Грань

Гарри Поттер открыл глаза. Прошло время прежде, чем мрак, состоящий из пятен, расплывавшихся, словно бензин по лужам от бесконечных лондонских дождей, мерцавших испуганно мириадами маленьких разноцветных точек, что порой собираются в некие осмысленные формы, образы, создаваемые сконцентрированным сознанием... прежде чем этот туман постепенно рассеялся в лучах утреннего солнца. Или полуденного? Ах, не всё ли равно, когда так ужасно кружится голова.

С трудом передвигая ноги, парень спустился на два этажа по лестнице разбитого веками дома. Некогда он звался поместьем «величайшего и чистейшего рода Блэк», позднее – штаб-квартирой Ордена Феникса, и так далее, и тому подобное, но сейчас, отбросив эвфемизмы, это был просто старый, можно сказать, почти аварийный, если бы не магия, дом, укрывшийся от непосвященных взоров на магловской площади Гриммо. «Прокляни Мерлин совиную почту», – думал Герой Магической Британии, когда уже третий день подряд из-за непрекращающегося стука клювов о стекла всех пяти этажей ему всё казалось, будто на улице идет ливень. Сначала он боролся с письмами, сжигая их и уничтожая всякими возможными способами, даже читал, но, так как топить печь в мае казалось неразумным, было принято решение выделить для них отдельную комнату и просто сгружать туда. На большее снова не хватало сил. Тяжело было сходить в душ, говорить, да что там, даже поднять палочку и произнести простейшее заклинание для первого курса теперь казалось невыполнимой задачей. Победа над Волан-де-Мортом отняла у него всю энергию.

Размышляя об этом, Гарри понял, что спустился всего на один пролет, и, чтобы попасть на кухню, предстояло пройти ещё столько же, а он уже схватился за перила, предотвращая падение, и не мог сдвинуться с места.

Мальчик настороженно вглядывался в пустоту в голове, звон тишины которой усиливался с каждым неверным шагом, тяжелым вздохом. Сегодня его до сих пор ничего не тревожило, а ведь он помнил, как ещё недавно ему было совсем тяжко. От чего же? «Сколько, однако, сил нужно прилагать для того, чтобы поднимать и опускать грудную клетку, – думалось ему. – И как это окружающим дается с такой легкостью?»

Гарри не чувствовал ударов о гнилые ступеньки, пока летел вниз. Он был слишком поражен тем, что наконец-то смог отыскать причину своей смутной тревоги. Он вдруг вспомнил и вчерашний день, и причину своего недуга, грохота за окнами, осколков, впивавшихся в ладони, молчания домовика Кричера... Вспомнил это, и, прикрывая веки, захотел больше никогда не размыкать их вновь.

За три дня до этого.

«Вот и всё», – думает он, глядя на обломки Бузинной палочки в ладони. Через мгновение те уже летят в пропасть, смешиваясь с пылью. Война закончилась.

Шум в Большом зале; горестное празднование победы, вопросы и тысячи глупых, ненужных слов, от которых хочется спрятаться под мантией-невидимкой и уйти туда, где его никто и никогда не сможет найти – в шотландские чащи, где когда-то скрывался от преследования его крёстный отец. Встать бы там на самый высокий утёс, вдохнуть горный ветер и закричать из последних сил, выпуская рассудок на волю – пускай себе несётся подальше от места, пропахшего смертью.

Он идёт сквозь толпу, а под ногами выстраиваются ряды чьих-то детей, братьев, сестер и товарищей, укрытых, чтобы не так страшно смотреть, простынями, взятыми из спален и кладовых. Их тела пропитаны особым запахом, сопровождающим мирные ночи, неустанно преследующим людей подобных; он является всюду: в еде, в воздухе, в красках, напоминающих о прошлом. Так было всегда. О нем не пишут в сказках со счастливым концом, быть может, считая, что любой читатель сочтет упоминание простых истин глупостью. Может быть, может быть... Всё тонет в реках эльфийского вина и забывается.

Из оцепенения Гарри Поттера вывел вопль. Кричала женщина. Очертания её фигуры смутно различались сквозь туман. Он остановился в двух шагах от содрогающегося на полу создания. Это была Нарцисса Малфой.

