8. Пора воспоминаний.
Мои сны совпадают с действительностью, с тем, что мне уже давно известно. Она убийца. Она убивает животных. И людей.
Проснувшись, я долго не отрываю взгляд от потолка. Пытаюсь всё хорошенько обдумать и связать образ убийцы с той девушкой с экрана, которую мне показали вчера. Не получается. Они — два совершенно разных существа, у которых нет ничего общего.
Дверь открывается — в палату входит Делли. Она тепло улыбается мне.
— Доброе утро, Пит. Как себя чувствуешь?
Вечно этот вопрос. Как я себя чувствую. Мой ответ всегда одинаков. Я путаюсь в том, что было, а чего не было, и лучше мне не становится.
— Я чувствую, будто иду по этой дороге в одиночку, — шепчу я. — Яд бежит по моим венам. Со мной происходит что-то не то. Никто не верит мне, что Китнисс переродок. Да я и сам уже начинаю сомневаться. — Какое-то время мы оба молчим, прежде чем я добавляю: — Я чувствую себя потерянным и до сих пор не знаю, куда податься.
Делли берёт меня за руку.
— Это хорошо, что ты начал сомневаться. Значит, ты на правильном пути. Китнисс не переродок. Она не пытается убить тебя. Она всегда пыталась спасти тебе жизнь.
— Неужели? — осторожно спрашиваю я.
Делли кивает, но мне с трудом верится.
— Я потерял всё. Моя семья мертва. И мой лучший друг, Ник… если бы ты знала, как я по нему скучаю. Будь он здесь, он бы что-нибудь придумал.
Слёзы бегут по щекам. Делли садится рядом с кроватью; тоже плачет.
— Не сдавайся, — шепчет она. — Я знаю, что у тебя никого не осталось, но ещё не всё потеряно. У тебя есть, что вспоминать. У тебя есть Китнисс. Она жива и всё ещё любит тебя. Понимаешь, она ведь себе места не находит.
Делли вытирает слёзы тыльной стороной ладони и говорит:
— Тебе есть, куда возвращаться.
Приходит доктор Грут с завтраком и говорит, что сегодня меня ждёт ещё один телепросмотр. Немного погодя в дверях появляется Прим. Она проходит в палату и садится по другую сторону кровати.
— Ты сестра Китнисс, — утверждаю я.
— Да.
— Почему ты не сказала мне раньше?
— Потому что ты был не готов, — отвечает она. — Ты бы расстроился. Зато взгляни на результат. Теперь мы можем говорить о ней!
— Она пыталась меня убить. Ты не должна доверять ей. Нельзя. Она солгала мне.
Доктор Маржа качает головой.
— Сколько можно ходить по кругу? Как же это утомляет!
— Кто ходит по кругу? — спрашиваю я.
— Ты, — указывает она. — Ты постоянно твердишь, что Китнисс пытается убить тебя, но подумай хорошенько, Пит: когда она в самом деле пыталась тебя убить? Подумай, говоришь ли ты сам правду? Или мы все настолько глупы, что не понимаем? Какой в этом смысл?
Никакого. Но для меня теперь всё утратило смысл. Я не удостаиваю доктора ответом, а прячу злость в дальние уголки своего существа. Вспоминаю, как Китнисс пыталась растерзать меня — она превратилась в дикого зверя и разорвала мне глотку. Воспоминание гладкое и блестящее. Было ли такое на самом деле? Правда ли она превращалась в животное? Бессмысленно. И очевидно, что глотку мне никто не разрывал, потому что я всё ещё здесь. Я жив.
— Давай посмотрим запись, — предлагает доктор. По трубочке бежит какая-то жидкость, и я чувствую, как всё напряжение, сковавшее моё тело, ослабевает.
— Что это? — спрашиваю я.
— Морфлинг. Он помогает расслабиться, — отвечает доктор Маржа. — Чувствуешь? Уже лучше?
— Лучше. Мне стало спокойнее.
— Ну и замечательно. Давай начнём.
На экране появляется Китнисс. Она сидит на дереве, под которым мы с профи расположились на ночлег, и спустя какое-то время сбрасывает на нас осиное гнездо.
— Видите?! — машу я на экран. — Она пыталась убить меня!
— Смотри дальше, Пит, — говорит Делли. — Она найдёт тебя и спасёт.
Мы продолжаем просмотр, и вскоре я убеждаюсь, что Делли говорила правду. После объявления Клавдия Темплсмита об изменении в правилах Китнисс отправляется на поиски. Она упрашивает меня вернуться к жизни. Кормит бульоном, даёт успокоительный сироп, уходит на пир, где её чуть не убивает Мирта, и с лекарством возвращается ко мне. Она делает укол и этим самым спасает мне жизнь.
— Вот видишь? — подаёт голос Делли. — Она спасла тебя.
Меня одолевает чувство неуверенности; я с подозрением смотрю на девушку.
— Почему она это сделала? Я не верю. Вы просто подправили кадры.
