10. Арман. Приговор
После этого они с Лесли встретились лишь раз: морозным и солнечным утром, когда друг уезжал из замка. Перебирали копытами, нетерпеливо фыркали дорогие кони, мать Лесли что-то говорила вполголоса невозмутимому Эдлаю, пряча ладони в пушистой муфте, а опекун изредка посматривал на воспитанника, и казалось тогда, что он посмеивается. И над Лесли, и над его глуповатой матерью, и над, увы, Арманом.
Слушая беспорядочную болтовню ничего не понимающего Лесли, Арман молчал. Он отлично усвоил и второй урок: высший свет — это притворство, притворство и еще раз притворство. Только теперь он понял: есть в этом мире лишь один человек, с которым он может быть самим собой.
Лиин. Чудо-мальчик с внимательным взглядом, так похожий на брата, тень Эрра. Как жаль, что Лиину пришлось так быстро уехать, как жаль, что Арман не смог найти в себе силы возразить опекуну и оставить Лиина рядом с собой. Да и не было бы это эгоизмом? В магической школе Лиин станет сильным, научится обращаться со своим даром, рядом с Арманом ему пришлось бы довольствоваться помощью редко забредающих сюда магов. Никто для рожанина дорогих учителей нанимать не будет. Даже если Арман прикажет.
Он резко выпрямился. Боль, что в последнее время клубилась в груди темным комком, показывать нельзя. Снисходительная улыбка, прямая спина, высоко поднятый подбородок. Спокойный, холодный взгляд, скупость слов и жестов. Слушать. Надо слушать, не говорить. Каждое лишнее слово — предатель. Каждый лишний жест — непростительная слабость. Но больно же. Больно, до спертого дыхания! Дышать больно! И вовсе не потому, что лучший друг уехал наконец из замка. И из жизни Армана.
А позднее началась рутина. Арман опять же больше слушал, чем говорил. В кабинете, спиной чувствуя стоявших за высокой спинкой стула Сеена и Эдлая, он внимал мерному голосу худощавого секретаря с неприятно вытянутым лицом. Он ничего не понимал ни в присланных письмах, ни в отчетах. Он с ужасом смотрел на каждую новую бумагу, и перо дрожало в руке, когда приходилось что-то подписывать. Но лучше так, чем сидеть одному в комнате и думать... и ожидать с ужасом вечера, когда придется удалиться в свои покои, лечь в постель и остаться одному.
— Почему это должен делать я? — спросил он, понимая, что буквы расплываются перед глазами, а столбики цифр пугают кажущейся безликостью.
Секретарь ровным голосом объяснял второй раз. Третий. Четвертый. Пока не становилось понятнее. Сеен все так же стоял за спиной и слушал. Почему Сеен? Арман терпеть не мог этого человека, потому что не понимал его. Но опекун приказал слушаться, а Эдлаю Арман пока доверял. Да и Эдлай сейчас был рядом. Временами опускал ладонь на плечо воспитанника, подбадривая, временами прерывал секретаря и начинал объяснять сам, более доходчиво.
Тихо скрипело перо, все ровнее выходили закорючки подписи, все чаще плавился белый воск и устремлялись ввысь острые вершины гор на остывавшей печати, а горевшие на запястьях магические татуировки сыпали на воск синие искры, скрепляя его магией.
С цифрами было легче.
С просьбами — гораздо сложнее. Особенно сложно — с приказом повелителя, завуалированным под просьбу.
— Подпиши, мой мальчик, — ровным голосом просил Сеен.
Арман вдруг понял, что Сеен здесь только ради этого приказа. Не ради того, чтобы помочь. Понял и почувствовал прилив тяжелой усталости и бессилия. Он не отвечал и мял перо между пальцев. Строки вновь плавились перед глазами, к горлу подкатывала горькая волна отчаянного упрямства. Арман боялся ослушаться, но не мог подчиниться.
И что теперь делать? Как отказать и как согласиться? Как выдержать тяжелый взгляд почтительного, казалось бы, главы семейства? Гэрри стоило только в кабинет войти, как даже дышать стало тяжело. До тошноты. И ничего же он не делал, просто встал в стороне, сложил на груди руки и смотрел остро, с легким презрением. Будто взглядом говорил, что Арман не справится и ничего не сделает правильно. Будто одним видом предупреждал, что не примет такого главу рода.
— Ну будь же человеком, подпиши, — повторил Сеен. — Ты глава его рода, ты должен подписать. Повелитель ждет от тебя решения.
Повелитель должен ждать его решения, а не заставлять главу рода сделать так, как ему удобнее! Арман, хоть и не был еще совершеннолетним, но отлично понимал: что бы он ни решил, ответственность за содеянное все равно ляжет исключительно на его плечи, не на плечи повелителя! Он смотрел на разбросанные по столу листы доклада, и взгляд безошибочно выхватывал нужные строки:
«...три погибшие деревни, пятьдесят сгоревших домов, из местных жителей не выжил практически никто...»
«...огонь уничтожил заповедную дубовую рощу...»
«...от знаменитого храма Радона остался лишь пепел...»
«...убытки составляют...»
«...прошу прибыть на церемонию погребения, мой архан...»
«...в окрестных деревнях разгораются беспорядки. Старейшинам с огромным трудом удается сдерживать гнев жителей...»
«...прошу прислать людей. Дозорных слишком мало, если рожанам не выдадут виновного, может подняться бунт...»
И тут же выведенные неровным почерком, с ошибками, на дешевой бумаге, одной и той же рукой, наверняка рукой деревенского старейшины:
«...прошу, мой архан, мой сын...»
«...больше не у кого просить защиты...»
«...понимаю, мы простые рожане, но...»
