16. Что-то воняющее кислятиной и дело на две секунды.
[Для атмосферы на эту главу можно включить песню группы Sistem of the Down «Lonely day»]
Следующее утро порадовало немногочисленных обитателей неврастеника-Леса солнцем и приветливым шуршанием деревьев, хотя, казалось бы, после вчерашнего всплеска эмоций Лес должен был приходить в себя ещё около недели, но все лужи высохли, будто испарились, а на листьях кустов и деревьев не осталось ни капли от вчерашнего дождя.
Рыбёшка зря боялся, что птица вылетит из коробки и будет метаться по хижине. Судя по всему, птица, смирившись со своей нелёгкой судьбой, была готова принять любую небесную кару за свои прошлые шкурные деяния – испражнение на головы бескрылым. Она покладисто сидела в коробке и, уставившись на тени на стенах, уже представляла себе страшные варианты того, как силы судьбы накажут её. Но, когда утром к её коробке подошёл бескрылый и, насыпав каких-то вкусно пахнущих семечек, просто недалеко отошёл и сел, став наблюдать... Она подумала, что это, должно быть, пытка такая: сколько глупая птица выдержит без еды, когда та так близко. В прочем, птица себя глупой не считала, так что тут же, вскочив на лапки (хорошо, что этот сумасшедший бескрылый, который вчера её схватил, ничего ей не сломал!), важно прошлась к кучке семян и, ещё раз недоверчиво покосившись на бескрылого, клюнула сразу два. Что ж, семена оказались не такими уж плохими. Птица сама себе что-то проворковала и принялась за еду уже с большим аппетитом. Бескрылого это почему-то так восхитило, что его громкий вскрик практически забрался под перья и пух, заставив вздрогнуть. Сумасшедший бескрылый! Никогда не видел едящих птиц?! Хорошо, что вторая отвлекла этого сумасшедшего!
— Ты всё ещё хочешь найти выход? Даже если не получится оставить его «на потом» и тебе придётся тут же вернуться?
Рыбёшка прикрыл глаза. Он не понимал, хочет ли вернуться, единственное, что он знал: он хочет найти выход. Лес, сумасшедший и до ужаса истеричный Лес, готовый затаскивать в свою пасть младенцев и умерщвлять их; Лес, способный убить любого, кто переступит невидимую грань не озвученных правил; Лес, заливающий всю свою территорию безумными дождями; Лес, желающий утопить, растерзать, изрезать и искалечить, если не живёшь тут сто тысяч лет подряд и не выучил глупые правила, которые, в прочем, никак не спасут, если Лес захочет тебя уничтожить... Всё нутро Рыбëшки содрогнулось от мыслей о том, что ему пришлось пережить. Что ж, наверное, он готов найти выход...
Хозяйка Хижины задумчиво отвела взгляд.
— Ладно, - В конце концов она махнула рукой и кивнула в сторону двери. – Открути эту дурацкую ручку. И я отведу тебя в одно место. Прошлая Хозяйка Хижины показала его.
Рыбёшка повернулся к двери и вперился глазами в медную поцарапанную круглую ручку, та, казалось, вглядывалась в ответ, стараясь ослепить тускло-рыжим свечением и проглотить без остатка. Рыбёшка не стал задавать вопрос, почему Хозяйка Хижины сама не может её открутить – в это время она разливала что-то воняющее кислятиной и выглядящее также кисло по стеклянным баночкам, которые им удалось найти среди вещичек, так что Рыбёшка был только рад спастись от этого убийственного смога, захватившего всю хижину. Тени такой возможности не имели.
Стоило Рыбёшке выйти на улицу, как он заметил валящий из окон пар насыщенного жёлто-зелёного цвета и тут же сморщившись, обратил всё внимание на ручку. Инструментов у них в хижине никаких, кроме самодельного молотка не было – такую роскошь Лес либо не проглатывал, либо мгновенно уничтожал.
