Глава 4. Рожденный в год Красного петуха
«Из троих моих спутников один
наверняка может чему-либо меня научить»
Пора уже рассказать о самом главном, что приближает к сути нового дела, проливающего на свет страшную тайну, ушедшую в небытие на долгое время. Про тайну прошлого Алого феникса.
Монах не планировал раскрывать секреты первому встречному на пути лицу, с которыми он сам не знал, что делать. На самом деле появление цензора в этом судьбоносном моменте является вовсе не то, что Алый феникс появился в нужном месте в нужное время, и ему просто повезло встретить именно помощника Верховного цензора. Буддист моментально понял, кто его спаситель, стоявший перед ним в растерянной нерешительности, обнаружив его на берегу раненым. Не обладая природной проницательностью, Алый феникс в людях разбирался плохо, не зная, кто находится перед ним плохой или хороший человек, а вот в чиновничьей иерархии превзошёл всех остальных.
Несмотря на удивление, растерянность незнакомца не продлилась долго, собранность быстро взяла вверх. Монах сразу понял, что перед ним стоит чиновник – у таких людей всегда особый взгляд на вещи. А еще подозрительность. Эти люди любят интриговать, помня, что чиновникам никогда нельзя доверять – они лгут и обманывают. Ань Ши Сяофу и сам был из таких. Лишь спустя какое время признался себе в том, что тогда просто слишком сильно испугался смерти, поэтому и выболтал всё, что было ему известно, боясь, что иначе навсегда унесет тайну с собой в могилу.
Правда, оказалось, никакого яда не было. Чья-то случайная халатность спасла человеку жизнь.
Доброжелательность обнаружившего раненного монаха, на первый взгляд вызывала доверие, несмотря на колющий взгляд, смотрящий казалось прямо в душу. На подсознательном уровне Алый феникс решил, что этому человеку всенепременно можно довериться, хотя если не кривить душой – у него попросту не было другого выбора.
Монах разглядел то, что сам цензор безуспешно пытался скрыть последние несколько месяцев под непроницаемой маской беззаботности и спокойствия. Ань Ши тогда ещё подумал: «Редко встретишь благопристойное человеческое лицо среди продажных чудовищ, стоящих у власти, зовущихся чиновниками, поддавшихся корыстной алчности».
Он был слишком хорошо знаком с подобными монстрами, поэтому ему пришлось стать тем, кем он является сейчас. В былые времена ему приходилось изо дня в день носить непроницаемую маску, а теперь только скрываться под чужим именем, храня не совсем свои секреты, чтобы, однажды, быть в силах помочь одному человеку осуществить задуманное – утопить столицу Чанъань в крови.
Ань Ши Сяофу постепенно поправлялся, внеся в застывшие дни некое разнообразие. За ним постоянно кто-то наблюдал, подмечая всякие странности. Ввиду плохого самочувствия он забывал читать сутры и молиться, но деревянные четки из рук не выпускал, постоянно нервно их теребя. Он путал буддийские догмы, поучая и цитируя по большей части китайских мудрецов и ученых, продвигая теории даосизма.
Как-то проснувшийся после обеда слуга не смог найти своей обуви, обыскал везде, спрашивая каждого, навел столько шума, и все равно не нашел, топая босыми ногами и гневно возмущаясь, а потом обнаружил её на монахе.
- Почему мои сандалии на тебе? – поинтересовался слуга, тут же потребовав того разуться.
- Даосы не признают частной собственности! – гордо ответил монах.
- Так ты же вроде буддист! – утверждает Ван Би, теряя терпение и уверенность в своих словах.
- Все мы в этом мире странники, - невнятно сказал ему монах, нехотя подчиняясь, понимая, что слуга сейчас полезет драться и самостоятельно снимать их.
Сяофу на ногах еще стоял неуверенно, поэтому и выбрал обувку поудобнее. Лишаться комфорта ему было неприятно.
Жожо привлекла монаха к готовке, когда тот не совсем уж бездельничал, не хватало еще содержать второго бездарного человека после слуги, так же любящего поспать вплоть до ужина. Но выяснилось, что он не может даже элементарных вещей сделать. Пригодных дров собрать не в силах, принесет ветки подмоченные, подготовить угли для костра, одним словом, Жожо прозвала его «белоручка».
- Ни на что не годен! Совсем как столичный чиновник! Толку от тебя никакого! – ругнулся на него слуга, раздраженный, что кое-кто недавно украл у него сандалии.
Монах как-то странно при этом побледнел.
Что-либо сделать его было крайне трудно заставить, словно подчиняться и работать он не умел и постоянно путал кто он - буддист или даос, и слуга постоянно язвил на этот счет:
- Почему ты все время врёшь?
- Мы не знаем истину, то, что было истиной вчера - завтра становится ложью, то, что было ложью – истинно.
- Ну точно не монах, а чиновник! Любитель пожрать, поспать, только бы не работать, а интриговать!
- Совсем как ты! - осадил своего болтливого слугу цензор.