Ноги сами несли его куда-то, и он поддавался. Глаза закрывались от бессонных ночей, усталости и восходящего солнца, а она кричала вслед, не затихая, и никто не смел остановить её, заставить замолчать. Драко уже нет. Он всё ещё там, в Выручай-комнате, хватается за метлу, за слишком скользкую руку, протянутую, чтобы помочь. И когда его давно уже поглотило бесконечное пламя, когда закрылась дверь и стих ужасающий рев языков дьявольского костра, у Поттера не сходит с ладони последнее прикосновение. Он безустанно твердил себе, что не виноват в этой смерти, был зол на Крэбба с Гойлом, испуганно бежавших прочь после сотворенного, и всё равно не мог унять голос, твердивший обратное.

Лица Гарри коснулись руки – неожиданно мягкие; они приподняли ему веко, потом скользнули под рубашку, отыскивая сердце. Он слышал частое дыхание женщины, её длинные волосы щекотали ему лицо. Он знал, что она слышит упорное биение жизни о его рёбра.

– Драко в замке? Он жив?

Еле слышный шепот в дюйме от его уха. Длинные волосы спустились ему на лицо, закрывая от посторонних взглядов.

– Да, – выдохнул он, подавляя дрожь в голосе.

Он идет, не переставая, до тех пор, пока не покажется калитка с ржавой вывеской. Хогсмид. Пустынные улицы, угрюмые дома, увешанные его собственными черно-белыми колдографиями с подписью: «Нежелательное лицо номер один». По тропе стелется песчаная пыль и вздымается от шагов на протяжение всего пути к тому месту, где его никто не ждет. Об одной своей ошибке он сожалеет чуть больше всего остального. Как истинный гриффиндорец, Гарри ценил в человеческом характере, прежде всего, храбрость. Сегодня же он сбежал, поступая совершенно противоположно своим принципам. Сбежал, хотя было время, оставил, но если бы только мог подумать о том, кого... Теперь было слишком поздно.

Заскрипели дверные петли. Он несмело вошел внутрь. Хижина молчала, а пыльное пространство будто пыталось сдавить его, непрошеного гостя. Она будто твердила: «Как трусливо, как ужасно возвращаться. Он ведь показал тебе, показал специально, в самый последний момент, чтобы ты вспомнил о нем, быть может, впервые без отвращения. Чтобы знал. Вот, смотри же!»

Взгляд, старательно отводимый, всё равно цепляется за пол, уставленный ящиками и всяким хламом. Он залит черной кровью, и на руках Поттера, если присмотреться, тоже кое-где она осталась. Чужая кровь, которую он пытался остановить. В тот момент он не разбирал, чьи это были руки, чья кровь. Ему просто было страшно. Там, в углу, он лежит в том же положении, что и был оставлен. Когда? В прошлой жизни, кажется... Ах, нет. Это было три часа назад.

– Спрячьте их, прошу вас! Он хочет убить их всех.

– А что я получу взамен, Северус? — сквозь дымку воспоминаний Гарри видит Дамблдора, что глядит с упрёком.

«Вы обещали, что защитите её!», — он почти физически ощущает его эмоцию в этот момент, пропуская сквозь себя, сквозь время. Рыдая, мужчина прижимает к себе бездыханное тело, и рыжие кудри падают ему на грудь.

– Но мальчик выжил, Северус.

– Ему не нужна защита!

– Тёмный Лорд вернётся, и тогда он окажется в огромной опасности, — седовласый старик всматривался в тёмную фигуру. — У него её глаза.

– Значит, когда придёт время, мальчик должен умереть?

– Да. Он должен умереть, Северус. Это самое главное.

– Вы растили его как свинью на убой.

– Только не говорите мне, что вы привязались к мальчику.

– К мальчику? – выкрикнул Снейп. – Экспекто Патронум!

Имя мягко спадает с языка по слогам, преодолевая невидимую ступень: «Ли-ли». Вновь и вновь.

– После стольких лет?

Мама.

– Всегда.

«Посмотри... на... меня».

Он опустился на колени перед телом, закутанным в черные одеяния. Посеревшее лицо, ужасная рана на шее. Перебарывая желание уйти, Гарри осторожно коснулся плеча Снейпа и попытался сдвинуть его с места. Пальцы задели черные волосы, падая с затылка, и он, не выдерживая напряжения, повалился обратно. Его мутило.

«Я открываюсь под конец».

Понимание пришло мгновенно, словно в обход мысли. Вот он, конец. Время настало.

Он прижал золотой шар к губам и прошептал:

– Я скоро умру.

