До боли знакомый
«Некоторые люди — как старые болезни. Забыть невозможно, а лечить уже бесполезно.»
— Мне, пожалуйста, булку белого хлеба... — протянула Ася, как будто тянула не слова, а резину. — Пожалуй, всё.
Продавщица кивнула, вздохнула — будто сама хлеб собиралась печь — и пошла в подсобку.
В этот момент кто-то встал позади. Близко. Слишком близко. Так близко, что казалось — у него на лбу табличка: «Угадайте, кто вернулся?»
Холод по спине, дыхание как из морозильника, а взгляд — тот самый, прожигающий, будто взглядом можно было открыть консервную банку.
Обернуться? Только не сейчас.
Как в тех фильмах, где за спиной маньяк, а героиня тянет до последнего.
— Сколько с меня?... — выдавила Ася. Голос — как будто чужой. Сломанный. Хриплый.
— Привет, Ася, — раздалось за спиной. — Не ожидал тебя увидеть.
В точку между лопаток.
Она узнала этот голос. Узнала, и внутри всё как будто схлопнулось, будто сердце резко сделало кувырок и попало в желудок.
Ну, конечно. Ни ты, ни я, ни сценарист этой жизни.
Получив хлеб и сдачу, Ася развернулась — и замерла. Перед ней стоял Валера.
Тот самый. Все тем же прищуром, как вызов и защита одновременно Нахмуренный. Как будто не хлеб пришёл покупать, а выбить долг.
— Привет, Валер... — шепнула она. Улыбка на лице была не от радости — от паники.
Сделала шаг — и почти выбежала из магазина.
— Ася, стой! — догнал. Взял за руку — легко, но точно.
Она дёрнулась — будто прикосновение обожгло.
— Мама с бабушкой ждут, — выдала Ася, как будто это объяснение могло отпугнуть члена группировки.
— Ты теперь от меня бегать будешь? Или это новый олимпийский вид — «спринт от бывших»? Беги, Ася, беги.
Ася остановилась. Резко. Повернулась, глядя прямо в его глаза:
— Валера, ты чего вообще увязался? Я не бегаю. Я иду. Просто быстро. Потому что мне не хочется устраивать «Ностальгию 86» на весь двор.
— Хотел убедиться, что это точно ты, — сказал он и... улыбнулся. Да так тепло, будто не Казань за окном, а Черноморское побережье в мае.
— Убедился? Всё, контрольный вопрос: любимое блюдо — пирожки бабули, нелюбимое — ты. Прощай.
Она двинулась вперёд, но он не отставал.
— Давай помогу донести. А то надорвёшься с хлебом, как будто кирпичи с завода тащишь.
— Валер, один подъезд остался. Не надорвусь, не бойся. Уж как-нибудь.
— Ты только скажи, если булка тяжёлая — я организую тебе сопровождение. Вон, Сутулый с ребятами у лавки ждут, могут и на руках донести.
Ася закатила глаза:
— Отлично. Только не забудь: если меня понесёт Сутулый, я с него упаду — он же кривой, как забор в октябре.
Валера рассмеялся. Как раньше.
Она замерла. На секунду. Но этого хватило, чтобы сердце дёрнулось.
А потом резко шагнула к подъезду, будто спасение — в замке двери .
Пальцы дрожат, ключ с первого раза не попадает в скважину. Чертыхнулась. Щёлк. Вошла. Дверь почти захлопнулась — и тут:
— Ася, — позвал он тихо, почти неуверенно.
Она замерла на пороге, прижавшись спиной к тёплой деревянной панели. Дыхание сбилось.
— Рад, что ты вернулась... хоть и ненадолго, — повторил Валера, не делая ни шага вперёд.
В его голосе не было ни наигранности, ни наглости — только странное, непривычное тепло. Такое, от которого становилось неуютно.
Она тихо фыркнула — больше для себя, чем для него.
— Спринтерка, блин, — пробормотал Валера, когда дверь наконец закрылась. — Не меняешься.
С той стороны двери она выдохнула, усмехнулась — криво, устало.
— Меняюсь, Валера. Просто медленно... и не для тебя, — прошептала себе под нос, прислоняясь лбом к двери.
Только сердце стучит, будто его тоже не устраивает финал этой встречи.
Она стояла так ещё пару секунд, прежде, чем подняться в квартиру. Бабушка уже доставала из духовки пирожки. Мама что-то бурчала по поводу соли, которую забыли купить.
Жизнь продолжалась. Даже если прошлое всё ещё стояло во дворе, облокотившись на перила и куря «Космос».
— Ты чего как с Олимпиады бежала? — мама стояла в дверях с полотенцем в руках. — Я уж подумала, что за тобой кто-то гнался.
— Мам, это ты, как всегда, драму пишешь на ровном месте, — буркнула Ася, бросая хлеб на стол. — Никакой погони. Просто встретила призраков из прошлого. Они теперь быстро ходят и предлагают помощь.
— Валера, значит? — мама подняла бровь. — Ну? Как он?
— Как «он». Наглый, самоуверенный, ещё и хлеб донести предлагает, как будто мы в сорок первом, и у меня паёк.
— Пф, романтик, — хмыкнула мама. — Тебе бы с ним в комедии играть. Тебя б режиссёры на расхват брали.
— Или в драме. С элементами криминала. — Ася устало села на табурет. — А лучше — в боевике. Где он взрывается в первой серии.
— Аська! — раздалось из соседней комнаты. Бабушка, конечно же, всё подслушала. — Это ты там кого взрываешь? Опять на моих мальчиков гоните?
Ася фыркнула и прикрыла лицо ладонями, тихо рассмеявшись.
Смех вышел какой-то скомканный — не до веселья. Всё внутри было как хлеб: снаружи — хрустящая корка, а внутри — мягкая, чуть неустойчивая каша.
И даже если ты уже выросла, научилась ходить с прямой спиной и отвечать коротко, жизнь всё равно норовит вернуть тебя туда, где сердце впервые дрогнуло. И разбилось. И, как назло, запомнило.
А Валера... Валера снова вернулся в её жизнь.
Как старый кашель: стоит забыться — и он тут как тут. Наглый, навязчивый и такой... до боли знакомый.
Ася не смогла даже прикоснуться к еде.
Внутри всё будто замёрзло — холод пронзал каждую клетку, сжимая горло тугой ладонью.
Она ушла в свою комнату без слова, тихо, будто боялась разбить эту хрупкую тишину.
Закрыв дверь, заползла под одеяло и натянула его до самых глаз.
В этом холоде ей казалось, что можно спрятаться не только от внешнего мира, но и от того, что жгло изнутри — от воспоминаний, что пришли без приглашения и не собирались уходить.
Закрыть глаза и исчезнуть.
Исчезнуть туда, где нет ни боли, ни пустоты.
Где холод обнимает, но не ломает.
Где можно дышать спокойно — без него, без страха и без прошлого.
В тишине комнаты, среди мягких теней, её дыхание постепенно стало ровнее, а мысли — тише. Медленно, словно убаюканная ветром, она отпустила тревоги и сдалась покою.
И, наконец, укутанная тишиной и темнотой, Ася уснула — будто в надежде, что во сне найдёт тот самый мир, где можно просто быть.