Гуань Шэн Мин вспоминая о поведанном ему секрете и той байке, что рассказал при встрече всем то ли буддийский то ли даосский монах только с каждым днем уверялся в одном. Этот человек скрывал многое, но, к счастью, неумело, словно к фальши он прибегнул недавно, не успев вжиться в свой новый придуманный образ.
Мин давал ему простые поручения. Например, побыть его писцом и написать письмо. Без удивления отметив, какой у Ань Ши Сяофу каллиграфический и даже классический подчерк. В построении письма его также выдало знание о чиновничьей иерархии. Похоже он разбирался в рангах и чинах. Ну памятуя о том, что этот человек зарыл медный кувшин с секретом в месте, где работают столичные чиновники – удивляться этому не приходилось.
Уже будучи уверенным, что его новый образ практически разрушен, а может под гнетом совести Ань Ши Сяофу поведал о том, что на самом деле он не является буддийским монахом, а странствующим даосом. Нехотя признался, что в прошлом был буддистом, но потом пересмотрел свои суждения и его мировоззрение разительно поменялось в следствии определенных событий его прошлого. Последний факт сильно взволновал цензора, которому мировоззрение даосизма было достаточно близко по духу пути.
Немного погодя Гуань Шэн попытался расколоть его. И вновь столкнулся с тем, что золотой песок не сработал на лукавом монахе. То ли состояние цензора было еще восстановленным до конца, то ли этот человек вообще не был восприимчив к гипнозу - непонятно. С подобной ситуацией Мин еще не сталкивался, не зная, как добиться правды, не используя при этом угрозы и пытки Министерства наказаний.
Спасённый видимо и сам устал от своего бесконечного вранья, устав от непрекращающихся расспросов своего дотошного спасителя, привыкшего вести допросы, а не светские беседы, нехотя признался:
- Я был рожден в год Красного Петуха... – в этот момент мужчина закашлялся, - меня нарекли именем, которым я больше не называюсь – Лю Аньфу. Приютившие же меня даосы в Храме Наивысшей Милости дали мне новое имя и с тех пор меня называют только так: Ань Ши Сяофу. Когда-то я жил в столице и работал при дворе, имел пятый ранг и чиновничью тунику с изображением цапли.
Шэн Мин никак не ожидал последующего за этим откровения:
- Я был на службе достаточно долго, но не получил повышения выше должности помощника Заведующего в Департамента церемоний. Так вышло, что четырнадцать лет тому назад я стал свидетелем покушения на молодого императора. Видел сбежавших преследователей, помню все имена и лица, ведь мы долгое время работали вместе. В столице осталось много предателей.
Эту новую информацию нужно было обдумать. Создавалось впечатление, что бывший чиновник рассказал очередную байку для того, чтобы его наконец оставили в покое.
И пока его лечением занимался профессионал своего дела, в самой дальней комнате, довольно скромно обставленной, собрался небольшой совет. Гуань Шэн повторил присутствующим о том, что ему рассказал Сяофу.
- Я думаю, что это не вся правда, - подозрительно заметил Ван Би Эр после окончания рассказа, иногда имевший нюх на разные несоответствия и неточности, всплывающие в ходе расследования.
- Вполне возможно, - согласился цензор.
- Каким чудом он вообще оказался поблизости? – задала всех волнующий вопрос Фэй-Фэй, в первую очередь беспокоившаяся о безопасности господина. – Если этот товарищ рассказал Вам не всю правду, это может потом Вам же и аукнутся в первую очередь, если решите узнать подробности. Нужно осознавать степень опасности, которую мы пока не можем оценить при данном раскладе.
- Он говорил вполне сердечно и искренно, - заметил Шэн Мин, вспоминая его предсмертную исповедь. В этот раз он говорил точно также. – К тому же Вы же знаете, что мне невозможно солгать – я добьюсь правды так или иначе, - сказал цензор, избегая взгляда с кем-либо и смотря на дёргающееся пламя горящей свечи.
Все нахмурились и как-то погрустнели.
- В любом случае нужно выяснить больше, - предположила Фэй-Фэй вполне очевидный вывод. - И внимательно следить за этим недо даосом. Вдруг его послали сюда, чтобы незаметно убить Вас подальше от столицы?
- В такую даль послать убийц? – удивился слуга. – Не думаю, что убийца стал бы придумывать такой сложный план. Поехать в деревню на горе, чтобы убить чиновника, который выглядит как рыбак, да и целыми днями напролет только и занимается тем, что рыбачит?
- Мой слуга совсем меня не уважает! – возмутился цензор, имевший полное право ударить слугу, но воздержался от побоев в очередной раз, вместо этого похвалился. – Да тебе известно, сколько удачных рыбалок я провел?
- Слуга устал считать! – Ван Би Эр устало замахал руками, показывая, что ему это совершенно неинтересно.
Верно, слуга прекрасно умел считать только деньги.
- А я тебе скажу – двести!