Металлическая оболочка раскрылась. Черный камень с зубчатым разломом посередине засел в обеих половинках снитча. Он закрыл глаза и трижды повернул его на ладони.

Родители. Не призраки и не живые, они улыбались ему, подбадривали.

Волан-де-Морт поднял палочку. Голова его была по-прежнему склонена набок, как у мальчишки, с любопытством ждущего, что будет дальше. Гарри взглянул в красные глаза, желая лишь одного: чтобы всё произошло прямо сейчас, пока он ещё стоит ровно, пока не утратил власти над собой, не выдал своего страха...

Он увидел шевеление тонких губ, вспышку пламени – и всё исчезло.

То, что произошло дальше, напоминало сон. Обрывки фраз, произнесённых Дамблдором, звучали в голове, и было странно ощущать своё спокойствие. Там, на вокзале Кингс-Кросс, ему было несравненно хорошо.

– Но вы же умерли,– сказал Гарри.

– Несомненно, – деловито подтвердил Дамблдор.

– Значит... значит, я тоже умер?

– Гм... - Дамблдор улыбался всё шире. – Да, в этом, конечно, весь вопрос... В общем и целом, милый мой мальчик, мне кажется, что нет.

«Патронус моей матери — лань, такой же, как у профессора Снейпа. Это удивительно, правда?»

«Честно говоря, я не вижу в этом ничего удивительного».

– Теперь я должен вернуться, да?

– Как хочешь.

– У меня есть выбор?

– Конечно.

«В Хогвартсе те, кто больше других заслуживают помощи, всегда получают её. Не жалей умерших, Гарри. Жалей живых. В особенности, тех, кто живёт без любви».

Устремленный вдаль взгляд стал тяжелым. Он перестал замечать учителя, его блестящие очки-половинки, внимательно изучающие изменения на задумчивом лице. Директор говорил ещё что-то, но слова эти пролетали мимо, сливались в гул и звучали всё громче, громче...

«Конечно, это происходит у тебя в голове, Гарри. Но кто сказал тебе, что поэтому это не может быть правдой? Гарри... Не может быть... Правдой».

Очнувшись, он снова лежал на земле ничком. Он чувствовал под щекой холодную твердую землю, очки съехали набок. Всё тело болело, а то место, куда ударило Убивающее заклятие, саднило, как ушиб от удара кастетом. Он лежал, не шевелясь, прямо там, где упал, и только попытался разогнуть занемевшие пальцы; Воскрешающий камень впивался в руку до крови – так сильно Гарри сжимал его в кулаке всё это время».

Он сидел в отчаянии, не зная, как отнести тело к школе. Пару раз Гарри пытался передвинуть его снова, но без палочки это было невозможно. И когда он уже собирался идти за помощью, вдруг что-то произошло. Парень даже не сразу понял, что заставило его резко замереть на месте, но вот, снова – пальцы ощутили слабый толчок под кожей. Нет, это было невозможно. Не бывает такого, ведь ещё недавно... Тук. Он казался... Тук. Несомненно, это было биение сердца. Пульс, последняя капля крови, бегущая по холодным артериям. Жизнь.

Глаза расширились, и он резко припал к груди, чтобы услышать хоть что-то. Дыхания не было, или оно было настолько слабым, что терять ещё минуты было опасно. Тогда он чуть не вскрикнул – ну конечно! Это ведь Хогсмид, а значит, здесь нет антиаппарационных барьеров. План созрел мгновенно.

В вестибюле было много людей. Лекари в ярко-зеленых халатах вывозили множество носилок, отдавали приказы медсёстрам. Палочки, зелья, заклинания. Тело на белоснежном кафеле казалось тёмным болезненным пятном, принесенным из поражённых краёв в нетронутый, мирный Лондон. Кровавая дорожка окрасила плитку. Со всех сторон слышались крики:

— Гарри Поттер? Посмотрите, это же Гарри Поттер!

Он что-то кричал, и люди вокруг кричали. Всё вокруг, всё пространство заполонил невообразимый шум. В одно мгновение больница Святого Мунго превратилась в авгиевы конюшни, и Гарри перестал воспринимать что-либо, кроме одной заботы – доставили ли Снейпа в палату.

Когда пришла Гермиона, было около десяти утра. Парень успел переодеться и теперь сидел за барным столиком в буфете, что располагался на седьмом этаже в здании госпиталя. Внутрь не пускали, но постоянно сообщали новости. Ввозили капельницы, зелья, и всё это происходило с такой скоростью, что и объяснять излишне о том, что состояние являлось крайне тяжелым.

