Глава 19
Глава 19
Если позориться, то до конца
Кто сказалЧто любить друзьям нельзяНаблюдать издалекаНикому глаза не расскажутНаш маршрутZivert. Зелёные волны
Перед Евой остро встал выбор, где же провести каникулы. Весенний семестр начинался с первого февраля, и впереди было ещё семь дней отдыха, которые она могла провести либо за городом с родителями, либо в городе с друзьями. В первую очередь с Мирославом. После того как смогла ему рассказать о событиях лета и осени, она почувствовала, как возросла сила притяжения между ними. Но, недолго думая, выбрала первый вариант и поехала с Мармышкой под мышкой к родителям. Хотела компенсировать этим немного незадавшиеся новогодние каникулы. Сейчас, когда экзамены были сданы, а мысли об Илье Александровиче не тревожили её и не было нужды прятаться за учебной и художественной литературой, как за стенами крепости, отдых обещал быть действительно отдыхом. К тому же с Мирославом она сможет видеться хоть каждый день в институте между парами, а с Лизой – в кафе после них. С родителями в течение года она только созванивалась, и то реже, чем хотелось бы. Так что выбор был очевиден.
Это была лучшая неделя в жизни Евы за последнее время. Как будто она смогла ненадолго окунуться если не в детство, то хотя бы в школьную пору. Могла болтать с родителями на кухне допоздна, а потом спать до обеда. Просыпалась оттого, что коты решали облизать ей лицо, или потому что с кухни раздавался аромат кулинарных изысков её отца. Валялась на кровати или диване с котом, даже двумя котами и книгой в руках или сидела в библиотеке, но не в попытках спрятаться от окружающего мира, а чтобы хорошо провести время одной, если родители заняты. Каждый день она пекла с отцом по новому пирогу, рецепты которых он находил в самых забытых уголках интернета. Начинка в них ни разу не повторилась, но каждый был безумно вкусным, потому что каждый кусочек был пропитан любовью, счастьем и беспечностью. Она могла играть с родителями в те настольные игры, которые ещё не успела перевезти в город. Каждый раз мама утверждала, что не может разобраться в правилах, если они занимают больше двух страничек, а потом разносила всех в пух и прах. Она не строила никаких стратегий и действовала по наитию, но ей всё равно никто не верил. Пару раз семейный настольный вечер чуть не обернулся крупной ссорой. Правильно делают, что членам королевской английской семьи запрещают играть в «Монополию». Они старались каждый день выбираться на прогулки, играли в снежки и даже слепили снеговика. Долго выбирали морковку для носа и веточки для рук и думали, из чего сделать глаза и рот. В итоге в коробке с пуговицами откопали несколько чёрных и более-менее похожих друг на друга. Как будто Еве было не девятнадцать, а пять. Как будто её родители ни на год не постарели. Однако, как бы ни было хорошо в отчем доме, учёба неумолимо приближалась, и Еве пришлось вернуться в город.
В новый семестр она не ворвалась отдохнувшей и полной сил, как этого можно было ожидать, а неуверенно шагнула с еле ощутимым чувством одиночества и грусти. У неё ещё остались друзья в других группах, она неплохо ладила с одногруппниками, если не брать в расчёт старосту, и у неё был Мирослав, но без Лизы корпуса, в которых гомон сотен студентов ни на секунду не умолкал, казались безлюдными и пустынными. Место за партой рядом с Евой всегда оставалось свободным, как будто её подруга ещё успеет ворваться в аудиторию за минуту до начала с извинениями и стаканчиком кофе на растительном молоке, рушившим её легенду о том, что она задержалась из-за пробок. Но учёба быстро затянула Еву в пучину лекций, практических занятий и учебников, так что скучать по Лизе вскоре стало некогда. К тому же они и так виделись практически каждый день в кафе или у кого-нибудь из них дома.
Биохимия с физиологией и ещё парочка второстепенных предметов продолжались до конца года. Добавилось ещё несколько новых дисциплин. Больше всего Ева ждала сестринское дело и микробиологию. В конце года их курс должен был в течение месяца проходить практику в больнице, поэтому весь семестр им предстояло оттачивать навыки различных медицинских манипуляций от наложения повязок до проведения внутривенных инъекций. Микробиология на деле оказалась немного скучнее, чем можно было бы предположить. С особо опасными микроорганизмами они не работали, максимум, на что они могли рассчитывать, – это парочка колоний стафилококков в чашках Петри. В основном они писали бесконечное количество страниц лабораторных и зарисовывали всевозможные формы бактерий и пробирочки. Много пробирочек. К тому же на кафедре было всегда очень душно и пахло каким-то рыбьим кормом. Через пару занятий Ева поняла, что, скорее всего, этот запах исходил от сухих питательных сред, на которых выращивались культуры бактерий. Проводить там по три с половиной часа без перерыва каждую неделю было тем ещё испытанием.