- Это считается великим достижением? – уточнила Фэй-Фэй, не зная как на это реагировать.
- Это считается признаком отчаявшегося от безделья, - известил её об этом слуга, получивший безболезненный тумак от грозно нахмурившегося господина.
Сам Ван Би Эр любил полениться, но не настолько – рыбалка для него вовсе не являлась одним из видов отдыха.
- Послушаем тогда, что скажет Жожо, - решил цензор, велев подогреть чай, но женщины решили проявить заботу, приготовив еще и еду.
Слуга тут же уточнил что за блюда ожидаютсяк столу, и узнав, что будет трехцветный рис с жирной свининкой, обрадовался:
- Ну наконец-то не рыба!!! Я спасён!
После того как все поужинали и отнесли тарелку с едой раненому, оставив его отдыхать. Ему нужен был сон и полный покой какое-то время, пока он полностью не восстановит силы.
И настало время позаботиться о собственном господине. Жожо поставила знакомую чашу с горькой настойкой из корня женьшеня перед цензором.
- Я думал, ты заваришь чай, - с надеждой уточнил цензор.
- Я его заварила, но разолью Вам только после того, как Вы примете лекарство.
«Ну вот, опять...»
Гуань Шэн с ненавистью уставился на содержимое пиалы. Он сбежал во многом именно из-за этого. Опять ненавистный женьшень, от которого горчит в горле, из-за чего теряется потом вкус любой еды.
Если Вы его никогда не пробовали, то настойка ужасно горькая и его вкус практически невозможно чем-либо перебить, затмить или заглушить. Поэтому Жожо давала неразбавленную настойку для укрепления сил, поэтому цензор принимал это лекарство каждый день. Казалось бы, к неприятной горечи уже можно было бы привыкнуть, но вкус оставался невыносимым. Шэн тяжко вздохнул, словно перед очередным испытанием, выпавшим на его долю.
Выпить всю пиалу одним большим глотком было сложно. Стоически разделив на несколько глотков, мужчина опустошил чашу до дна и Жожо протянула ему засахаренное пирожное, поднося прямо ко рту. Но мерзкий вкус горечи хоть и не вызывал тошнотворной реакции, но еще долгое время осел во рту, и съеденная после принятия лекарства сладость никак не помогала заглушить предыдущий вкус.
- Ну, что ты о нем думаешь? - пытливо глядя на своего лекаря, поинтересовался Гуань.
- Он сказал, что работал чиновником, ведь так?
- Это невозможно! – запротестовала она.
- Почему же?! – и тут цензор догадался. – На его теле есть татуировки?
- Есть, - задумчиво сказала слегка пристыженная этим откровением Жожо. - Но он мог сделать их позднее, скажем как напоминание.
- Что за татуировки? – нетерпеливо поинтересовался цензор.
- Одна. Маленький феникс на правой ноге.
- Интересный выбор.
- Было бы странно, принадлежи он к тайному сообществу Черный дракон, заметающему все следы своего присутствия, - протянула Жожо.
- В последнее время нам стали часто попадаться люди с татуировками.
- Если так судить, то Вы тоже член этой этого преступного сообщества, - резонно подметила Жожо, до сих пор укоряя цензора в этом глупом опрометчивом поступке – сделанной на груди татуировке. – Если кто-то во дворце узнает – тебя казнят без промедления.
- Я в курсе и знаю, что Вы не можете меня предать.
- Мы то нет, - быстро заверили остальные.
- Но я так понимаю теперь с нами будет еще и он, - кивая в сторону дальней двери предположила Фэй-Фэй.
- Ну по дороге обратно в столицу однозначно, - подтвердил цензор. – Может быть он окажется лучшим компаньоном, более полезным, чем Вы все вместе взятые, - словно в отместку бросил им цензор, удаляясь в свою комнату.
Из-за внутреннего неясного беспокойства цензор предполагал, что ему не удастся уснуть этой ночью. Он бы послал слугу за снадобьем, которое было у Жожо, но хотел побыть один и хорошенько все обдумать дальнейший план. Казалось бы, все ясно, возвратиться в поместье, попрощаться и самой короткой дорогой добраться до западных врат столицы. Слуга, не утруждаясь стуком, бесцеремонно вошёл в комнату, принеся таз с теплой водой, чтобы помыть ноги господина перед сном.
- Скажите честно, Вам надоело каждый день ловить рыбу?
- Продажных чиновников ловить гораздо интереснее, - подметил цензор. – Конечно, надоело, - раздражаясь, ответил Мин, опуская стопы в теплую воду с лепестками мяты – видно, что Жожо приложила к этому свою заботу.
- А есть одну только рыбу Вам не надоело? У меня уже от этой рыбы скоро плавники вырастут! – слёзно пожаловался слуга, на что Гуань рассмеялся.
- Тоже надоело, - было легко признать столь очевидный факт.
- Тогда почему Вы не возвращаетесь в столицу? - тактично спрашивает слуга. – К своей службе?
