12. Правда или ложь?
Раньше я никогда вживую не видел настоящую армию. Куда ни глянь, повсюду выстроены бесконечные ряды палаток, вокруг которых копошатся люди. В центре лагеря оставили большое пространство для полевой кухни. На то, что мы находимся в Капитолии, указывают лишь разноцветные дома вдоль мостовой. В остальном столичный город не узнать: везде разбросаны осколки стекла, чистые, вылизанные улицы погрязли в грязи, по дорогам рассыпан пепел - наверное, взорвалась какая-нибудь капсула. Пока мы сюда добирались, солдаты объяснили мне, что эти капсулы собой представляют. Я не совсем понял. В ловушки встроено что-то вроде спускового механизма. И их нужно снести. Судя по всему, из-за них тут царит такой кавардак. Ловушки чем-то напоминают меня самого: внутрь встроен курок, вопрос лишь в том, когда его спустят.
Разум затуманивается. Можно подумать, вся причина в моём приезде. Меня переполняет смятение. Что я здесь забыл? Кто я для этих людей? Солдат, пациент, пленник?
После телефонного разговора с Койн - Боггс первым делом приказывает солдату Джексон, своей заместительнице, приставить ко мне круглосуточную охрану из двух человек. Чувство неопределённости растёт и множится. Неужели я опять представляю угрозу? Неужели скоро прогремит выстрел?
Я пытаюсь собрать палатку, но ничего не выходит. Скорее всего, я делаю что-то не так. Осторожно осматриваюсь вокруг. К кому можно обратиться за помощью? Я сказал Марже, что здесь будет куча народу: кто-нибудь да поможет, но все вдруг оказались моими врагами. К тому же превратились в конвой. Они стерегут меня, готовые убить, стоит лишь сделать шаг в сторону.
Гейл стоит в нескольких ярдах от меня. Похоже, что он в ярости. Не вариант: ему я не доверяю. Рядом с ним появляется Финник. Может, он? Парень всё-таки показал место для палатки. Я бросаю на него взгляд - Финник подходит ближе.
- Порядок? - осведомляется он.
Я едва заметно качаю головой. Финник смотрит на меня, потом переводит взгляд на палатку.
- Не хватает колышек, - говорит он. - Я принесу.
Он уходит, но вскоре возвращается с недостающими колышками и передаёт их мне. Немного успокоившись, я заканчиваю собирать палатку. Я рад, что Финник пришёл на помощь. Пожалуй, я был с ним груб тогда за ужином в Тринадцатом. Он спас мне жизнь на Квартальной Бойне, да и сейчас настроен отнюдь не враждебно - не то, что Китнисс.
Краем глаза замечаю, что она подходит к Джексон, которая уже закончила с графиком дежурств.
- Когда моя очередь караулить? - слышу я голос Китнисс.
- Я не ставила тебя в график, - отвечает Джексон.
- Почему?
Я медленно поднимаюсь и смотрю в их сторону. Мне тоже любопытно услышать ответ.
- Не уверена, что ты сможешь выстрелить в Пита, если понадобится.
- Я буду стрелять не в Пита, - громко и отчётливо произносит Китнисс. - Пита больше нет. Джоанна права. Я пристрелю капитолийского переродка.
Куда делась девушка, которая была мне дорога? Прим сказала, что Китнисс не может приказать себе перестать любить кого-то, кого уже однажды полюбила. Джексон не верит, что она сможет пристрелить меня. Но я больше не вижу эту девушку. Она умерла, ушла навсегда. И всё же она здесь, стоит прямо передо мной. Признаётся, что ненавидит меня. Где та любовь, которая была между нами? Где жизнь? Всё вокруг, включая Китнисс, отступает на второй план. Я хочу накричать на неё. Обвинить в том, что похоронила меня заживо. Именно так я себя чувствую. Мои воспоминания покоятся под толстым слоем земли. А я всё ещё стою здесь, вопреки тому, что она только что сказала. Не меня больше нет - больше нет её.
Никто не обращает внимания на гневную реплику Китнисс, но и на мою защиту тоже никто не встаёт. Безумие с каждой секундой подступает всё ближе и ближе.
- Что ж, это замечание также не в твою пользу, - говорит Джексон.
- Включите её в график, - подаёт голос Боггс.
Джексон качает головой - очевидно, ей не по душе идея командира, - но всё же делает пометку в блокноте.