Кофе давно остыл, но тот к нему даже не притронулся. Девушка села напротив и чуть склонила голову, заставляя поднять на нее взгляд.

– Пришла, как только узнала.

– Три часа, – он не узнал собственный голос от хрипоты, поэтому прокашлялся. – Не представляю, как... – слова обрывались, но Гермиона только кивнула.

– Мне тоже жаль.

– Что я ему скажу? Ты понимаешь, как это выглядит? – он быстро затараторил, выплескивая всё, что его так тревожило. – Я оставил его там, и если бы он не показал, то умер бы, а я... Это так... Так подло с моей стороны, так неправильно.

– Ты ничего плохого не сделал, Гарри. Всё нормально. Когда он очнется, вы поговорите, и...

– Нет, нет! Я не могу, я уйду, и он даже не станет слушать. Он меня ненавидит!

– Это не так, Гарри. Всё будет хорошо.

Он замолчал и посмотрел на неё. Гермиона опустила голову. По интонации в голосе, по сложенным рукам на коленях и опущенным вниз глазам было ясно, что её что-то тревожило.

– Герм, что-то случилось?

– Нет, нет, Гарри, я в порядке.– стоило прозвучать этой фразе, как она тяжело вздохнула. – Ладно. Не могу установить связь с родителями, поэтому нервничаю. Никаких известий. По тому адресу, где они жили раньше, теперь пусто. Я просила бывших орденовцев пробить их место жительства. Понимаешь, где я, а где Австралия? И ещё... Память не вернется. Как представлю, каково это – заново рассказывать, что у них есть дочь, о волшебстве... Они никогда не вспомнят, Гарри, и мне так плохо от этой мысли. Понятия не имею, где они.

– Гермиона... – прошептал, сжимая её руки в своих.

– Мне так неудобно просить, но больше не у кого... В общем, я потратила почти всё, что у меня было... Не мог бы ты мне одолжить...

– Тебе нужны деньги? Я дам, сколько нужно, это даже не обсуждается!

– Я найду работу. Обязательно найду, устроюсь в Министерство и верну всё. И тебе, и Рону.

– Гермиона, - повторил он настойчивее.

– Даже не обсуждается, Гарри! Не хватало мне ещё зависеть от кого-то. Тем более, от мужчины. Долги – это путь по наклонной плоскости, и если уж те появились, то я должна от них избавиться как можно скорее.

Вдруг снизу послышалась какая-то возня, и разговор был прерван от топота множества ног со стороны лестницы. Несмотря на яростный простест медработников, несколько человек в лиловых министерских мантиях решительно направились к столику, за которым сидели друзья. Поттер инстинктивно стиснул кулак, но палочки в нем не оказалось.

– Мистер Гарри Поттер, не так ли? Нам доложили, что здесь находится разыскиваемый Пожиратель смерти.

– Нет! – он вскочил, сваливая стул на высоких ножках, – Он не виноват!

– Мистер Снейп, насколько нам известно. У нас есть ордер на арест этого волшебника, – высокий осанистый мужчина говорил четко и громко, как настоящий руководитель аврората. Не хотелось бы Гарри иметь с ним сходство в будущем.

– Вы не можете! Он болен, на него напала змея Волан-де-Морта, он двойной агент!

– Всё это вы можете сказать в суде, а сейчас мы вынуждены...

– Он – человек Дамблдора!

– Господа, покиньте помещение, вы нарушаете покой пациентов! – вступилась за него пожилая медсестра.

– Но, позвольте, мистер Снейп собственноручно убил Дамблдора. В ваших словах...

– Правильно, потому что Дамблдор сам ему приказал это сделать! Никто не должен был знать об их деле, он играл свою роль, чтобы...

– Юноша, вы, должно быть, помутились рассудком. Мистер Северус Снейп – Пожиратель смерти, убийца и опасный преступник. Откуда у вас такие сведения?

– Он сам мне показал.

Человек в мантии рассмеялся, от чего его рыжие усы принялись танцевать на полных щеках.

– И вы поверили?

– Вы не понимаете.

– Что ж, в этом вы правы.

– Гарри Поттер? Он наверху? – ещё один голос. Противный, высокий, с надрывом – о, нет, только её здесь не хватало. – Будьте всё же так любезны, мне необходима всего пара слов для интервью.

– Гарри Поттер не даёт интервью. В особенности, таким скользким журналам, как ваш, Скиттер.