Рыбёшка пригляделся к ручке и, заметив пару саморезов, на которых та держалась, задумчиво прикусил кончик ногтя на большом пальце. Возможно, он сможет открутить их ножницами? Какие-то маленькие, вроде, валялись где-то среди вещичек в углу. Для этого снова пришлось зайти внутрь.
Хозяйка Хижины не обратила на его копошения ни капли внимания – она всё также была занята разливанием странной жижи по бутылочкам, так что в таком деле, требующем предельной точности и концентрации, ей не смели мешать даже тени.
Лицо Хозяйки Хижины раскраснелось от жара кастрюли, а глаза заслезились – Рыбёшка предположил, что это от жуткого кислого запаха, так что, выйдя на улицу, оставил дверь открытой, но, повинуясь громкому возгласу Хозяйки Хижины, мгновенно закрыл.
Дело на две секунды – всего-то открутить два самореза. Рыбёшка усмехнулся и, мотнув головой, положил один из саморезов около двери, второй, словно глаз, уставился на него, ожидая своей участи, Рыбёшка уставился на него в ответ, как будто специально тянул время, как будто прислушивался к чему-то, как будто-то ждал...
Ещё раз мотнув головой, отгоняя все глупости, внезапно возникшие в мыслях и, в последний раз повернув ножницы, придерживая ручку от падения, то ли Чарли, то ли Харви пальцам вывернул последний болтик.
Одно моргание. Один вдох. Один удар сердца. Один выдох.
Один болтик, второй, ручка, деревянная доска, дверь, обшарпанный камень, каменная стена, каменная хижина, странный материал, крыша, неприветливая темнота неосвещённой светлячками комнаты, резкая, словно чиркнувшая спичка, ослепительная искра, практически лишившая зрения...
Один выдох. Один удар сердца. Один вдох. Одно моргание.
Лес.
Перед глазами всё вертелось и рябило.
— Харли!
Знакомые голоса...
Это Лес издевается над ним?
— Харли!
...знакомое имя...
Это поляна перед хижиной?
— Харли!
...знакомый запах...
Это небо, которым рыдал Лес?
— Харли!
...знакомые очертания... Это Хозяйка Хижины?
— Харли!
...что-то определённо знакомое, но непонятное. Непонятное из-за ряби в глазах, непонятное из-за ужасного шума вокруг (Лес не любит, когда шумят, сейчас начнётся ливень, надо идти в хижину), непонятное из-за слишком яркого солнца, непонятное из-за внезапно наступившей темноты, забравшей из ослабевших пальцев последнюю ниточку сознания...
Последний саморез с оглушительным грохотом упал на крыльцо перед хижиной, а потом всё стихло. Хозяйка Хижины с силой метнула наполовину пустую кастрюлю в стену и, разразившись диким воплем, – таким, что все тени от страха прошмыгнули в щели на полу и потолке – упала как подстреленное животное, в момент отказавшееся бороться с пронзившей её тело сумасбродной пулей, с открывшимся смертельным кровотечением, с чем-то, что с силой сдавило сердце и теперь отказывалось отпускать, стискивая его всё сильнее и сильнее, заставляя задыхаться, но вместе с тем, наоборот – заставляя дышать.
Лес, вернувшись в своё излюбленное невротическое состояние, мгновенно нагнал побольше туч и, всё тщательно приготовив, расставив по своим местам, с лёгкой сумасшедшей улыбкой на губах сел на мягкий украшенный белыми накрахмаленными рюшами-облаками стул, положил пухлые ручки на мягкие коленки и, набрав в грудь побольше воздуха, разразился таким ором и рёвом, какой обитатели Леса не видывали и не слыхивали, пожалуй, несколько десятков лет. Деревья, кусты и даже трава взвыли от такого напора, закряхтели, заскрипели и заревели вместе с Лесом, вкладывая и свою лепту в этот концерт. До этого спокойно круживший среди веток ветер испугался и, словно малолетний ребёнок, оставленный родителями в очереди на кассу, чтобы занять место, сел и завыл, как в последний раз.
Стук упавшего на крыльцо самореза до сих пор разрывал барабанные перепонки.