- Потому что срок, назначенный императором для моего отдыха ещё не истёк.
Слуга вздохнул и непонимающе взмахнул руками, не зная, как объяснить своё возмущение.
- Ну нельзя быть настолько правильным!!! - не боясь гнева господина, прямолинейный слуга все-таки подобрал нужные слова о ситуации. – Вам именно из-за этого так тяжело живется! Взятки не берете как нормальный человек! Живете честно в ладу в собственной совестью, но с собственной головой не дружите. Вот что я считаю! Вы, именно поэтому и не женитесь второй раз. Считаете, что жениться по любви можно только один раз! – высказав долгую тираду, разрывающую душу цензора на части, словно пробудили его ото сна, в который он был погружен все эти последние насколько месяцев отрешенности.
Гуань уходил от этой боли всеми возможными способами, которая терзала его сильнее, чем физическая боль.
- Ты всё сказал? – угрожающе тихо интересуется цензор резко севшим голосом.
Но слуга продолжает, не боясь лишиться языка, не жалея чувств слушающего гневную тираду:
- Наша страна очень многое теряет без вашего участия! Если бы такой человек как Вы сидел был на троне – то наш народ бы процветал, а не бедствовал, и горя бы не знал никакого! Вы чтите мораль и закон, понимая, когда стоит оступиться от многовековых устоев, лучше всех зная, что закон не может защитить всех, а значит иногда недостоин того, чтобы его соблюдали, в таких случаях нужно поступать справедливо исходя из собственных принципов. При Вашем правлении чиновники бы не воровали, коррупции бы не было, налоги бы не повышались и цены на товары не росли ежемесячно, каждой семье бы выдавалось раз в месяц по мешку риса от государства. Вы подобны белому журавлю, который умрёт от голода, но не съест пойманную лягушку. Сгораете от опасной службы как невинный снег, что тает, не успев лечь на землю, потому что еще слишком тепло.
- Ты что хочешь посадить меня на престол, свергнув императора? – хрипло, тихим от гнева голосов вновь интересуется цензор, глядя как догорает палочка с успокаивающими благовониями.
Палочка догорает и его терпение такое же - не длится вечно.
- Я знаю, что то, что я высказываю сейчас карается смертной казнью! Вы уже устали мне говорить, а я – слушать подобные нравоучения! И я продолжу, потому что нет сил больше терпеть! Мне известно, что Вы не имеете никакого отношения к престолонаследию. Да, но уж лучше бы правили империей Вы, а не кто-либо другой. Вот что я имею виду. Вы достойны большего, но не стремитесь к власти, растрачиваете свой талан на мелких чинуш, бесполезно тратя время на то, с чем невозможно бороться, невыносимо рискуете жизнью, страдаете, забывая о здоровье, которое с таким трудом восстанавливается... Почему бы Вам вместо того, чтобы ввязываться в очередную непонятную авантюру, которая касается старого заговора мятежников, не сменить должность на менее опасную и осесть где-нибудь в провинции простым судьей? А? – с надеждой в голосе и похоже вполне серьезно вопрошает Ван Би. – Хорошо оплачиваемая и весьма спокойная должность – сытая старость при которой обеспечена. И остепенитесь наконец-то!
- Ах вот что ты имел в виду, негодник! – понял цензор мысль, которую хотел так безнравственно высказать слуга, не сдерживаясь в словах. – Что я занимаюсь совершенно бесполезным делом. Вот что ты хотел сказать?
- Коррупция и беззаконие поражает империю, но пока есть продажные люди так было и будет всегда. Да, пока царит такая власть – эта борьба совершенно бесполезна. Есть нечто большее, с чем бороться никак нельзя. Если только не уничтожить эту заразу как искореняют сорняки, но выжечь отдельными участками никак нельзя.
- Ты рассуждаешь почти так же смело, как и Сяофу, который постоянно ругает нынешнюю власть. Это от него ты нахватался этого старческого брюзжания?
- Вовсе нет. Это мои собственные слова.
- Ты хочешь сказать, что я недостаточно дальновиден? Что плохо понимаю нынешнее положение политических дел? Что ты сам, слуга и в прошлом вор, смыслишь в управлении целым государством?
- Вовсе нет. Вы ближе к Его Величеству как никто другой – этого я не отрицаю. Но Вы в конце концов не находитесь в ссылке или добровольном изгнании и можете вернуться в столицу, когда посчитаете нужным, а не ждать, пока истечёт назначенный императором срок.
- Разумом я это понимаю, - грустно вздохнул Шэн, не зная, как переварить все озвученной слугой.
- Головой понимаете, но не сердцем. Я знаю, что в Вашей жизни есть другие цели, которых Вы хотите добиться.
- Какие цели? – крайней заинтригованный уточнил чиновник.
- Вы забыли о данном кое-кому обещании?
- Конечно же нет!