К ним воинственно шагал Рон. Гарри улыбнулся укротителю жучков. Голова блондинки ещё раз мелькнула у входа, и нехотя стук её острых каблучков стал постепенно удаляться, пока не исчез совсем.

– Но через неделю он будет стоять на ногах? – донеслось до них.

– Если пациент вообще выживет после такой потери крови, это будет настоящим чудом, молодой человек, – медсестра не стала его дальше слушать. В её обязанности входило лечить магов, а не сажать их в тюрьму. Клятва Гиппократа была для неё явно выше каких-то там законов.

– Вижу, у вас тут не скучно, – Рон дождался, пока буфет снова опустеет, и заказал себе большую порцию еды. – Да, я, наверное, долго буду привыкать к... – он неопределенно повел головой, – ну, ты понимаешь, Гарри. К новому Снейпу, в общем. Ты прости, но мне сложно думать о нём в хорошем ключе.

– Ладно, Рон. Ешь. Как там твои?

– Мама... Джордж совсем, – он сощурился на секунду, а потом мотнул головой, отгоняя наваждение. – Похороны завтра. Ты придешь, Гарри?

– Наверное. Не знаю ещё.

– Там для всех хотят отдельную площадь сделать с памятниками. Возле Темного леса. Мама хотела рядом с родственниками нашими, но папа против. Да оно и правильно, наверное.

Они затихли.

– Ты пойдешь на заседание в суде? – спросил Рон.

– А что я скажу? Они правы – одного знания недостаточно.

– Главное, что мы знаем. Хорошо, что профессор Снейп успел показать тебе воспоминания, – сказала Гермиона.

– Да, но я-то не смогу их показать судье, да и Снейпу вряд-ли понравится такое. «Фальсификация, а докажите...»

– Гарри, а ты... – Рон запнулся, не решаясь произнести то, о чем так долго думал, – ты, ну... точно уверен в том... Я хочу сказать... Только не сердись!

– Да, уверен. Конечно, Рон, я уверен!

– Ладно, ладно! – рыжий примирительно поднял ладони вверх.

– Да пусть сто раз он будет на стороне Волан-де-Морта, тебе ли говорить о таком? Я спас его, и ни о чем не жалею. Он находится в такой же ситуации, как когда-то твой отец, и я спас его, как твоего отца, Рон. Как ты вообще...

– Не надо сравнивать моего отца с ним, – тихо произнес Рон.

– Это ещё почему?

– Гарри, успокойся, – Гермиона сжала его напряженное запястье. – Рон просто спросил. Кстати, я считаю, что неплохо было бы посоветоваться с мистером Уизли насчет суда. Он всё о делах в Министерстве знает.

Они простились, когда в сумерках улицы зажигались первые огни. Никаких новостей. Только раз ему разрешили зайти в палату к профессору. Вместо привычной мантии на мужчине была темно-синяя рубашка с рукавом, которого не хватало для того, чтобы скрыть метку Пожирателя смерти. Теперь она была белесой, как шрам. По запястью на той же руке тянулась трубка от капельницы с ярко-красным веществом, по словам медсестры – Крововосполняющее зелье. Шея перевязана бинтами, лицо и руки бледны, как у покойника. Гарри не хотелось проверять, такие ли они холодные, как казались.

Не отрывая взгляда от учителя, он взял стул у стены и подвинул его ближе к подоконнику, а сам остался стоять, размышляя о чем-то. Его прервала ведьмочка, вошедшая без стука. Не обращая внимание на посетителя, она проворно орудовала капельницей – ещё одним магловским новшеством наряду со швами – и проверяла действие целебных чар. Поттер следил за её быстрыми движениями.

– А вы не подскажете... – та оторвалась от своего занятия и взглянула на мальчика. – Где здесь можно взять перо и бумагу?

– О, я сейчас принесу. Одну минуту. Вы Гарри Поттер, верно? Очень приятно, мисс... – он тотчас забыл имя, которым та представилась, и только кивнул ей вслед.

Девушка ушла, и он посмотрел на своё отражение в окне. Волосы запутались, под глазами темные круги – он не спал две ночи.

Получив свой пергамент, он ещё долго не мог сосредоточиться. Что написать? Извинения? Но он не так и виноват в случившемся. Не виноват в своём отношении к нему все эти годы. Ведь так?

