Метка вечной любви

— Мы облажались!

— Что случилось? Ты можешь спокойно объяснить? — обеспокоенно спросила подруга.

Аида тяжело дышала, сжимая телефон в руке, пальцы вспотели. Она шагала по улице, и каждый шаг отдавался в груди тревожным эхом.

— Мои... мои догадки оправдались, — начала она, запинаясь. — Мы действительно соулмейты. Я ничего не смогу с этим сделать. Он пытался завести меня в кабинет, но я не пошла. Сказала нашу отмазку, но... она не сработала. Понимаешь?! Она. Не. Сработала! А теперь он хочет прийти ко мне домой. А точнее к нам.
Она судорожно вздохнула. Если мама узнает, что я его обманула, мне не поздоровится. Она запрет меня дома, и всё. Аидочка официально под домашним арестом. Я не знаю, что делать! Вот что мне делать?! Нет ничего, что могло бы помочь. Вот ты знаешь, что мне делать? Я  нет. А ты, наверное, знаешь, потому что у тебя мозги крепче ореха и умнее самого Альберта Эйнштейна!

Она говорила быстро, сбивчиво, едва не плача. Шаги по асфальту становились тяжелее, словно мир давил на плечи. Домой не хотелось. Но выбора не было. Некуда было идти. После переезда она так и не завела новых друзей, а её единственная подруга жила далеко.

— Я так понимаю, ты закрасила метку? — спросила подруга.

— Да. В этом и проблема! Он разозлится, когда узнает, что я его обманула. Ты понимаешь, что это конец? Он закатит мне выговор, будет занижать оценки. А ещё... — она понизила голос, чувствуя, как пересыхает горло. — Я не могу сказать ему, что меня смущает его возраст.

Аида провела языком по губам.
— Ему... наверное, двадцать пять. Я выясняла это ночью, когда мы созвонились. Это было после того, как он застал меня, когда я... — она запнулась, чувствуя, как щеки заливает румянец, — пялилась на его пресс.

Подруга прыснула в трубку.
— Да не смейся ты! Это не смешно!

— Ой, прости-прости. Просто ты устроила такую панику, что не затыкалась минут пятнадцать.

— Какая ты хорошая подруга, — буркнула Аида.

— Спасибо, знаю.

Аида закатила глаза.

— Так вот... может, он ищет свою любовь с шестнадцати. И ему, возможно, плевать, сколько лет его соулмейту. Конечно, если ей не пять или десять... Но ты меня поняла.

— Я поняла одно: тебе нужно с ним поговорить. Если не хочешь с ним встречаться, объясни ситуацию. Пусть найдёт себе другую девушку.

— Это тупо, Крис.

— Почему?

— Потому что у каждого человека уже предначертано, с кем он будет. Это судьба. Даже если он начнёт встречаться с другой, это ненадолго. Она найдёт своего соулмейта, и он останется один. Просто бах — и всё.

Аида замолчала на секунду, затем тихо спросила:
— А если отказаться от своей половинки... что тогда? Они умирают? Или могут найти другого?

— Не знаю. Я слышала, что такие люди могут встречаться только с теми, кто тоже отказался от своего. Но таких на планете всего шесть процентов. Вряд ли он найдёт кого-то получше тебя.

— Ну спасибо, обрадовала... — Аида фыркнула. — Он же не красавчик. Он... старый!

Она вздохнула, чувствуя, как в груди поднимается паника.

— Ещё и мама дома. Скорее всего, уже вернулась. Чёрт, надеялась, что у неё будет ночная смена... Ладно, давай отключаться. Она не обрадуется, если узнает, что я болтаю по телефону, пока она кричит на меня.
Они попрощались.

Аида не спеша поднялась в квартиру. Открыла дверь, сняла обувь, стянула куртку... и тут же услышала ухмылку.

— Здравствуй, мам, — выдавила она.

Мать стояла в дверях ванной, закутанная в полотенце, волосы влажными прядями прилипли к шее.

— Ну здравствуй, — голос был холодным, пронзающим. — С каких это пор мы врём учителям?

Аида замерла

— С каких пор ты стала такой лгуньей? Ремня давно не получала?

— Мам, пожалуйста...

