Часть I: Глава 1
POV Гарри Поттер
Мрак... Так темно, что даже собственных рук не видишь. Я бегу по этому темному туннелю так быстро, насколько это только возможно. Кровь стучит в висках, а пот заливает глаза, хотя... какое это имеет значение, если и так ничего не видно. А пот ли? ..
Сколько я уже несусь... час? День? Вечность? А, может, всего мгновенье? .. Не знаю... не помню... А несусь ли вообще? Нет. Тьма обволакивает и несет за собой. Где я?
«Спасите!»
И снова немой крик тонет в этой непроглядной тьме. Да и кому тут кричать? Зачем? ..
Кто я?
Новый бессмысленный вопрос. Я же знаю, что я... кто? Никто? Нет, определенно кто-то... Или все же нет?
Вопросы и вопросы. Один не лучше другого. Да уж, ну и влип я. Стоп! А почему я так решил? Неужели когда-то было лучше? А если и было, то когда? Было ли у меня тогда имя?
Не помню.
Какие страшные слова. Или они должны быть такими, но не сейчас. Не знаю...
Я тону...
«Гарри!»
Что? Кто это? И кто такой этот Гарри? Не знаю...
«Не уходи! Не оставляй меня!»
Кого «меня»? К кому ты обращаешься?
«Вернись, Гарри! Прошу, вернись к нам! Ко мне. Ты сможешь. ГАРРИ!»
Конец POV Гарри Поттер
Разбуженный собственным (да и не только) криком, мальчик с копной смоляных волос и ярко-зелеными глазами подскочил на своей постели, прилично приложившись затылком о лестницу и подняв столб пыли. Он потер ушибленное место и хотел было снова лечь, но тут его взгляд наткнулся на размытый пыльный циферблат старого будильника. Тот мерно тикал и показывал без четверти семь утра.
Тихо застонав, он упал на старую, потрепанную подушку. Что ж, пока не начался ежедневный домашний Армагеддон, можно насладиться блаженной тишиной, и мальчик погрузился в свои грезы, в которых, казалось бы, крутилась лишь одна мысль, но в то же время сотни, и все только об одном: опять этот сон.
Кошмар мучил паренька всю его сознательную жизнь. Но об этом, естественно, никто ничего не знал — рассказать-то некому.
Да-да, именно так. Истеричная тетка не видела вокруг себя ничего, кроме драгоценного сынули. Тот из-за чрезмерной материнской любви больше походил на свинью-переростка, чем на одиннадцатилетнего мальчика, и поставил перед собой цель сделать жизнь Поттера в этой семье невыносимой. Нервный дядя только и думал, что о работе и утренней газете за чашкой свежесваренного кофе и тарелкой круассанов. Немудрено, что Гарри жилось несладко!
Самое страшное в этом сне было отнюдь не то, что он постоянно повторялся, а то, что наутро Гарри ничего о нем не помнил, хоть и осознавал, что сон всегда тот же.
Разобраться в значении сна тоже не представлялось возможным, ведь, как говорится, «ни один сонник не в состоянии объяснить ту дребедень, что мне снится». Так что мальчонке приходилось мириться с этим непонятным сном.
Но нельзя сказать, что парнишка сильно страдал из-за этого — хоть что-то у него только его, его собственное. Его маленькая необычная тайна, наличием которой он жутко гордился и дорожил.
Но по закону подлости всему хорошему всегда приходит конец, и в случае с Гарри этот конец имел удивительное «музыкальное сопровождение»:
— Вставай, дрянной мальчишка! Не заставляй меня повторять дважды!
Вопль Петуньи Дурсль сносящей волной разнесся по всему дому так, что задрожали стены и Гарри, ушедший с головой в собственные мысли, чуть не свалился со своей койки от неожиданности. Зная, что тетку лучше не злить лишним шумом, а то можно на неделю остаться без еды, мальчик быстро взял себя в руки, успев схватиться за полку над изголовьем, и, решив лишний раз не испытывать судьбу, быстро вскочил, наспех заправил постель, нацепил на нос перемотанные скотчем очки, кое-как пригладил непослушную шевелюру и смиренно стал ждать неизбежного.
И оно не заставило долго себя ждать: уже через пару мгновений разнесся второй громогласный вопль:
— Мальчишка! Я спускаюсь, и не дай Бог ты еще не встал — отправишься вслед за своей матушкой!
Слова больно резанули по сердцу, но Гарри не мог позволить себе сейчас распускать сопли, а потому молча проглотил обиду и, несмело выглянув из своего укрытия, тихонько сказал:
— Я здесь, тетя Петунья. Я уже встал.
Обратив на него взор своих крошечных глаз, которые, как показывала практика, обладали потрясающей зоркостью, женщина прошипела:
— Иди на кухню и приготовь нам завтрак. Сегодня я хочу, чтобы все было идеально. Ты же знаешь, что сегодня за день.
Миссис Дурсль удалилась наверх, а Гарри, проводив ее взглядом из-под челки, поспешил скрыться на кухне, не преминув закрыть на щеколду чулан, служивший ему домом: кто знает, что может учинить «любимый кузен».
Да, он знал, что это за день — день рождения Дадли, его ненавистного кузена. Тяжело вздохнув, паренек побрел готовить яичницу, и как раз вовремя: буквально через минуту послышалось характерное тяжелое буханье на лестнице. Вбежав в комнату, мальчишка заголосил:
— Привет, глупый кузен! Давай, не спи! Сегодня у меня праздник, и я не хочу, чтоб ты со своей кислой рожей испортил его!
Показав Гарри язык, он убежал к столу и уселся на ближайший стул. Тот жалобно скрипнул и прогнулся под тяжестью молодой увесистой тушки. Еще через минуту появились и родители той самой «тушки» — Петунья и Вернон Дурсли.
Поджав и без того тонкие губы и смерив племянника отнюдь не добрым взглядом, первая загробным голосом изрекла:
— Тебя некому стеречь, а посему ты едешь с нами.
— Что?! — возмутился услышавший слова матери «поросенок». — Я не хочу, чтоб он ехал с нами! Он все испортит!
— Ну-ну, тише, дорогой, — запела миссис Дурсль, кинувшись к своему ненаглядному сыночку, — смотри, сколько подарков тебе прислали наши друзья. Красота, правда?
Когда все внимание жены и сына было занято распаковкой подарков, дядя Вернон развернулся к племяннику и, брюзжа слюной, прошипел:
— Только попробуй что-нибудь учудить. Что угодно. И ты не будешь есть месяц!
Проглотив ставший поперек горла ком, Гарри сдавленно кивнул, про себя думая, что этот день он будет вспоминать весь следующий год.