Бумага сминалась в комок, строки перечеркивались много раз, пачкая пальцы чернилами. Перечитывая, с каждым новым словом мысль казалась Поттеру всё более нескладной, но,чувствуя, что ещё немного – и сон настигнет его прямо здесь, он оставил последний, наименее маркий вариант. Скрепя сердце, он осторожно положил сложенную записку на тумбочку рядом с кроватью. Вот, что он написал.

«Как теперь поступить? Когда всё закончилось, я вернулся обратно в этот проклятый дом. Не знаю, зачем. Сердце ещё билось – когда я это заметил, думал, что остановится моё. Потом только вспомнил, что трансгрессия действует в Хогсмиде. Сразу отправился в больницу. Когда напала змея, до конца моей жизни оставалось меньше часа, и единственной целью в ней было – остановить поток бессмысленных убийств из-за своего существования. Несмотря на это, я всё равно совершил ошибку, оставив Вас там. Теперь, поступая, как поступил бы любой на моем месте, выяснилось, что я снова навлекаю на Вас проблемы. Я буду готов дать любые показания перед судом, перед людьми, потому что знаю – никто не в праве называть Вас убийцей. Остальное не имеет значения.

Знаете, такие бесконечные диалоги в голове, когда хочется продумать каждое предложение, а спустя время всё это кажется полнейшей глупостью, и мы продолжаем молчать, потому что уже получили реакцию на услышанное и потеряли желание поделиться этим вновь. Я не могу простить себе этой ситуации и никогда не смогу настаивать на том же с Вашей стороны, но если вдруг такое случится... В общем, должно быть, это возможно – попробовать начать заново? Узнать... Я не могу об этом просить. Пойму, если Вы сомнете это письмо, как только дочитаете до конца, и никогда не вспомните об этом бессмысленном клочке. Даже сейчас я пишу это, и такой исход кажется мне единственно справедливым.

Спасибо за всё, что делали для неё.

Г.П.»

Гарри покинул больницу в восемь часов вечера и направился в сторону железнодорожного вокзала, ощущая безмерную усталость. В таком состоянии трансгрессия могла обернуться расщеплением, так что билет на ближайший поезд казался неплохим решением. К тому же, не имея под рукой волшебной палочки, мальчик пуще прежнего ощущал себя беспомощным. Ещё на рассвете он сражался один-на-один с могущественным темным магом, а теперь не может попасть к себе домой без магловских транспортных средств – он уже перестал дивиться контрастам сегодняшнего дня.

Заплатив кассиру фунтами, что оставались в кармане, он спустился в подземный переход. Только скрипнули колеса и полупустой вагон тронулся с места, как он вдруг вскочил с места: как же он попадет в дом без палочки? Вспоминая с сожалением, как кирпичная стена разверзается под прикосновением изделий мастера Олливандера, а следом и уютную приемную больницы Святого Мунго, он, отчаявшись, уже мысленно готовился ночевать на улице. «Завтра обязательно нужно сходить в Косой переулок», – думалось ему, пока паника нарастала с размеренным покачиванием сидений. Сейчас он не сможет направить ни сову, ни патронус к Уизли, чтобы те приютили его у себя на ночь.

Из центрального района с мигающими неоновыми вывесками придорожных супермаркетов он вышел на пустынную, едва освещенную улицу. Облупившаяся с фасада краска, пыльные зашторенные окна, переполненные мусорные баки – дом, милый дом. Гарри встал напротив глухой стены и постучал три раза. Ничего. Пройди сейчас кто мимо него и погляди на это зрелище, подумал бы, что юноша рехнулся. «И был бы прав», – вздохнул тот, и, заложив руки за спину, стал отмерять шаги. В животе предательски заурчало. Он сглотнул, вспоминая стряпню своего домовика. Наверное, он ждет его там, за этой стеной.

– Кричер!

Хлопок – и маленькое сморщенное существо с огромной лысой головой уставилось на своего хозяина.

– Господин Поттер, сэр, – он по какой-то неисправимой привычке устремил взгляд себе под ноги, но глаза его благодарно блестели. Да, это уже не тот Кричер-ненавистник-грязнокровок, с каким его когда-то познакомил Сириус. Теперь он был счастлив, и в подтверждение, разве только не по причине этого, гордо носил на тонкой сухой шее подделку медальона Салазара Слизерина.

– Кричер, ты можешь попасть в дом? У меня нет своей палочки.