- У меня пока просто нет доказательств! В самом деле не могу же я признаться в тайно силе, которой я владею!? Несмотря на имеющиеся подозрения, у него печать канцлера, и он военный генерал! - цензор, находясь в полном бессилии закрыл лицо руками, стушевавшись под пламенной речью своего нахального слуги.
- Значит, надо попробовать обманными путями. Лгать, выкручиваться, обманывать. Ваша честность утащит Вас с собой в могилу! Да я говорю прямо и дерзко, что неслыханно для поведения слуги, но я говорю правду, которую Вы не желаете слушать!
- Конечно ты прав в том, что высказываешь! - согласился цензор, подняв лицо, пламенна речь слуги растрогала его и единственный зрячий левый глаз тревожно блестел, в нём отражалось одинокое пламя мерцающей свечи. – Но кричать об этом на весь дом было необязательно! – говорит цензором все ещё напряженным голосом.
- Господин, я просто хочу напомнить Вам, что пора возвращаться. Ваше тело достаточно окрепло, а дух все еще пребывает где-то в горных облаках. Из-за чего Ваш взгляд с каждым днём только тускнеет, и Вы походите на призрака. Может быть Вы считаете, что здесь проводите дни счастливо и беззаботно, но на самом деле Вам нравится всегда быть в гуще событий, - Ван Би тем самым все сильнее подталкивал своего господина к принятию решения вернуться в Чанъань как можно скорее.
- Ты же хочешь меня отговорить от очередной авантюры, предлагая то взобраться повыше, заняв престол, то опуститься ниже, став провинциальным судьей?
- Я ещё и сам не до конца определился! – пошутил слуга в своей своеобразной манере.
- Я понял тебя. Как только странный монах поправиться, мы отправимся обратно.
- Ну наконец-то жареная свинина в пряном соусе! – обрадовался слуга.
Конечно, всё сказанное было только ради этого.
На следующий день Жожо расстаралась и приготовила блюдо под названием «Пятицветный рис». Слуга был крайне разочарован, отказываясь есть.
- Опять рис, только разноцветный! – погнушался он, не ценя чужие старания. По его мнению, блюдо обязательно должно быть вкусным, а не полезным.
- Какой же ты непросвещённый! Вкусом подаваемых блюд восхищаются только убогие люди. Еды должно быть ровно столько, чтобы утолить голод, а для голодного человека – любая еда вкусна, таково учение Будды, - наставническим тоном произнес Сяофу, преисполненный философской мудростью.
- Но надежда на хорошую жизнь ожидается по возращению в столицу! Надежда есть! – невозмутимо притрагиваясь к еде первым, заявил слуга Ван.
Монах не сдержался от новых нравоучений:
- В столице любят богатство, знатность, долголетие и славу, а также покой, изысканную еду, роскошную одежду, красивые цветы и музыку. Без этого люди впадут в уныние и печаль. А угождать прихотям плоти – худшее дело.
- Ты же вроде бы не буддийский монах, а странствующий даос.
- Неважно, во что верить! Главное жить правильно!
- И что говорит твоё учение о том, как правильно прожить свою жизнь? – слуга опять взялся за старое и цеплялся к каждому слову.
Монах с удовольствием поделился обширными познаниями:
- Истина в недеянии и в невмешательстве в чужие дела и судьбы.
- Ладно, пусть я буду непросвещённым и убогим в столице, но зато не голодным! – упрямо и своевольно заявил слуга. – Милостивый Будда! Вы не сможете меня терпеть - я когда голодный очень ворчливый и злой!
Вышесказанное мудрым даосом подвело цензора к одной безумной идее. Хорошая мысль пришла не только ему одному.
Так в мелких перепалках прошел ещё один день. И он принес с собой новые хлопоты и заботы о раненном монахе. Ночь утопила в новых ужасных кошмарах, которые хочется поскорее забыть. Монах Ань Ши Сяофу, выспавшийся до этого, начал громко колобродить с раннего утра, как обычно перебудив всех.
Жожо, вставшая раньше всех успела спуститься до деревни, и вернувшись к обеду принесла большой кувшин козьего молока, который к обеду обнаружился уже пустым, стоило ей отлучится с кухни.
Слуга начал свой день с того, что кричал на монаха с нешуточными обвинениями:
- Ты чего весь кувшин опустошил? Я думал, что оно на всех – имелось что для него одного.
- Вы ничего не понимаете.
- Ничего понимаю в молоке? Как это?
Ань Ши сделал загадочное лицо и не позволяя лицу хоть немного улыбнуться, философски пояснил:
- Несведущим я поясню, что получение жизненных благ – не есть высшая цель. Чтобы добиться власти – нужно не желать её – таков истинный путь дао. Наша цель - стремится к гармонии. А смысл гармонии Дао в пустоте.
Цензор, будучи по характеру серьезным человеком, редко позволял себе смеяться, как раз застал это даосское нравоучение на пороге и не смог в очередной раз удержаться от смеха. С этим монахом стало веселее жить.
Гуань Шэн отметил, что слуга и монах не ладили как кошка с собакой, словно соревнуясь друг с другом в изворотливости и себялюбии.