— Такой хороший учитель, а ты с ним так! — в голосе звенела ярость. — Будешь наказана. Школа и дом. Никаких прогулок. И кружки отменяются, раз ты сидишь дома, как умственно отсталая, и ничего не делаешь. Даже матери не помогаешь. Но хамить учителям это ты всегда пожалуйста!

Аида опустила голову.
— Он зайдёт к нам сегодня в шесть. Будь готова. Если он скажет что-то плохое про тебя... поверь, я придумаю, что с тобой сделать. А теперь — ушла с глаз моих!

— Я не просила меня рожать, — прошептала она.

— Что ты сказала?!

Аида не стала ждать ответа. Развернулась и убежала в комнату, захлопнув дверь. Сердце бешено стучало. Она знала, что могло быть хуже. Один раз в неё уже летел нож — случайность, как утверждали родители. Просто случайность. И всё же она до сих пор чувствовала ту рану в ноге.

  Время тянулось невыносимо быстро. Она едва успела моргнуть, а стрелка часов уже приближалась к шести. Нужно что-то делать.

  Аида посмотрела на запястье. Утром метки не было. Теперь там красовалась грубая закарючка, которую она нарисовала чёрным карандашом. Водостойким. Она провела по ней пальцем.

— Чёрт...
Стук в дверь. Она услышала голос матери, весёлый, сладкий, фальшивый:

— Проходите, не буду мешать.
Шаги приближались.

— Аида! — крик матери заставил её вздрогнуть. — Я тебе замок сломаю, если живо не откроешь!
Руки дрожали.

— Да, мам, сейчас...

— Быстрее, я сказала!

Щелчок замка. Дверь распахнулась. На пороге стоял он. Учитель.

— Она всегда такая? — тихо спросил он.

— Да. Уже шестнадцать лет.

— Говорят, родители любят своих детей, — он улыбнулся. — Ладно. Покажи мне свою метку.

— Что?

— Это займет минуту.

Аида сглотнула.
— Хорошо...
Она подняла руку, открывая запястье.

Он достал влажную салфетку. Провёл. Остановился. Посмотрел на салфетку. Карандаш растёкся тёмными разводами.
Она замерла.

— Да почему ж у тебя... — начал он, но Аида уже бросилась к двери. Она бежала.

  Аида не думала. Она просто сорвалась с места, как зверь, загнанный в угол. В её голове гудело, сердце стучало так громко, что, казалось, оно пробьёт грудную клетку и выскочит наружу.
Она почти сразу врезалась в угол стола, но даже не почувствовала боли – только адреналин, чистый, обжигающий, заставляющий ноги нести её прочь. Стук её шагов по полу эхом разносился по квартире. Она слышала, как учитель выкрикнул её имя, но даже не обернулась.

Рывком распахнула дверь, влетела в коридор. Если бы она могла сейчас исчезнуть, раствориться в воздухе – она бы это сделала.

Но её тело кричало: «БЕГИ!»
Она слышала шаги позади. Быстрые. Тяжёлые.

– Аида, стой!
Нет.

Она спускалась по лестнице, почти падая, перепрыгивая через ступеньки. Один неверный шаг – и она могла бы свернуть себе шею, но ей было всё равно. Лишь бы выбраться. Лишь бы уйти.

Руки дрожали, дыхание сбивалось, но она не останавливалась.
  Она влетела во двор, задыхаясь, чувствуя, как колет в боку. Дома стояли черными силуэтами, фонари бросали резкий свет, а она... она просто неслась вперёд, не разбирая дороги.

   Холодный воздух резал лёгкие, но она не могла остановиться. Ноги работали сами по себе, сердце колотилось в истеричном ритме. Мир вокруг превратился в размытые пятна: серый асфальт, свет фонарей, чёрные провалы окон.

Она бежала, спотыкаясь, едва не падая, но каждый раз ловила равновесие, цепляясь за жизнь. Позади слышались шаги. Они были ближе, чем ей хотелось бы.

«Только не оборачивайся…»

Но её тело предало её — в панике она всё-таки метнула взгляд назад.

Учитель. Он шёл за ней. Не бежал, но двигался быстро, целеустремлённо, уверенно. Как хищник, который знает, что жертва не уйдёт.

Аида захрипела от страха и, срывая дыхание, свернула в узкий переулок между домами. Мокрый асфальт блестел в свете фонарей, и вдруг нога поехала по лужице, резкий рывок вниз — и она упала, больно ударившись ладонями о холодный бетон.
Боль вспыхнула в запястьях, но у неё не было времени на это. Она дёрнулась, пытаясь подняться.

