Любовь к музыке.
Лиса никогда не была верна принципам, не ставила себе преград и граней, которых переступать не нужно, потому что таким образом живётся легче: когда не надо заботиться о чём-то лишнем, когда можно быть собой и когда можно собой и не быть, потому что ты так просто хочешь и никто тебя не держит.
Даже ты сама.
Манобан любит эту свободу, которую в груди и на сердце цветами оставляет ей судьба, отдавая жизнь в руки самой девушки, не веля ей идти всему наперекор, а просто предоставляя волю. Лалиса чувствует на пальцах поэтому свои сомнения и те преграды, что выстраивает ей общество. Она сама отбирает нужное и выбрасывает ненужное. В её жизни никто не диктует условия.
Не в смысле того, что «там правила же по контракту» и «мы говорим о законе в конституции».
Это воля.
И свобода дыхания.
Когда можно вдохнуть глубоко и так же легко выдохнуть. Когда в лёгких распирает от чистоты и кислород чувствуется так прозрачно.
И всё в тиски сжимается, когда музыка стихает и в атмосфере неловкость пестрит мыльными пузырями.
Лиса поджимает губы, наблюдая в зеркале танцевальной студии за Чонгуком, который в дверях стоит, вытянув руку к столу рядом, выключая колонки. На нём одежда, в которой он прилетел сегодня утром в Корею. А ещё взгляд такой странный и пронзительный, внимательный и глубокий, что Манобан прошибает немного и она боится повернуть голову, увидеть этот взгляд вживую, не на жалком отражении, пряча свои глаза под чёлкой.
— О… пришли? — тихо начинает девушка, опуская руки на талию и сжимая пальцами собственные бока, потому что всё сейчас сжимается. Кружится верёвкой в тугой узел и ощущение это по телу распространяется так, что чувствовать подобное снова совершенно не хочется.
— Привет, — выдыхает Чон, бросая дорожную сумку на пол и снимая чёрную маску с лица.
— Сразу за тренировки? Мог бы отдохнуть сначала, — говорит Лиса, разминаясь.
Чонгук пожимает плечами и встаёт рядом, тоже начиная разминаться, смотря на девушку в отражении зеркала. Лалиса тоже смотрит, но молчит.
И вот снова.
Это чувство.
Сдавливающее, вырывающее какое-то слабое кряхтение. Когда выдох просто не выходит и даже вдыхать не получается, потому что с Чонгуком иначе нельзя. Лиса это ощущает постоянно, когда находится рядом с ним. И нет, это чувство вовсе не мешает ей спокойно продолжать общение и говорить так же, не меняя тона, как и выражения лица. Это давление на сердце не мешает ей продолжать улыбаться и отвечать на вопросы Чона. Всё действительно нормально, на самом деле.
Просто чувство это какое-то саднящее и неприятное.
И осадком остаётся внутри.
Приедаясь так.
— Как тур? Фанаты в восторге? — спрашивает Манобан, возвращаясь на землю. Чонгук кивает головой.
— Да, отлично. Я прекрасно провёл время, — говорит парень, продолжая смотреть на отражение девушки.
Лиса мотает головой несколько раз и улыбается ему.
Чонгук, видимо, рад был оказаться на сцене, получить столько любви от Арми. Снова.
— Я слышал, вы вернулись на сцену. Вы отлично потрудились.
— Да. Но как ты мог видеть? Записи же не было ещё…
— Видел фанкамы, — отвечает Чон и смущённо опускает голову. Лиса тоже смущается.
— Вот как, — произносит тихо Манобан.
Неловко. Между ними всё так же пузыри этой глупой неловкости. И лопаются они, оставляя всплеск этого странного ощущения в груди.
— Ты знакома с Джексоном? — спрашивает Чонгук невзначай и так легко этот вопрос в разговор входит, что Лиса не замечает подвоха и говорит уверенное:
— Да.
— М, — мычит Чон, прикусывая нижнюю губу и потом смотря себе под ноги. — Когда познакомились? — спрашивает он.
— Не помню точно, — выдыхает Лиса.
Она вздыхает, закатывая глаза. Разговор какой-то неприятный. Манобан не хочет обсуждать с Чонгуком… Джексона. Вот, честно, не хочет. И с кем-либо другим тоже не хочет. Потому что иметь дружбу с парнем никто не запрещает, потому что ей дозволено видеть тот танец парней из GOT7 с центром, принадлежащим Вану. И в этом нет ничего удивительного и противоестественного. Вот, прямо как с Чонгуком, тоже не в счёт и вообще не считается странным. То, что они могут вот так вот стоять, обсуждать его тур и чёртового Джексона, но при этом… они просто друзья. Приятели. Товарищи. Пусть называют, как хотят.
— Я видел у некоторых Арми таблички с нашими фотографиями из последней фотосессии. В рамочках с сердцем, — смеётся Чонгук, видимо, вспоминая ту картину.
Лиса улыбается ему, пожимая плечами.
Ну… да, смешно…?
— Мы выглядели, как парочка. Я это только тогда заметил, — говорит тихо Чон и поворачивает голову к ней.
Лиса смотрит в отражении зеркала на его взгляд, направленный на неё. Манобан хлопает глазами, отчаянно ища спасения в других вещах вокруг. Не хочется обсуждать подобное. Особенно сейчас, когда вот то давящее чувство усиливается и Лалиса чувствует, как её… держат. Держат этими чувствами в узде, стараются ограничить чем-то, хватают и запихивают в коробку вместе с Чонгуком, будто они должны и чем-то обязаны друг другу. Но на самом деле они оба просто люди. Просто восхищённые друг другом люди. И просто… друзья.
— Когда фан-сервис за пределы фандома выходит, — смеётся Лиса, определяя чёткую грань дозволенного. — Ну, да, согласна. Выглядели как парочка, — пожимает плечами девушка. — Но в моей жизни всегда самыми прекрасными фотографиями такого типа могут похвастаться только мои родители. Реальной любовью. Не в объективе, — говорит Лалиса.
Ей не хочется смеяться и она не смеётся поэтому. Лишь жеманно улыбается, поворачивая голову к Чонгуку. А Чон кивает после минуты раздумий и просто отворачивается.
Неловкость снова раздувает те мыльные пузыри. Они снова будут лопаться после каждого сказанного слова, каждого выдоха и вдоха.
Лиса никогда не ощутит себя свободной в тисках отношений. Она никогда не захочет ограничивать свою жизнь заботами подобного типа и сейчас ей просто хочется сосредоточиться только на одной единственной любви, которую она принимает всю и без остатка, не ставя под сомнения и не чувствуя неловкости, когда ощущает это.
Лалиса Манобан любит музыку.
И это сейчас — главное.
А теперь ждите неделю, я опубликовала все запасы, эххх.
Побалавала вас, наверно, хихи