Фэй-Фэй, тоже это слышавшая, прыснула в кулак, Жожо было обидно за пропавшее молоко, которое больше никому не досталось, но тоже улыбалась.
Сейчас все подумали о том, что слуги появился достойный соперник, который смог задать жару даже ленивому обжоре и переиграть его в словесных баталиях, что редко кому удавалось.
Кажется, слуга обиделся не на шутку и втайне затаил злобу на монаха, потому что он, насупившись, угрюмо промолчал, а затем тихо пробубнил господину:
- Этому монаху верить нельзя! Все его рассуждения в итоге сводятся к тому, чтобы созерцать свой пупок и праздно рассуждать о пустоте!
- Как Ваше состояние? – поинтересовался цензор.
Гуань в эту ночь отчего-то очень тревожно спал, полагая, что после того, как Жожо нашла источник порчи – беды перестанут следовать за ним по пятам.
Монах задумался перед ответом, пытаясь оценить, как себя чувствует, глубоко ушёл в себя.
- Кстати, Жожо, зачем ты спускалась с горы в деревню так рано утром? – видя, что Ань Ши не торопиться отвечать, цензор перевел взгляд на лекаря. – Неужели только для того, чтобы купить молока?
- Я избавлялась от сами знаете, чего... - подмигнув своему господину Жожо, не желая называть проклятые вещи своими именами.
- Значит, ты просто выбросила сосуд с Темным духом Гу? Не сожгла? Не утопила? Что если его снова кто-нибудь найдет? - забеспокоился цензор, не боясь озвучивать вслух источник, пропитанный мистицизмом и чужими злыми намерениями.
- Я надежно его спрятала, - заверила девушка.
- Могу я поинтересоваться как именно ты от него избавилась?
- Госпожа Тан сказала, что не знает, как правильно уничтожать такие опасные предметы, но от них лучше побыстрее избавится. Я выбросила его на помойку, там вряд ли кто-нибудь будет копошиться... такое ужасное зловоние!
Кстати, люди в этой деревне какие-то странные. Относят всякий ненужный хлам к разрушенному святилищу, останки которого никак не могут сжечь. Я там заметила много медных монеток, которые до сих пор бросают, где поклоняются какому-то старому божеству, символизирующему жертвенность. Я услышала от местных, что ранее оно было божеством, имевшим силу опаляющего огня, обладающего крайней смертоносностью, подобно тысяче молний. Известно ли Вам такое божество?
Цензор отрицательно покачал головой, а даос, отложил ложку, которой ранее зачерпывал в рот пятицветный рис. Ему хотелось бы признаться, что лучше бы сейчас он съел жиденькой рисовой каши, но молока уже не было. Рассказ лекаря заставил его призадумался над словами, сказанными этой удивительной женщиной.
- Мне уже лучше. Гораздо. По крайней мере, я больше не чувствую слабость. А вот что касается божества... мне кажется приходилось о нём слышать. В храме очень любят всякую мистику, - посетовал он. – Якобы раньше избранные люди могли обладать и управлять могущественными природными стихиями лишь силой своего намерения. Это древняя легенда о человеке, который мог зажечь огонь силой одной лишь мысли, но сила его была так огромна, что он мог один на поле боя выстоять против армии из тысячи человек, не дав слабины. Но из-за того, что злой дух спал в его теле, внутри его тела бурлила еще одна сила, которая иногда пробуждалась ото сна. Вырываясь на свободу, она плохо подавалась контролю и управлению, и он мог ненароком вызвать грозу среди ясного неба и убить множество людей вокруг молниями, однако его самого молнии не ударяли. Плохое течение энергии ци, отсутствие баланса между инь и ян – все это привело к тому, что неправильные потоки внутренней силы не поддавались контролю и в итоге сожгли его двойные меридианы и лишили разума. В легенде говорилось, что он был великим героем, несмотря на причиненные бедствия. Чтобы люди не забыли своего героя, как раз на этом месте его последнего пристанища возвели небольшое святилище, туда приносили мелочь, украшения и ненужные в быту вещи. В итоге это святилище постепенно превратилось в место проживания нищих, просивших подаяние, а потом доски прогнили и храм от времени разрушился, и постепенно место превратилось в свалку, которую местные обходят стороной. Из-за большого скопления металла в проклятое место до сих пор часто ударяют молнии.
- Почему обходят стороной? Место на самом деле проклятое? – поинтересовался слуга.
- Ты же вроде бы будешь родом не из этих мест? – напомнила монаху Фэй, относясь к новому человеку с крайним подозрением.
- Я слышал эту историю от других монахов. Говорят, на месте святилища видели молнии без грозы, без дождя и туч, несколько человек погибли, подбирая там монетки, объятые непонятно откуда взявшимся пламенем. Говорят, это проявление той силы, что до сих пор вырывается на свободу.