Уже в первый день её группа смогла навести некоторые справки касаемо новых преподавателей. Согласно им, семестр должен был быть не слишком сложным, а благодаря парам по гигиене, ещё и исключительно интересным, но не в том смысле, в каком Еве хотелось бы. К сожалению, в институтах есть одна не очень весёлая тенденция, и из-за неё, ради престижа учебного заведения, когда-то светочи науки, профессора, вынуждены оставаться на своих кафедрах, даже несмотря на пенсионный возраст, старческий маразм и другие невзгоды. Их новый преподаватель когда-то, возможно, когда Эдвард Дженнер ещё не успел открыть вакцину от натуральной оспы, был довольно выдающимся учёным, но годы взяли своё. Он мог забыть тему, кого спрашивал и как этот человек отвечал. Мог задавать один и тот же вопрос нескольким разным людям или одному человеку несколько разных вопросов. Вместо объяснения темы – начать рассказывать истории из своей жизни. По словам старших курсов, учиться у него не было трудно, контрольные можно было спокойно списать, потому что он не видел даже происходящее у него под носом, но такой преподаватель вряд ли смог бы вселить в своего студента любовь к предмету. Радовало одно: экзамены он уже давно не принимал. Ева сделала себе мысленную пометочку, что ни за что не пойдёт в науку и преподавание. Ей совсем не хотелось откладывать выход на пенсию лет так на двадцать. Она не заглядывала настолько далеко в будущее, но в старости ей хотелось бы видеть внуков и кошек, а не студентов.
Несмотря на то что отдел расписаний явно любил немного поиздеваться над студентами (иначе как объяснить биохимию в субботу в восемь утра, две пары по три с половиной часа в один день с перерывом в десять минут или переезды из одного конца города в другой, на которые выделялось меньше получаса), там работали люди, которые считали, что в этой жизни во всём должен быть баланс. Насколько Еве не повезло со своим преподавателем по гигиене, ровно настолько ей повезло с новым преподавателем по биохимии. То, что им был не Илья Александрович, уже не могло не радовать. Это была заведующая кафедрой, очень модная и современная, хоть и пожилая женщина. Ева помнила, что Мирослав ещё на каникулах сказал ей о новом преподавателе, поэтому сделала вывод, что это его бабушка. Её Ева видела лишь один раз в жизни – на отработке. Тогда Лариса Николаевна заглянула в аудиторию, а после послала к студентам Илью Александровича. Вспомнив, что в семье Миры было негласное правило (которое всё же иногда нарушалось), согласно которому он не мог попасть ни к одному из своих родственников ни на пары, ни на отработки, ни на экзамены, Ева лишь ещё раз убедилась, что эта женщина – его бабушка. Она даже смогла себя убедить в том, что между Мирославом и Ларисой Николаевной есть некие внешние сходства. К этой женщине она прониклась симпатией и уважением с самой первой пары. И не только потому, что та, предположительно, была в родстве с Мирой.
Лариса Николаевна смогла разглядеть потенциал этой студентки, её критический склад мышления и обширные биохимические знания, полученные, как бы там ни было, благодаря её предыдущему преподавателю, и посоветовала ей принять участие в вузовской олимпиаде. Она была уверена, что у Евы есть неплохие шансы на победу и, как следствие, на автомат. Преподавательница была удивлена отсутствию зачёта у настолько умной девушки, поэтому сомнений, что Нечаев просто завалил её, не осталось. Староста этой группы, наоборот, в вопросах, касающихся биохимии, оказалась глупее белой лабораторной крысы. Предположение, что она спала со своим преподавателем ради сдачи всех контрольных на «отлично» и перспективы получения автомата, казалось уже не таким бредовым. Но с новым преподавателем такой трюк больше не прокатит. Появилась ещё одна причина для желания Ларисы Николаевны убрать этого нахального молодого человека с кафедры. Ох, лишь бы план Миры сработал и у них появились доказательства домогательств к студенткам.
Ева и забыла, как приятно жить, не думая о том, что она глупая и ничего не может. У неё как будто открылось второе дыхание, даже притом что первое никогда и не закрывалось. Одно дело, когда пытаешься сбежать от себя и своих мыслей в тупую зубрёжку материала, и совершенно другое, когда подходишь ко всему с вдохновением, пониманием и интересом. Первые недели семестра были бы ещё приятнее, если бы их не омрачило небольшое происшествие. Как ни странно, на кафедре биохимии.