Кивок – и Поттер был спасен от холодной ночи. И нечего было переживать. Стоило опустеть тарелке супа, а воде в ванной отдать необходимое количество тепла, и он, старательно закутавшись в одеяло от огромных, неприветливых, но полностью своих покоев, наконец, провалился в долгожданный сон.

Утром его разбудил стук. Сотни и тысячи сов посылали фанаты, стоило им прочесть утренний выпуск газеты «Ежедневный пророк». Её номер тоже покоился среди груды бумажек, сваленных в кучу. На главной странице красовалась его фотография, незаметно сделанная в больнице, а под ней заголовок: «Мальчик-который-победил». Ниже была статья, посвященная битве за Хогвартс, и в ней было столько неточностей, что у Поттера сразу отпало желание дочитывать до конца.

В письме, которое Гарри подобрал следом, некая мисс Патти горячо признавалась в любви к юному герою и посему заколдовала отпечатки помады от поцелуев на бумаге так, что, стоило раскрыть конверт, как они вдруг взлетели в воздух и стали яростно атаковать щёки адресата. Такого содержания были по меньшей мере половина других писем. Окончательно проснувшись, Гарри решил отложить затею дальнейшего ознакомления с почтой, а после завтрака занялся поисками одежды для похорон. Стоило пойти. Хотя бы ради Рона.

В Косом переулке слонялось много народа, хотя закрытые, кое-где разбитые витрины и не манили покупателей. Магический мир требовал восстановления. Гарри надеялся застать Олливандера на своем месте, имея ввиду, что сезон продаж волшебных палочек приходился на начало учебного года, а сейчас была весна. В последний раз они виделись в доме Билла и Флёр, и после пыток Волан-де-Морта мастер был совсем плох. Но, подойдя к лавке, он увидел старика и его улыбку, обращенную к, должно быть, единственному покупателю за день.

– Рад встрече, мистер Поттер.

– Добрый день, сэр. Мне нужна...

– О, ничего не говорите. Одну минуту.

Он скрылся за стеллажами, оставляя мальчика одного, как в тот раз, когда он покупал свою первую палочку. Остролист, перо феникса, одиннадцать дюймов.

– Пожалуйста, юноша.

Жилистая рука протянула ему длинную коробочку, всю в пыли. Гарри достал артефакт и попробовал произнести несколько заклинаний. Пара искр – вот и всё, чего он добился. Ещё одна, и ещё. Прошло не меньше получаса.

– Быть такого не может... – старик что-то бормотал себе под нос, – Все ваши качества... Я уж и не знаю, что предложить.

Он нахмурился и скрылся за прилавком. Гарри пришлось ждать долго, прислушиваясь к шуму передвигающегося хлама. Наконец, Олливандер подал ему ещё одну палочку. Она была чрезвычайно красивой: от основания к самому кончику тянулись резные веточки плюща, такие тонкие, что едва удавалось разглядеть. Каждую из них покрывало изумрудное напыление, причудливо переливающееся на свету.

— 10 дюймов, чёрное дерево, двойная сердцевина. Первая в своем роде. Сердечная жила дракона и перо феникса, средняя жёсткость. Довольно изящная работа моего сына.

Одного касания было достаточно для того, чтобы стало ясно: это то, что он искал. Комната озарилась ярким светом, а грудь его наполнилась необъяснимой радостью. Когда он открыл глаза, олень озарял ею всё вокруг. Патронус вышел замечательный.

– Сэр, двойная сердцевина? Что это значит? У неё что, тоже есть близнец?

– О, нет-нет, молодой человек, не беспокойтесь. Это значит только то, что для её создания послужило две основы. Они находятся внутри палочки и работают... как бы вам это сказать... Сообща. Такие разные, они переплетаются между собой в причудливом узоре, создавая неповторимый характер. Я не знаю, что произошло с вами за это время, но то, что вас выбрал именно этот экземпляр, меня, если честно, немного удивляет. Ей-Богу, я не нахожу в вас сердечной жилы дракона. Видите, с тех пор столько всего изменилось...

Из лавки Гарри вышел, не совсем разделяя смятения Олливандера при виде своего приобретения. Тот пытался объясниться, но Гарри ничего не понял из всего, что тот хотел сказать. Размышления о Слизерине, об изменчивом характере... Сейчас его это не так волновало, как предстоящее возвращение в школу.