- Всё это бред, не стоящий нашего внимания, - терпеливо выслушавший всю историю от начала до конца цензор, всегда скептически относился к подобного рода байкам. – Кто-то выдумал эту историю, чтобы люди избегали этого места.
- Наверняка для выдумки у людей была особая причина? – спрашивает монах у Гуань Шэня.
- Для нищих это было прибыльное место. Монеты же бросают и по сей день, ведь так?
- А что, по-Вашему, по-настоящему ценно? – даос говорил вполне уверенным голосом, от недавней слабости не было и следа, бестактно задавая вопрос.
- Справедливость, - ответил Гуань Шэн первое, что пришло ему в голову. – Но её можно достичь только с помощью власти. Так что пусть будет власть.
Прозвучало довольно резко. Наверное, стоило вдуматься в заданный вопрос немного глубже и ответить по-другому.
- О, уже и о власти заговорил! – подхватил слуга, которому и слова то на высказывание не давали. – Я вчера его уговаривал занять престол, а он не соглашался, грозясь отрезать мне язык за глупые речи! – поспешил наябедничать слуга, хотя сам начал эту злободневную тему.
- И правильно! Подобное карается казнью! – подхватила Фэй, переняв манеру говорить от своего господина.
- Ваши разговоры на эту тему неуместны, - сказал цензор очень тихо, но угрожающим тоном намекая, что пора заканчивать этот разговор.
Улыбка цензора грозила превратиться в хищный оскал. Если кое кто не остановит свой излишне болтливый язык без костей, то следующее убийство никто не будет расследовать, тело закопают и облегченно вздохнут над свежей могилой.
- Сразу видно – столичный чиновник! - похвалил монах, чем удивил всех еще больше, теперь уже не только своими глубокими познаниями, но и проницательностью. Никто не сообщал монаху, что его спаситель является государственным чиновником, однако, не прошло и нескольких дней, как он откуда-то об этом узнал.
Все перевели удивленно ошарашенные взгляды на даоса, уже жадно уплетающего рис за обе щеки.
- Откуда... чем я себя выдал? – цензор не смог сдержать удивления, теперь, когда правда раскрылась, не было смысла делать из этого еще одну тайну.
Даос не торопился объяснять. Запивая еду зеленым чаем глубокими глотками, как будто специально оттягивал время, но вытерев тыльной стороной руки рот, монах был вынужден пояснить причину своей догадливости.
- Тут такое дело... У меня вот нет причин скрывать правду. Чиновник чиновника распознает наверняка. Даже без нефритовой пайдзы ясно кто ты такой.
Гуань Шэн Мин обладал мастерством притвориться кем угодно: нищим, попрошайкой, шпионом, даже женщиной, но не помнил, чтобы его раскусывали настолько лихо.
- Неужели это так заметно? – с удивлением спрашивает цензор. -Неужели должность человека накладывает определенный отпечаток на личность и характер?
- Всё гораздо проще, – пожал плечами монах и скривился от боли в груди. – Я вчера слышал, что Вы собираетесь отбывать обратно в столицу. Однако, только столичный чиновник высокого ранга первого или второго может позволить ехать до столицы в повозке, запряженной лошадьми, а не воспользоваться паланкином.
Значит цензора выдали лошади! Что ж, к этому внимательному монаху стоило присмотреться ещё сильнее. Что еще он скрывает, имея хороший слух и обладая прозорливостью ума?
- Может быть, я просто не люблю паланкины и меня в них укачивает, а то, что я могу себе нанять позволить повозку и запрячь лошадей благодаря накопленному богатству, - предполагает цензор, хотя обычно по столице передвигаются именно таким способом, используя паланкин, считавшимся гораздо комфортнее повозки, запряженной парой или четверкой лошадей.
- Ну тогда должно быть, Вы являетесь либо военным, либо министром, либо же членом императорской семьи, а последнее – не вариант, если всё ещё стремитесь к власти.
- Куда уж выше то? – тихо буркнул Ван Эр себе под нос, желая удалиться куда подальше.
- Кто сказал, что я к ней стремлюсь? – что-то он не припоминал, чтобы говорил что-то подобное в последних разговорах со своими людьми. Раньше он не замечал за собой провалов в памяти.
— Ну это же просто. Бедные стремятся к богатству, богатые к накоплению богатств, а стоящие у власти – к ещё большей власти. Мало кто может позволить себе критически рассуждать о верховной власти. И особенно критиковать императора. Лишь тот, кто желает свергнуть власть, либо тот, кто способен это сделать. Для остальных это невозможно и лишено смысла. А рассуждать о несбыточном могут только глупцы.
- Что ж, тогда ответь мне, бывший чиновник пятого ранга, что думаешь о своём спасении? Мне следовало исходить из принципов пути дао? – задал ему вопрос цензор и получил ответ, доходящий до абсурдности.
- Это, несомненно, крайне добрый поступок. Я обязан отплатить добром на добро, обязан Вам спасенной жизнью.