Пары по биохимии теперь стояли у них с Мирославом по субботам, к счастью, в эти дни других пар не было. За неделю у родителей Ева уже успела отвыкнуть от ранних подъёмов, поэтому к первым парам приходила впритык, чуть ли не с опозданием. Но наконец-то ей удалось восстановить режим. Теперь по вечерам Ева тратила время на себя, на чтение книг, аромасвечи, соль и бомбочки для ванн, вместо того чтобы учить что-то, что и так знает лучше, чем сам преподаватель. Накануне её очень сильно разморило в горячей ванне, она рано легла, рано встала и была на кафедре за полчаса до начала пары. Не успела туда зайти, как в конце коридора, рядом с лаборантской, увидела Мирослава. Тот разговаривал с какой-то девушкой. Если бы Ева стояла ближе, то она бы смогла узнать лаборантку, ту самую, которая спасла её от Ильи Александровича. Конечно, это бы тоже вызвало целый ряд вопросов, но хотя бы избавило её от сердечных мук и четырёх часов томительного ожидания в четырёх стенах учебной лаборатории.
Она не хотела признаваться себе, что испытала давно позабытое чувство и безумно приревновала Мирослава к той незнакомке. Ей казалось, что за неделю её отсутствия он успел сблизиться с кем-то и даже начать встречаться. Она не была против его отношений, по крайней мере, пыталась себя в этом убедить. Она бы всё поняла, она бы порадовалась за него. Но почему он ей не рассказал об этом? Они же друзья, причём очень близкие. Друзья же должны делиться чем-то таким. Ева пришла к выводу, что Мира просто не успел рассказать ей об этой очаровательной незнакомке, поэтому до конца пары провела время, витая где-то под потолком вместе с парами реактивов из незакрытых пробирок, принесённых для лабораторной работы. Ева отвлекала себя как могла от мыслей, что больше всего на свете сейчас бы хотела оказаться на месте той девушки, чтобы быть его девушкой. Но она боялась. Боялась отношений после предательства Ильи. А ещё, немного боялась мужчин после Ильи Александровича. Но больше всего боялась, что её чувства окажутся невзаимными и для Миры она всего лишь подруга, всего лишь ещё одна младшая сестра. Глупышка, чьи истерики приходится унимать и с кем можно обсудить, кто лучше: Эдвард или Джейкоб.
Холодность и отрешённость Евы во время прогулки до её дома не укрылись от чуткого взгляда Мирослава. Ему казалось, что не было ни одной причины, чтобы та вела себя так, по крайней мере, он сам не сделал ничего такого, чтобы вызвать подобную реакцию. Ева злилась, что он так ничего и не сделал, то есть так и не рассказал ей о своей новой девушке. Когда Мирослав решил напрямую спросить, что же случилось, её тон был холоднее жидкого азота, хотя она изо всех сил пыталась улыбаться.
– И кто же эта таинственная незнакомка, с которой ты болтал утром на кафедре? Я уже могу тебя поздравить?
– Что? С чем поздравить? О чём ты вообще? – Мира опешил.
– Ну, с твоими новыми отношениями, – Ева особенно натянуто и искусственно улыбнулась. – Эй, ну что ты смеёшься!
– Это была Вика, лаборантка кафедры, – ответил тот, когда смог подавить смех и оставить только лёгкую улыбку.
– Да? – Она поняла, что поставила себя в глупое положение, но решила: если позориться, то до конца, пусть и Мирославу будет неловко. – Хм, а я смотрю, ты любишь постарше, – она улыбнулась уже не наигранно.
– Ева, – Мира понял, что разговор набрал опасный оборот, – Вика моя двоюродная сестра. – Он заметил, что рот у неё приоткрылся от удивления и осознания, насколько глупо она себя повела. – «Двоюродная» значит, что это дочь сестры моей мамы, но для тебя – дочка преподавательницы, принимавшей у тебя экзамен.
– А ещё остались кафедры, которые не захватила твоя семья? – ответила Ева, когда смогла оправиться от шока и смириться со своей глупостью и ревностью.
– Этого я тебе сказать не могу.
Мирослав предпочёл скрыть настоящую причину своего сегодняшнего столь раннего прихода на кафедру. Придёт время, и Ева сама обо всём узнает в числе самых первых, и эти новости непременно очень понравятся ей. Она сразу бы поняла, что от неё что-то утаили, поэтому пришлось придумать историю про книжки, которые Вика должна была передать через него Ладе. Конечно, никаких книг у него с собой не было, и, если бы Ева, в последнее время очень сильно увлечённая чтением не только учебной литературы, попросила бы их показать, его ложь рухнула бы как карточный домик. Но она поверила на слово, что это что-то подростковое, розово-сопливое, сентиментальное, и она точно не знает этих авторов. Ева забавно скривилась и сделала вид, что её тошнит от одного только упоминания подобной литературы. Он лучше бы разбил препарат на кафедре гистологии, чем ещё раз соврал Еве. Мирослав утешал себя только тем, что это была ложь во благо.