- С полуночи до четырех. В паре со мной.
Китнисс будет караулить меня с двенадцати. Она убьёт, если придётся. Недели уговоров и убеждений докторов в том, что эта девушка не желает мне зла, - всё насмарку. В моей голове снова звучат голоса. «Китнисс. Китнисс. Китнисс», - шепчут они, сводя меня с ума. Я сжимаю голову ладонями в попытках унять голоса.
Бьёт гонг, и моё отделение, встав в ряд, образует очередь. Я не знаю, что делать. Моими охранниками оказываются Финник и парень по имени Хоумс. Я вопросительно смотрю на них.
- Время ужина, - говорит Финник и указывает в сторону полевой кухни. - Надо идти.
Получив еду, всё отделение усаживается в круг ужинать. Финник сидит рядом - подбадривает меня. Однако напряжённость, витающая в воздухе, почти осязаема, и от этого мне становится только хуже. В какой-то момент я замечаю, что начал дрожать.
После ужина Финник приводит меня в свою палатку и даёт обрывок зелёной верёвки.
- Я не знаю, почему ты здесь, но вижу, что тебе тяжело. Капитолий, атмосфера, Китнисс. На вот, поможет отвлечься. - Финник показывает мне, как вязать узлы. - Мне это помогло, когда Энни держали в плену.
Я беру верёвку и с подозрением смотрю на неё. Финник трогает меня за руку, и я вздрагиваю.
- С тобой ничего не случится, - говорит он. - Никто не собирается тебя убивать.
- Откуда ты знаешь? - осведомляюсь я. - Она без колебаний прикончит меня, это ясно.
- Не прикончит, - говорит Финник.
- Прикончит, я слышал её слова! - выплёвываю я.
- И я слышал, - отвечает Финник. - Я позвоню Хеймитчу. А ты начинай вязать узлы, идёт?
Я выбираюсь из укрытия Финника и иду в собственную палатку с верёвкой в руках. Заявляется Боггс и говорит, что я буду спать снаружи.
- Ты должен быть под присмотром, - объясняет он.
Выражение его лица сурово и непоколебимо. Под взглядом командира я чувствую себя неуверенно, мне даже становится страшно, потому что я не знаю, что делать и как себя вести. Всё в этом человеке говорит о том, что я ему не нравлюсь, он видит во мне угрозу. Как будто я натворил что-то непоправимое, хоть и сам не знаю что.
Теперь, лишившись возможности укрыться от посторонних глаз в своей палатке, я беру спальный мешок и укладываю его поближе к печи. В ноябре ночи становятся холоднее. Сначала я пытаюсь уснуть - не выходит. Меня не отпускает постоянное чувство замешательства. Вперемешку со страхом это чувство заставляет напрячься каждую мышцу моего тела. Спустя час или два я сдаюсь. Сажусь, натягиваю одеяло до груди, оставив не укрытыми плечи и руки. Вытаскиваю из кармана штанов верёвку, которую дал Финник, и принимаюсь за узлы. В вязании я не особо-то хорош, но Финник прав, это отвлекает - пусть и немного, но достаточно, чтобы ослабить то напряжение, которое не я испытывал раньше.
В полночь появляется Китнисс, она садится поближе к печи. Вскоре после её прихода я чувствую, что напряжение возвращается. Всякий раз, когда она оказывается рядом, я чувствую, что вот-вот сорвусь. Пытаюсь вспомнить какой-нибудь совет доктора Маржи о том, что нужно делать, чтобы немного успокоиться, но всё, что приходит в голову, - это укол морфлинга, а у меня его нет. Поэтому я вяжу узлы. Руки слегка подрагивают. Но я больше не хочу бояться её, мне просто нужны ответы. Если Китнисс та, за кого её выдают остальные, - может ли она развеять мои сомнения? Может ли она сказать, что наши отношения, какими бы они ни были, - это яд? Кто она? Что она? И есть ли между нами что-нибудь, за что стоит бороться?
В конце концов, я решаю озвучить эти вопросы, хоть пока не знаю как. Китнисс ведёт себя слишком вызывающе. Не знаю, как к ней подступиться. Сейчас я ей не доверяю, она мне не нравится. Я всё ещё её ненавижу, хотя надо признать: острые края уже поистёрлись. Как она относится ко мне? Не только сейчас, но и в прошедшие годы, когда она лгала. Став трибутом, я превратился для неё во врага, а когда признался ей в любви на весь мир, она оказалась моей возлюбленной. Сама Китнисс не хотела этого. Так кто же я для неё?