- Действительно, Шэн Мин прав. А как же твое любимое невмешательство в чужие судьбы, не деяние, стремление к пустоте? Что-то умирать ты не торопишься уже! – злободневно проворчал в сторону монаха запыхтевший от возмущения слуга.
- Этот как раз то самое исключение! – заверил Ан Ши Сяофу. – Если позволите, буду служить Вам верой и правдой, как верноподданный своему вассалу. Путь Дао говорит нам, что следует: «Быть праведным, творить больше хороших поступков, но в ответ всегда ожидать зла. Подготовленный вооружен, а значит, будет спасен».
Над пламенной речью монаха все посмеялись. Ага, «верой и правдой», верилось с трудом, ведь все что монах делал – это лгал, увиливал и интриговал.
- А еще, смею заметить, чиновникам запрещается иметь любые татуировки, но тем не менее у Вас она имеется... не хотели бы пояснить этот момент? – на задавшего этот вопрос знающие осуждающе посмотрели. Знать об этом мог только лекарь, осматривавший монаха.
- О, эта скучная и давнишняя история. Алый феникс сделан в память о моем друге, которому я давным-давно помог выбраться из опасной передряги. Эта татуировка – мой не до конца выплаченный перед ним долг, но, к сожалению, этот человек практически неуловим, словно ветер... сегодня здесь, а завтра – там. Знаете, я эту историю попозже как-нибудь обязательно расскажу подробнее, а сейчас, извините, я утомился.
Как ловко он извернулся, сославшись на усталость, встал из-за стола, чтобы отправиться спать.
Ань Ши Сяофу доверил человеку тайну, связанную с заговорщиками, пошедшими против императорской власти, тому самому чиновнику, который имеет на них огромное влияние. Кто знает, как бы поступил иной человек, попади в его руки столь секретная информация?
Что если сторонники того заговора все еще живы и тайно объединяются, чтобы осуществить государственной переворот? Человек, знающий об этом, мог бы присоединиться к сопротивлению, однако, именно чиновнику будет проще справиться со сторонниками заговора, чтобы им помешать. Или может быть статься, чтобы помочь осуществить задуманное. Впрочем, в планах было много всего интригующего...
Чиновники бывают разные. Честных крайне мало в нынешнее время. И так было во все времена. Продажность нельзя изменить, пора бы это принять, что сама система управления прогнила насквозь, и скоро можно будет убедиться в этом, но лишь на собственных ошибках, и никак иначе.
Возвращение в поместье было шумным, был устроен праздничный обед, на котором подавали несколько видов мяса, тушеного и маринованного, закуски из овощей: кислые, сладкие и острые и сладости. После которого Ван Би Эр сытно рыгнув, почувствовал, что не может притронуться к сладким османтусовым пирожным, которые были поданы к чаю, настолько довольным и сытным он не чувствовал себя уже давно.
Прощание с бабушкой Тан вышло неловким. Старая госпожа опять приняла внука за маленького мальчика, еще не сдавшего экзамен на чиновника. Но если не обращать внимание на тот бред, что она постоянно несла, её доброта не ведала границ. Госпожа Тан послала им в дорогу рисовые пирожки в дорогу – о чем тут говорить!!!
Кстати, о пирожках! Они оказались с рыбой! В повозке, запряженной четверкой свежих лошадей, все без исключения заныли о том, как все сильно от неё устали!
За несколько часов до начала сборов в обратную дорогу в столицу
Ван Би так плотно накушался, что, к собственному удивлению, спать не пошел, а решил прогуляться, куда глаза глядят и куда ноги отведут. Обычно после еды его сразу же клонило в сон. Но прогулка немного освежила вплоть до того момента как его обоняние подсказало ему, что вонь исходит откуда-то страшная.
Куда он пришел? Что это так смердит? На глаза наворачивались слезы, как от едкого дыма.
Сначала он наткнулся на белые луковицы под ногами. Это они так страшно воняли? Пришлось зажать нос, чтобы пройти дальше. Любопытство взяло вверх. Обоняние привело его как раз к выгребной яме, где он и справил срочную нужду.
Удача слуги на этом не заканчивалась. Рядом с выгребной ямой блеснула предательская медь. Слуга прихватил кем-то оброненных монеток с чистой земли (в грязи он бы копошиться не стал), а затем его внимание привлек торчащий одним боком чеканный рисунок, на котором был изображен мангуст в прыжке.
- Какая неожиданная находка! – выкопанный им из земли кувшин был сделан из меди и выглядел дорого! - Если такой хороший кувшинчик никому не нужен, то мне пригодится! – и с этими словами и хитрющей улыбкой он задумал выгодно перепродать его в столице, поэтому протерев от земли, спрятал его за пазуху, прихватив с собой.
«Из троих моих спутников один наверняка может чему-либо меня научить» -всегда есть у кого поучиться, особенно у тех, кто находится рядом. Конфуций «Беседы и суждения»
Основной принцип даосизма «У-вэй» любая деятельность противоречит дао и является причиной несчастья.