Поздно. Тень скользнула по стене рядом с ней. Шаги замерли

— Зачем ты убегаешь, Аида? — Голос был мягким, почти нежным.

Она тяжело задышала, медленно поднимая голову.
Аида попятилась, ладони дрожали, боль в запястьях пульсировала, но это было ничто по сравнению с ужасом, который сковал её грудь.

Учитель стоял в проходе, перекрывая путь к выходу. Его лицо оставалось в полумраке, но голос… этот голос был слишком спокойным.

— Ты ведь знаешь, что мне неприятно, когда ты убегаешь, — произнёс он, делая шаг вперёд.

Аида дёрнулась, пытаясь вскочить, но ноги её не слушались. Она могла только отползать назад, спиной ощущая холодный бетон стены.

— Пожалуйста… — прошептала она, даже не понимая, о чём просит. Учитель склонил голову, разглядывая её, словно она была чем-то интересным, чем-то… забавным.

— Ты боишься меня?
Аида сглотнула, тяжело дыша. Он сделал ещё шаг. — Аида, Аида… — Голос его потеплел, как будто он и правда сожалел. — Разве я дал тебе повод бояться?

  Она не ответила. Только плотно зажмурила глаза, как ребёнок, который надеется, что, если он не видит чудовище, то и чудовище не видит его.
Но оно видело.

— Посмотри на меня, — тихо приказал он.
Аида сжалась, но не подчинилась.

Мгновение — и её запястья оказались в его руках. Он притянул её к себе, заставляя поднять голову.

— Ты умная девочка, — произнёс он мягко, но в голосе уже чувствовалась тень нетерпения. — И ты ведь понимаешь, что я не позволю тебе уйти.
Его пальцы сжались крепче.

Аида задохнулась от боли, её дыхание сбилось в хаотичную, рваную пытку. Его пальцы впились в её запястья, словно стальные кандалы, не оставляя ни малейшей возможности вырваться. От тепла его кожи и силы хватки по телу пробежала дрожь – не от страха, а от чего-то более пугающего, более глубокого.

Слёзы горячими дорожками катились по её щекам, сердце с бешеной скоростью колотилось в груди, в висках отдавалось глухим эхом паники. Каждая мышца её тела кричала: «Беги!», но он не отпускал. Тёмные, пронзительные глаза прожигали её насквозь, изучая каждую мелкую дрожь, каждую судорожную попытку освободиться.

Аида рванулась из последних сил, но это только сильнее вогнало её в его объятия. Грудь его прижалась к её спине, дыхание коснулось шеи, обжигая, как огонь. Запах чего-то терпкого, мужского, незнакомого вскружил голову, и это испугало её сильнее, чем его хватка.

— Зря бегаешь, — его голос прозвучал низко, почти ласково, но в этом тоне скрывался хищный оттенок, будто он играл, испытывал её. — Ты же знаешь, что я всегда догоняю.
Аида резко мотнула головой, в панике, в бессилии. В груди сжалось, как от ледяного сжимающего кольца. Она чувствовала, что это не конец, что это только начало.

Его хватка ослабла, но не отпустила её полностью. Он чувствовал, как мелко дрожит её тело, как сбившееся дыхание срывается на всхлипы. Её волосы пахли дождём и холодом, а пальцы были ледяными.

— Тише, — его голос изменился, стал спокойным, почти заботливым. — Всё, хватит бегать.
Аида судорожно вдохнула, не решаясь повернуться. Она не знала, чего ожидать, но чувствовала, как напряжение в его теле сменилось чем-то иным. Не угрозой, осознанием.

— Ты замёрзла, — произнёс он тише.

Она не ответила. Слёзы больше не лились, но щеки горели от стыда, от страха, от осознания того, что он видел её в таком состоянии.

— Идём ко мне, — его пальцы осторожно скользнули вниз, ловя её запястье уже не в жестком захвате, а в приглушённой уверенности. — Ты дрожишь, как осиновый лист.

— Я... не могу, — голос сорвался.

— Можешь, — отрезал он. — Идём.