- Последние два года тебе, видно, пришлось нелегко, - произношу я. - Все решала, убить меня или нет. Да или нет. Нет или да.
По её лицу проносится тень злости, но Китнисс молчит. Затем, запинаясь, говорит:
- Я никогда не хотела убивать тебя. Кроме того случая, когда думала, что ты помогаешь профи убить меня. Потом я всегда считала нас... союзниками.
- Союзниками, - медленно повторяю я. Безопасное слово. Оно не означает, что Китнисс любит меня, ровно, как и не значит, что она меня ненавидит. - Подруга. Возлюбленная. Победительница. Враг. Невеста. Мишень. Переродок. Соседка. Охотник. Трибут. Союзник. Список растет. Никак не могу понять, кто же ты на самом деле. - Мои пальцы беспрерывно перебирают верёвку, пока я пытаюсь подобрать слово, которое лучше всех остальных подошло бы Китнисс. Но так как я не знаю этого и у меня есть чувство, что человек, сидящий напротив меня, знает обо мне гораздо больше, чем кто-либо ещё, я решаю поделиться с ней тем, что тревожит меня больше всего: - Проблема в том, что я не могу отличить, где правда, а где вымысел.
Откуда-то сзади доносится шорох, потом я слышу голос Финника:
- А ты спрашивай, Пит. Энни так и делает.
- Спрашивать кого? - интересуюсь я. - Кому я могу доверять?
- Ну, для начала нам. Мы твое отделение, - включается Джексон.
- Вы мои надзиратели, - поправляю я.
- Отчасти, - соглашается она. - Но ты спас множество жизней в Тринадцатом. Мы этого не забудем.
В наступившей тишине я обдумываю её слова. Я спас множество жизней. Предупредил о бомбардировке. Они благодарны мне, и надо думать, это хорошо. Значит, я могу им доверять? А есть выбор? Их предложение звучит не так уж плохо. По крайней мере, я могу попробовать - посмотрим, к чему это приведёт.
Я смотрю мимо печи на Китнисс, в голове которой, похоже, происходит борьба. Вернувшись к своему успокаивающему занятию, я думаю, о чём бы её спросить. Что-нибудь о том, через что нам пришлось пройти вместе. Что-нибудь о том, что она чувствует ко мне или что я значу для неё. Колеблюсь, когда вспоминаю наш разговор в больнице. Тогда она не захотела отвечать, потому что за нами наблюдали. Может быть, и здесь, в окружении отряда, не станет. Если я спрошу её, что значу для неё - Китнисс, скорее всего, опять назовёт это бесполезное слово «союзник». От этого возникнет ещё больше сомнений. Возможно, мне стоит начать с чего-то простого, чем она могла бы поделиться с другими. Что-нибудь банальное, необязательное. Я смотрю на зелёную верёвку в моих руках, пытаясь придумать вопрос, когда вдруг всплывает воспоминание. Кажется, мы как-то раз говорили о зелёном цвете.
Я снова перевожу взгляд на Китнисс и спрашиваю:
- Твой любимый цвет... зеленый?
- Да, - отвечает она, потом добавляет: - А твой оранжевый.
- Оранжевый? - спрашиваю я. Это правда? Я сказал ей об этом в том же разговоре?
- Не ярко-оранжевый. Нежный оттенок. Как закатное небо, - объясняет Китнисс. - По крайней мере, ты сам мне так сказал однажды.
- Хм. - Я на мгновение закрываю глаза, представляя себе закат. В Дистрикте-12 солнце садилось за ветвями старой яблони во дворе пекарни. Ещё мне нравилось наблюдать закатное небо на Луговине. В ясные дни весь небосвод окрашивался в оранжевый. Завораживающее зрелище. Мой любимый цвет. Китнисс говорит правду. Я медленно киваю головой и открываю глаза. - Спасибо.
Что-то сверкает в её глазах, только я не могу понять, что это. Потом она вдруг выпаливает:
- Ты - художник. Ты - пекарь. Любишь спать с открытыми окнами. Никогда не кладешь сахар в чай. И ты всегда завязываешь шнурки двойным узлом.
