Север и Юг

Нас было двадцать семь человек.

Каждый день, начиная с самого раннего северного утра, когда видно луну и звезды так же хорошо, как и ночью, мы начинали свои работы.
Белый пар, выходящий через мои треснутые и окровавленные губы, окрашивался в красный цвет, под стать горящим стоп-огням у гудящего рядом Камаза.

Каждый день нас сажали в прицеп, словно скот, и у нас не было ни лавок, ни подложек, ничего. Мы сидели на обледеневших за ночь брёвнах, оставшиеся с давнишней заготовки дров. Чтобы согреться, мы клали головы друг на друга и засыпали, пока машина везла нас глубоко внутрь чёрного леса. Под эти убаюкивающие звуки двигателя внутреннего сгорания, я подкладывал под зад черенок от лопаты, чтобы не промокнуть раньше времени. Один из тех, кто прибыл недавно, попытался проделать тот же трюк, но у него ничего не вышло. Он лишь тихо всхлипнул.

— Что? — спросил я недовольно.
— При...придавило... — промычал он, — помоги, подвинь ногу.
— Нет. Терпи до конца поездки.
— Я не могу! — возмутился он своим девичьим голосом.
— Тогда спи, пока едем.

Он сказал что-то ещё, но я уже не слушал его.

Я не уважал его, потому что не знал.

Я никогда не жалел тех, кто ещё не показал себя.

Возможно, для него это показалось безжалостным, но моя голова не думала об этом.

Я опустил козырёк шапки и прикорнул, спрятав кисти внутрь оборванного бушлата. Но я не спал, я мечтал, иногда открывая глаза и ловя первые лучи выходящего света.

Солнце на севере редкость. Чаще мы видели лишь тучи и мрак. Тем не менее, светало. Причём очень стремительно, и уже под конец нашей поездки, когда мы приезжали на работы, было светло, как днём. Лишь белый полумесяц, никогда не уходящий с небосвода, напоминал нам о том, что нас всех снова ждёт ночью.

Было тяжело, и то немногое, что меня спасало, была природа. Передо мной сменялись времена года, лес жил. Он старел, он умирал, а затем рождался вновь, проживая свою молодость раз за разом.
У человека был лишь один такой цикл, и у него не было возможности ошибиться.
Я видел все это, и я был частью этого. Под моими ботинками умирала листва, и я умирал вместе с ней.

Розовощёкий и ушастый парень был всегда рядом со мной. Я не знал его имени, но считал своим другом. Я познакомился с ним, когда дежурил в полевой столовой. После того, как мы убрали все столы, пошёл ливень. Мы открыли дверь и закурили, встав в дверном проёме, молча смотря как молнии ударяются где-то вдалеке об горизонт. И дождь стучал по металлическому навесу, и это было давно.

— Какой-то умный человек сказал, — начал он, — что если бы люди не знали, что после зимы вновь наступит весна, то весь мир погрузился в бесконечную тоску.
— Если бы я не знал, — мрачно ответил я,— я бы застрелился.
Мы рубили лес, и каждые четыре минуты падало дерево. Команда пильщиков работала с большим энтузиазмом, покуда после того, как у них закончится топливо, они переставали работать. Бензина и масла всегда не хватало. Поэтому в их интересах было рычать пилами как можно чаще.

Но я не был ни пильщиком, ни замерщиком, мне вечно доставалась самая чёрная работа, которая могла достаться, - я был носильщиком сваленных стволов.

— Что будешь делать, как вернёшься? — спросил мой лопоухий друг, держа сигарету, будто делает это на протяжении последних тридцати лет. Тридцати лет ему не доставало.

Я задумался, и не знал, что ответить. На такие вопросы устаёшь отвечать, потому что задают их здесь очень часто.

Если мы вовремя не начинали работать после того, как был окончен перерыв, начальник валки начинал нервно кричать и наказывать нас, лишая будущих перекуров или удлиняя рабочий день. Поэтому мы вставали, хоть и вяло. За работу нам не платили.
Тем не менее мы трудились, и мало что могло отвлечь нас от работы. Лишь иногда, когда за мной никто не следил, я вставал как вкопанный и смотрел на тоненькие березки, развивающиеся на ветру. Каждый раз они нагибались к земле так низко, что я все ждал, что они сейчас рухнут вниз, прямо на меня. Но они никогда не падали, и я продолжал следить за этим зрелищем, словно очарованный.

— Окончить перекур! — крикнул сухой голос откуда-то из пустоты поваленного леса, но я продолжал смотреть на березы.
— Раз! — надорвался начальник, — два!
Когда он скажет три, все лишатся своих перекуров на ближайшие два часа, и если так будет продолжаться, в конце концов, рабочий день удлинят. В лагере меня бы избили.

— Два! — снова крикнул он.
Я оглянулся на голос. Он принадлежал мужчине низкого роста с пустыми серыми глазами и желтыми зубами, умирающих от бесконечного курения дешевых сигарет.
Он уже хотел крикнуть три, но я вовремя схватился за топор, и начал делать вид, что работаю. Его устроил этот обман, и он развернулся в другую сторону.

Я начал рубить ветки на сваленной осине. Это было большое и старое дерево, вызывающие, несмотря на свой размер, лишь тоску.
Когда срубаешь осину, с ее корней часто исходит смрад, похожий на запах человеческой мочи, поэтому ей не везло двойне.
Мне всегда было жалко осину, но жалость моментально сменялась гневом, стоило начальнику валки лишь открыть свой рот.

Помимо природы, меня спасали мысли о доме и о прочих вещах, которых я был лишён. Они согревали меня, и день казался не таким ужасным.

— Тебя ждут дома? — спросил мой ушастый малый, и не дождавшись, поспешил ответить на свой же вопрос, — меня вот — да.
— Ждут, — ответил я, — одна женщина. Она пообещала встретить меня на вокзальной площади девятого числа.
— И что? — спросил он, — ты веришь?
— Приходится. — Ответил я, — больше верить не во что. Но мне мешает один черт, один дьявол, из-за которого может все пойти наперекосяк...
— А-а!.. — понимающие протянул он, — соперник?
— Нет, нет, я не об этом. Дело в другом.
— В чем же? — спросил ушастый, сбивая снег с варежек.
Я вновь посмотрел на гнущиеся березки и ответил:
— Я не помню её лица.
Мы помолчали.
— Как я узнаю её в толпе? — продолжил я, — просто набор красок и пятен, словно масленный подмалёвок.

Мои пальцы обхватили топор, и я отрубил осиновый сук одним ударом.

— Не разговаривайте! Работайте, сука!

Я никак не отреагировал и взглянул на мрачное серое небо. Подул ветер, принесший с собой крики гусей и уток.
— Смотри, — сказал ушастый, — на Юг летят...
— На Юг? — переспросил я рассеяно, — на Юг...

— Ты че встал? — крикнул начальник валки, — раз, два!

Но я не слушал его, как и многие другие, что задрали свои головы, закрывая ладонью глаза от высвободившегося из-под плена туч солнца.

— Три! Три!

Но я смеялся.
Я вспомнил её лицо.

— Передайте ей привет, — прошептал я птицам, — девятого числа, на вокзальной.
— Га, га! — отвечали гуси, как в детских считалочках.

И я отрубил сук под торжество бьющегося сердца.