«...дочка была такой красавицей, а ее детки... мой архан, почему?»
«...мои предки всегда служили северному роду. Неужели хотя бы этого мы не заслужили?»
«...защити... прошу...»
«...даже могилки не осталось... моя девочка...»
— Арман, — Сеен подошел к столу и решительно собрал разбросанные листки в одну аккуратную стопку. — Ты уже не маленький, ты обязан понять.
— Он должен умереть, — выдохнул Арман.
— Он не может умереть, — мягко уговаривал Сеен, подсовывая нужную бумагу. — Он станет телохранителем повелителя. Человека с таким даром...
— Плевать на его дар! — взорвался Арман, стукнув кулаком по столу. — Убил, так пусть сам сдохнет!
Секретарь, подчиняясь едва заметному жесту Сеена, стрелой вылетел из кабинета. Боится, горько усмехнулся Арман. Слуги трусливые. Арман не такой. Арман выхватил из рук Сеена листки и швырнул их на пол. И посмотрел на придворного со всей яростью, со всей злостью, на какую был способен. И все равно же не подействовало: Сеен даже не шевельнулся. Лишь серые глаза его слегка потемнели, а губ коснулась насмешливая улыбка:
— Откажешь самому повелителю?
Арман старался не обращать внимания на насмешливый взгляд Гэрри и гордо выпрямился:
— Ты его спасаешь... когда... когда найдут убийцу брата, его тоже спасешь? Потому что дар?
— Арман... ты... — побледнел Сеен. — Ты действительно сын своего отца, смотришь теперь, как Алан. Говоришь, как он, и так же не понимаешь...
— Потому он умер? Потому что не понимал? — тихо спросил Арман. — Потому они все умерли?
— Мой мальчик...
— Я еще мал, ты прав, но я их понимаю, — Арман бросил взгляд на разбросанные по темному ковру бумаги. — И я не могу... понимаешь... не могу его отпустить...
— Я понимаю. — Сеен безошибочно нашел среди разбросанных бумаг приговор к смерти и протянул его Арману. Неподписанный. Пока неподписанный. — Я позволю убить Виреса и даже защищу тебя перед повелителем... по старой дружбе с твоим отцом.
Арман уже потянулся, чтобы взять листок, но Сеен отдернул руку, резанув жестким взглядом:
— ...через три дня. После того как ты поговоришь с Виресом.
— Пусть так, — смирился Арман, направляясь к выходу.
Ему уже было все равно, сил сопротивляться и спорить не осталось. Но еще не дойдя до высоких, обманчиво хрупких дверей, он услышал смешок опекуна:
— Ты хитер, Сеен. Остановись, Арман.
Арман подчинился, встав у дверей как вкопанный. Но оборачиваться не спешил, как и не спешил сдаваться:
— Я хочу видеть Виреса здесь. Я глава его рода, и я его накажу. Лично.
— Боги, Арман, какой же ты дурень, — ответил опекун. — Подписать бумагу и послать незнакомого человека на казнь — это не то же самое, что убить кого-то, кого уже знаешь. Сеену так легко удалось тебя провести. Если ты узнаешь Виреса, если ты его поймешь, ты не сможешь его казнить. Не сейчас. Неужели сам не понимаешь, мой мальчик?
Сможет. И казнит. Арман сжал зубы. Как такое можно понять?
— Эдлай, — пытался вмешаться Сеен.
— Не забывай, Арман мой воспитанник, — оборвал его Эдлай. — И глава северного рода. Действительно хочешь, чтобы им было так легко манипулировать? Боги, мы не можем ждать, пока он повзрослеет!
А кто вас просит ждать?
Ковер... потерся у самого входа. Едва заметно, а все же. Оказывается, и в этом замке бывают потертые ковры. Унизительно. Как же все это унизительно... и правдиво.
— Пойми меня правильно, мальчик, — продолжал за спиной опекун. — Я возьму на себя часть твоей ноши. Но ты сам знаешь, так будет не всегда. И к своему совершеннолетию ты должен стать достаточно сильным, чтобы все это взвалить на собственные плечи.
Еще четыре года...
Арману вдруг стало страшно.
— Вижу, в магической школе тебя разбаловали, — не унимался Эдлай. — Она для детей, которые живут под защитой родителей. У тебя такой защиты нет.
Хлестко. И больно. Боги, как же больно и противно.
— Потому ты больше не вернешься в школу.
А и не жалко. Что он забыл в этой школе?
А опекун продолжал:
— Я не могу все время за тобой присматривать. Я не могу взять тебя на границу. Это не место для детей. Да и я все время в разъездах, которые для тебя могут быть опасны. Я могу рисковать своей жизнью, но не имею права рисковать жизнью главы северного рода. И я не могу оставлять тебя без присмотра в замке.
Арман опустил голову.
С каких это пор он стал для кого-то обузой?
Ковер... почему он потемнел? Почему весь мир вокруг потемнел?
— Потому ты отправишься в один из моих замков. Ты не будешь писать своим друзьям...
...у Армана есть друзья? Смешно.
— ...ты забудешь всех, кого знал, с кем общался раньше.
Арман уже не помнил. Одного лишь забыть не мог и забывать не собирался...
Лиин. Только Лиин его не предаст.
— Я подберу для тебя учителей. Я сделаю все, чтобы из этого замка ты вернулся сильным. А теперь ступай.
Арман поклонился опекуну, зло посмотрел на Сеена и вышел. Свежего воздуха... ему так не хватало свежего воздуха. Больно, плохо! И даже там, на улице, догнал его тяжелый взгляд Гэрри. Если даже сейчас главы семейств так его ненавидят, то что будет дальше?
Лиин, стоишь ли ты таких жертв?