На последнем слове голос её подводит. Китнисс встаёт и исчезает в своей палатке. Я поражён реакцией. В её словах было столько чувств, потом Китнисс просто убежала. Она всегда скрывается от посторонних глаз, когда расстраивается. Значит ли это, что мы больше, чем союзники? Определение, которое она дала нашим отношениям. Она знает незначительные фрагменты моей жизни, и, кажется, они представляют для неё какую-то ценность. Всё это очень сложно и таинственно, но сердце отчего-то подпрыгивает в груди. Потому что я чувствую связь с ней, пусть и едва уловимую. Я увидел, как блеснули её глаза, и ощутил эту связь. Мысли сами приходят в голову: что, если мы были больше, чем друзья? Что, если наши чувства были взаимными?
Я смотрю на Джексон, которую удивила выходка Китнисс. Но женщина ничего не говорит по этому поводу и вместо этого предлагает:
- Попробуй уснуть.
- Хорошо, - отзываюсь я и забираюсь обратно в мешок. Разговор с Китнисс немного успокоил меня. Она сказала мне правду, а правда даёт надежду. Надежду на лучшие дни. Вот что я так долго искал.
Утром меня будит Джексон. Она протягивает мне завтрак.
- Есть идея, - говорит она, пока я приступаю к каше. - Игра «правда или ложь». Раньше я играла в неё с дочкой, так, ради забавы. Но тебе она должна помочь.
- Как в неё играть? - интересуется солдат, прибывший из Тринадцатого, по имени Митчелл.
- Пит, если ты вспоминаешь что-нибудь и думаешь, что это правда, - просто спроси нас. Например, ты можешь сказать: «Мы сейчас в Дистрикте-13. Правда или ложь?» Тогда я отвечу: «Ложь. Мы в Капитолии».
Я буду только рад, если удастся рассеять туман в моей голове, поэтому соглашаюсь. Почти всё наше отделение, за исключением Китнисс, Гейла и Финника, собирается вокруг меня, и я начинаю задавать вопросы. Поначалу держусь неуверенно, потом, когда я понимаю, что их ответы похожи на правду, веду себя более открыто. Я чувствую, что они искренне хотят помочь мне. И это только укрепляет мою надежду, которая зажглась во мне прошлой ночью.
- Война началась из-за того, что произошло на Квартальной Бойне. Правда или ложь?
- Ложь. Война началась гораздо раньше, - отвечает Хомс. Остальные кивают.
Некоторое время я обдумываю следующий вопрос. Мне кажется, угроза скрывается где-то поблизости, испытывает меня, мою способность оставаться в здравом уме. Особенно остро я ощущаю опасность здесь, в Капитолии. В Тринадцатом, по крайней мере, была какая-никакая безопасность - здесь этого уж точно не будет. Больше всего на свете я хочу домой. В свой дистрикт. Всякий раз, когда я думаю о нём, мне приходится напоминать себе, что его больше нет. До сих пор не могу поверить.
Я задаю следующий вопрос:
- Дистрикт-12 больше не существует. Правда или ложь?
- Правда. - В этот раз отвечает Натали Лиг. - На дистрикт сбросили зажигательные бомбы.
- Большинство жителей Двенадцатого сгорели при пожаре.
- Правда, - снова отвечает Натали. - В Тринадцатый спаслись меньше девятисот человек.
Меньше девятисот человек. Мысль о подавляющем числе умерших людей заставляет меня содрогнуться.
- В пожаре виноват я, - утверждаю я.
- Ложь. Президент Сноу уничтожил Двенадцатый, как в свое время Тринадцатый, чтобы устрашить повстанцев, - говорит Митчелл.
Я оглядываю лица присутствующих, немного неуверенно. Тут я замечаю Китнисс, которая уже вернулась и теперь не сводит с меня взгляда. Секунду смотрю на неё, потом быстро отворачиваюсь. Я ещё не готов к общению с ней.
Джексон замечает моё движение и поворачивается в сторону Китнисс.
- Вы уже вернулись, ребята, - говорит она и объясняет Китнисс, Гейлу и Финнику, чем мы тут занимаемся. - Вся трудность заключается в том, что мы не знаем его так же хорошо, как вы. Вы могли бы помочь ему с более серьёзными вопросами.
Джексон права, её предложение вполне резонно, но я по-настоящему начинаю нервничать, когда дело доходит до разговора с Китнисс и Гейлом.