Аида даже не осознала, как сделала шаг вслед за ним. Она не чувствовала под ногами мокрую землю, не замечала, как темнота улиц расступалась перед его твёрдым шагом. Впервые за долгое время страх начал отступать, сменяясь изматывающей усталостью.

Когда они вошли в дом, тепло ударило ей в лицо. Оно окутало, как плед, словно стирая с кожи сырость и холод улицы.

— Садись, — он подтолкнул её к дивану.

Аида послушно опустилась, всё ещё не до конца понимая, что происходит. Он уже скрылся на кухне, и вскоре воздух наполнился запахом чего-то горячего, успокаивающего.

— Держи, — его голос снова был мягким, а в руках — чашка чая.

Тёплая керамика приятно грела пальцы. Она подняла взгляд на него — в его глазах не было ни насмешки, ни угрозы. Только странная смесь раздражения и заботы.

— Теперь нормально? — спросил он.

Аида кивнула, делая осторожный глоток. В горле растеклось приятное тепло, которое наконец начало отгонять дрожь.

Комната, в которой она оказалась, была просторной, но без лишней вычурности. Тёмные стены, массивные деревянные шкафы, наполовину заполненные книгами и бутылками с дорогим алкоголем. Никаких безделушек, никаких случайных вещей — всё здесь казалось продуманным до мелочей. Возле окна, завешенного плотными шторами, стоял тяжёлый кожаный диван, на котором она сидела, сжимая в руках тёплую чашку.

Тепло проникало в пальцы, растекалось по запястьям, поднималось выше, смывая липкий холод с кожи. Оно разливалось по груди, убаюкивало, позволяло расслабить напряжённые мышцы. Впервые за этот вечер ей не нужно было убегать, не нужно было сдерживать рваные всхлипы.

Аида осторожно провела языком по губам, чувствуя, как возвращается чувствительность, как исчезает прежнее оцепенение. Её сердце всё ещё билось слишком быстро, но теперь не от паники, а от осознания того, что она в безопасности.

Он молча стоял рядом, наблюдая за ней. Его фигура казалась тёмным силуэтом на фоне мягкого света настольной лампы. В его взгляде больше не было насмешки, но и жалости тоже. Скорее... раздражённая забота.

— Тебе лучше? — его голос нарушил тишину.
Аида кивнула, сжимая чашку крепче.

— Да... Спасибо.

Он ничего не ответил, только протянул ей плед. Тяжёлый, с мягким меховым подкладом. Аида нерешительно посмотрела на него, а затем приняла. Когда она укуталась, тепло окончательно поглотило её.

Всё это казалось неправильным. Она не должна была быть здесь, не должна была принимать его заботу, но сейчас... Сейчас это было единственное, что удерживало её от того, чтобы снова провалиться в темноту собственных страхов.

Он не ушёл. Не отступил в тень, не оставил её наедине с собой, как сделал бы с кем-то другим. Он остался, стоял рядом, наблюдая, как она постепенно приходит в себя.

Тепло пледа обнимало её хрупкое тело, но его взгляд был тяжелее любого одеяла. Он скользил по ней медленно, отмечая каждый оттенок испуга, каждый отблеск усталости в её глазах. В тёмных, растрёпанных волосах застряли снежинки, превращаясь в крошечные капли воды. Бледная кожа, в некоторых местах покрасневшая от холода, казалась ещё нежнее в приглушённом свете комнаты.

Он осматривал её руки тонкие, дрожащие, едва державшие чашку. Бледные губы, сжатые в напряжённую линию. Маленькие ключицы, выглядывавшие из-под ворота мокрой одежды. Казалось, даже теперь, в тепле, она всё ещё находилась на грани  между страхом и слабой надеждой, между желанием сбежать и бессознательным доверием.

Ему было сложно понять, почему именно её судьба привела в его жизнь. Почему среди всех людей, которых он встречал, именно она оказалась тем человеком, к которому он не мог оставаться равнодушным. Она была слишком юной, слишком хрупкой, слишком далёкой от того мира, в котором он жил. Она должна была бояться его, сторониться, но в её глазах сквозила не только тревога, но и что-то ещё… что-то, что заставляло его остаться.

Он не мог объяснить этого. Ни себе, ни ей. Это было неправильное чувство, нелогичное, опасное. Но он уже знал — судьба не спрашивает. Если она выбрала их, значит, так тому и быть.