Слегка хромая после тяжелой аппарации, в десять часов Поттер приблизился к витиеватым воротам Хогвартса. Черный, выглаженный эльфом костюм немного сковывал движения. Он посмотрел вперед. Готические своды замка виднелись вдалеке, кое-где ещё разрушенные. От ворот школы тянулась длинная процессия. С помощью магии учителя левитировали заколоченные досками ящики: где-то – побольше, где-то – совсем маленькие. Несмотря на всеобщее угнетенное расположение духа, погода стояла ясная. Со стороны леса веяло прохладой, в воздухе витал запах хвои и влажной травы. На поляне были рядами вырыты прямоугольные ямки. Шестьдесят две, как он посчитал позже.

Гарри увидел в толпе Гермиону и направился к ней. Подруга обнимала Рона. Тот был непривычно спокоен и бледен. Недалеко от них стоял и Джордж. Джордж... Что может чувствовать потерявший брата, похожего на тебя, словно отражение в зеркале? Какие слова нужно сказать ему, чтобы стало легче? Нужны ли они ему?

До самого вечера он просидел у мистера и миссис Уизли. За столом царила тишина. Артур откашлялся и молча поднял бокал. Остальные последовали его примеру. Джинни поглядывала то на братьев, то на Гарри. Последнему от чего-то не хотелось её видеть вовсе. Не то, чтобы они были в ссоре, но... он понимал этот взгляд и не мог ответить тем же. Не до того было.

Огневиски обжег горло, но он даже не поморщился. Уже через час он не выдержал и, извинившись, вышел на крыльцо «подышать свежим воздухом». Как и следовало ожидать, девушка догнала его.

– Как ты? – она взяла его за руку. Гарри неопределенно повел плечами. Алкоголь требовал объяснить всё более развернуто, но он сдержал колкий язык за зубами.

– Ты же понимаешь, что у нас ничего не получится. Я не хочу тебя расстраивать, но сейчас... не место этому всему.

– Конечно. Я всё понимаю, – твердо проговорила та. – Но мы же друзья, верно?

Гарри обернулся и попытался изобразить улыбку на лице.

– Самые лучшие друзья, Джинни. Я никогда тебя не брошу.

Домой он вернулся с новой, но уже начатой бутылкой. Всё из-за него. Как он вообще смеет в глаза смотреть окружающим, когда по его вине погибли все эти дети? Не нужно было приходить.

Он пошатнулся, снимая обувь, сделал глоток прямо из горла и неосторожным движением сбил подставку для зонтиков из ноги тролля. Это стало спусковым крючком. Он стал браниться, громить всё кругом, колотить стены, сбивая костяшки в кровь. От шума проснулась Вальбурга Блэк и начала истошно верещать, и Гарри, в свою очередь, кричал на неё в ответ и посылал заклинания, чтобы та замолчала. На её беду, новая палочка слушалась безупречно. Кричер пытался его успокоить, отбирал бутылку, за что получил ощутимый пинок. Гарри метался, ощущая себя виноватым от всего, что делал. Что вообще ему теперь делать? Ради чего жить? Пока был жив Волан-де-Морт, его главной целью была победа. И вот она, победа. Мир спасен, война закончилась. Слава, имя героя, при жизни задокументированное на страницах истории. Больше ему нечего делать. Теперь он никому не нужен, и единственное, что осталось для того, чтобы быть счастливым – это...

«Теперь я должен вернуться, да?»

«Как хочешь».

«У меня есть выбор?»

«Конечно».

Тогда ему было так спокойно. А сейчас он впивается ногтями в кожу на руках, чтобы почувствовать хоть что-то. Он страшно смеётся, не помня, как добрался до спальни на ватных ногах. Ложится в постель, от чего голова идёт кругом до тошноты, и бросает пустую склянку в стену, вкладывая всё собравшееся отчаяние в это движение. Она разбивается, но он уже ничего не слышит. Ему теперь бесконечно всё равно. Пьяный сон застилает сознание багровой пеленой, и жуткая ухмылка застывает на его окровавленных губах. В сознании проносятся строки, услышанные им где-то, а может, подкинутые больным воображением. Они плотно заполняют мозг, отравляют простой истиной. Позднее он забудет их, и, не начертанные на бумаге, они исчезнут так же легко, как возникли.

«Герои, выиграв войну,

Теряют собственные тени.

В посттравматическом презренье

Порою спрашивают тьму:

«Зачем мне жить теперь? Всё было

Так просто: цели, юность, смех».

И тихо бредят, зрея тех,

Кто гордо их в ту ночь покинул».