Замкомандира делит отделение на три группы. Их задача: стеречь меня, однако ничего не мешает им в то же время отвечать на мои вопросы. В первой группе оказываются Натали Лиг и Гейл. Я расспрашиваю их о родном дистрикте. Больше отвечает, конечно же, Гейл. Спрашиваю его о Котле и магазинах на площади. Имя нашего мэра. Я вспоминаю другой разговор с Гейлом, произошедший давным-давно в Деревне победителей. Это было после объявления Квартальной Бойни, он тогда помогал нам тренироваться. До сих пор его ответы были правдивыми, насколько я могу судить. Может быть, пришло время стать немного смелее и копнуть глубже.
- Ты помогал нам сооружать силки перед Квартальной Бойней. Правда или ложь?
- Правда, - отвечает Гейл. - Я помогал подготовиться вам всем.
- Мы разговаривали о Китнисс.
- Правда. Ты сказал, что сделаешь всё, что в твоих силах, чтобы спасти её, - произносит Гейл и смотрит на меня своими серыми, пепельными глазами.
- Но я не справился. Правда или ложь? - спрашиваю я, думая о том, как Китнисс превратилась в переродка.
- Ложь. Ты в этом преуспел. Благодаря тебе она всё ещё жива.
Его заявление ставит меня в тупик. Я считал, что Китнисс превратилась в переродка, а значит, я не справился со своей задачей. Или нет? Разве это ложь? Нет, она не превращалась в переродка. Так ведь? Я смотрю на свои руки, пытаясь найти в них ответ.
- Я не знаю, - шепчу я.
Гейл выглядит слегка обеспокоенно, но Натали находит слова:
- Зато я знаю. Ты защищал её на арене. Вы защищали друг друга.
Следующая на дежурство заступает Китнисс в паре с Хоумсом. Говорить с ней гораздо тяжелее: у меня возникают трудности с доверием. Вчера она сказала мне про мой любимый цвет и про шнурки... Я и правда не люблю добавлять сахар в чай. Я рад, что она хотя бы пытается. Тем не менее, задаю ей поверхностные вопросы, боясь затронуть серьёзные темы.
- Тебе больше нравятся булочки с сыром, а не с корицей. Правда или ложь?
- Правда, - говорит она и улыбается мне своей редкой улыбкой. - Коричные больше любит Прим.
- И я пёк их тебе. Сырные булочки, - произношу я.
- Правда. Ты всегда следил, чтобы у нас их было достаточно, - отвечает Китнисс.
- Я пёк их с папой в пекарне.
- Ложь. Ты работал в своём доме в Деревне победителей.
Я киваю и потираю переносицу, начиная уставать. Вопросы и ответы путаются в голове.
- Мы можем передохнуть, - предлагает Хоумс. - Давай прогуляемся.
Втроём мы поднимаемся и идём по лагерю. Я чувствую себя очень странно, идя вот так рядом с Китнисс. Но в то же время это знакомое чувство. Мы много раз гуляли вместе.
На следующий день режиссёр, женщина по имени Крессида, сообщает, что нам надо снять ролик.
- Нам нужен качественный материал, - говорит Крессида. - Плутарх не доволен тем, что мы прислали ему.
Она достаёт из кармана планшет и зачитывает:
- Очень сухо. Очень скучно. Вот что он написал по поводу вчерашней съёмки.
- Само собой, сухо и скучно, - подаёт голос Гейл. - Потому что нам не разрешают действовать по-настоящему.
- Сплошная показуха, - соглашается Финник. - Мы только дурака валяем с автоматами.
Крессида качает выбритой головой, разрисованной татуировками в виде виноградных лоз.
- Я не говорю о сражениях, - произносит она. - Всё, что мы произвели до сих пор, никуда не годится.
- Но вы правы, солдаты, - говорит Боггс. - Именно поэтому мы отправляемся в квартал с активными капсулами.
Он объясняет нам принцип действия этих ловушек. Я всё ещё с трудом соображаю, о чём он говорит. В голове туман. Несмотря на то, что вот уже два с половиной дня я докучаю всех вопросами, - я до сих пор не в ладах со своей памятью. Теперь же мы должны взяться за оружие, но не для настоящих боевых действий, а чтобы в очередной раз разыграть комедию. Голова совсем не варит. Я лишь хочу знать правду, но не понимаю, что творится вокруг. Когда я заканчиваю с экипировкой, Боггс возвращает мне оружие.
