодию. Такая красивая и нежная, она словно проникала внутрь и изгоняла всё плохое, оставляя после себя свет и веру в лучшее. Гермиона даже забыла, что Люциус сидит рядом с ней, а когда закончила играть и посмотрела на него, то вздрогнула от неожиданности. Никогда она ещё не видела чтобы он так смотрел на неё. И никогда не ожидала увидеть столько света и восхищения в его глазах. Так на неё смотрел только Виктор Крам, когда она появилась перед ним на балу.

И сердце Гермионы забилось ещё чаще, чем при звучании любимой мелодии.