- Патроны холостые, - орёт он, как будто я глухой или умалишённый. - Ты ими никого не убьёшь.
- Я понял, - отвечаю я. - На то они и холостые.
Он коротко кивает и уходит. Я поворачиваюсь к стоящему рядом Хоумсу и пожимаю плечами.
- Всё равно стрелок из меня никакой.
Появляются операторы, тоже одетые в тяжёлое защитное обмундирование. Мужчины очень похожи друг на друга: оба отличаются крепким телосложением, волосы у них песочного цвета. Хоумс говорит мне, что это два брата: Кастор и Поллукс. Я смотрю на них и замечаю, что Поллуксу тяжело глотать. В моей камере тоже был такой человек с рыжими волосами. Безгласый. Мои перемешанные мысли начинают срастаться воедино, когда я вспоминаю Дария и его трагичную кончину.
- Ты безгласый, да? - взволнованно обращаюсь я к Поллуксу. - Я понял по тому, как ты глотаешь. Со мной в тюрьме было двое безгласых. Дарий и Лавиния. Стражники все время называли их рыжими. Они были нашими слугами в Тренировочном центре. Их замучили до смерти. Девушке повезло больше. Ей дали слишком высокое напряжение, и сердце не выдержало. Над парнем издевались несколько дней. Били, отрезали части тела. Задавали ему вопросы, но он не мог ответить, только мычал. Жуткие звуки. Ответы им были не нужны, понимаете? Они только хотели, чтобы я это видел.
Я оглядываю лица ребят из отделения и съёмочной группы. Все в шоке смотрят на меня, не веря своим ушам. Поллукс качает головой. Остальные молчат.
- Правда или ложь? - спрашиваю я, чувствуя подступающий страх.
Никто не отвечает. Но теперь мне уж точно нужно знать, было ли это на самом деле.
- Правда или ложь? - повторяю я более настойчиво.
- Правда, - говорит Боггс. - По крайней мере, насколько я знаю... правда.
Я делаю глубокий вдох и расслабляю плечи.
- Я так и думал, - протягиваю я. - В этом не было ничего... блестящего.
Отхожу в сторону, погружаясь в тяжёлые мысли.
- Пальцы, - бормочу я себе под нос. - Отрубленные пальцы. Не блестящее. Дарий. Прости, что не спас тебя.
Хоумс зовёт меня к остальным, и вместе мы выдвигаемся к тому месту, где будут происходить съёмки. У Боггса есть голограф - устройство, показывающее голограмму территории с намеченными капсулами. Мои мысли всё ещё занимает Дарий, поэтому я не особо обращаю внимание на происходящее. Всё, что я знаю, - в случае необходимости мы должны быстро лечь на землю, пока операторы снимают нас. Я решаю следовать за Митчеллом и встаю позади него.
Мессалла, помощник Крессиды, гримирует нас. Потом Крессида выкрикивает: «Мотор!» - мы начинаем движение. Улица затуманена, как будто подорвалась настоящая бомба, но это лишь дымовая шашка для создания соответствующей атмосферы. Дым напоминает мне о тенях и моих ночных кошмарах и значительно усиливает чувство беспокойства. Митчелл стреляет по окнам - я следую его примеру. Все прижимаются к мостовой, когда Гейл подбивает одну из капсул с огнестрельным оружием. Над головой свистят пули - сердце бешено стучит о рёбра. «Всё подстроено, - говорю я себе. - Всё понарошку. А кажется, будто взаправду. Как же страшно».
Боггс объявляет, что путь свободен, и даёт команду выдвигаться, но Крессида останавливает нас: ей нужно сделать несколько кадров крупным планом.
Мы должны повторить свои действия - выходит довольно забавно. Потому что солдаты Тринадцатого не знают, как обыграть всё то, что только что произошло. Митчелл явно вошёл в раж. Все помирают со смеху, гладя на его попытки, и, даже несмотря на то, что я напуган, мне не удаётся сдержать улыбки.
В итоге Боггсу приходится нас отчитать:
- Включить мозг, отряд четыреста пятьдесят один, - строго говорит он и переводит взгляд на голограф. Потом Боггс наступает на оранжевую плитку, приводя в действие бомбу, взрыв которой отрывает ему ноги.