— Мы ничего не меняли, — отвечает Прим.
— Не имеет значения, — бросаю я, — потому что Антоний превратил её в переродка уже после Игр.
Доктор Маржа выключает телевизор и просит обеих девушек уйти. После того, как за ними закрывается дверь, женщина начинает говорить.
— Пит, давай попробуем мыслить здраво. Я расскажу, что происходит с тобой на самом деле. — Она переводит взгляд на планшет. — Вот, взгляни на записи. Тут зарегистрированы все изменения уровня яда в крови. Бо́льшая его часть уже выведена из организма. Хотя иногда показания колеблются. Тебя как будто что-то заставляет видеть вещи, которых не существует или поддаваться панике. Во время панической атаки уровень яда в крови повышается. Мы не можем это объяснить, следовательно, не знаем, как тебя вылечить.
Доктор Маржа на какое-то время замолкает, потом спрашивает:
— Ты понимаешь, о чём я говорю?
Я киваю, и она продолжает:
— Морфлинг успокаивает тебя. Это хорошо. Под его воздействием ты можешь отличить правду от лжи. Поэтому мы продолжим работу. Загвоздка в том, что тебе придётся принять решение: доверять нам или нет. Когда мы говорим, что Китнисс спасла тебя, а не пыталась убить — ты должен постараться поверить нам. Но пока что ты и слушать не желаешь.
Хочу возразить, но Маржа поднимает руку.
— Нет, погоди. Дай мне закончить. Я знаю, тебе тяжело. Ты не понимаешь, что происходит вокруг, и тебе больно. Ты потерял родных. Но она всё ещё здесь, и ты тоже любишь её. Я верю, что эта любовь до сих пор живёт внутри тебя. Ты можешь отыскать её. Веришь мне?
Я качаю головой. Может, я когда-то и любил Китнисс, но теперь она для меня мертва.
— Ладно, — не отступает доктор. — Можешь не верить сейчас. Но ты веришь, что мы пытаемся тебе помочь? Тебе не кажется, что это немного странно: все разом лгут или просто не знают всей правды о Китнисс?
— Но вы и не знаете правды. Её изменили, а вы просто этого не видите.
— Её не могли изменить, потому что Китнисс живёт здесь уже больше шести недель. И знаешь кого я вижу всякий раз, когда смотрю на неё? — спрашивает Маржа. — Сломленную девочку. Сломленную, потому что она потеряла тебя.
— Может, она убивалась горем, потому что не смогла прикончить меня. Или просто притворялась. Об этом вы не думали?
— Полагаешь, она и перед сестрой притворяется? Это бессмысленно.
— Для меня теперь всё бессмысленно, — отмахиваюсь я.
— Прим знает её, как никто другой. Ты виделся с ней. Ты знаешь, кто она такая и что ей можно доверять, — настойчиво говорит Маржа, пытаясь убедить меня. — Пит, ты разумный, рассудительный человек. Скажи, что ты думаешь? Ты доверяешь ей?
— Прим? — запинаясь спрашиваю я.
— Да, я говорю о Прим. Ты доверяешь ей?
Перед глазами стоит светловолосая девочка, которая ласково поглаживала мою руку. В памяти всплывает ещё одно воспоминание.
Мы стоим в кухне её дома, в Деревне победителей.
Она улыбается мне.
— Здравствуй, Пит. Хорошо, что ты зашёл.
Я улыбаюсь в ответ, а она подходит ближе и кладёт ладонь мне на плечо.
— Тебе, наверное, тоже не по себе, — говорит Прим.
Коротко киваю и наливаю ей чаю. Прим проверяет спину Гейла, лежащего на кухонном столе, потом снова поворачивается ко мне с серьёзным выражением на лице.
— Китнисс кричит во сне. Иногда она зовёт тебя. Я подумала, ты должен знать, Пит, ты много для неё значишь.
— Спасибо, — только и отвечаю я.
— Спустись с небес, — говорит Маржа. — На секунду я подумала, что ты потерял сознание.
— Я кое-что вспомнил, — говорю я. — Прим. Мы были в её доме в Деревне победителей…
— Это было хорошее воспоминание?
— Наверное. Но без боли не обошлось, — отвечаю я. — Не уверен. Гейл тоже там был.
— Попросить Прим вернуться? Она может помочь нам разобраться. Если у тебя есть какие-то вопросы, она, скорее всего, сможет на них ответить.
Когда Прим приходит, я рассказываю ей воспоминание. Девочка кивает и говорит, что глава миротворцев наказал Гейла публичной поркой. Китнисс была так расстроена. Прим рассказала мне тогда о кошмарах сестры только для того, чтобы я знал: я не безразличен Китнисс.
— Думаю, теперь всё иначе, — говорю я, когда Прим заканчивает.
— Вовсе нет. Она любит тебя.
Я отмахиваюсь:
— Если это правда, то где она сейчас?
— Она во Втором дистрикте, — важно отвечает Прим.
— С Гейлом?
— Он тоже там, — кивает она.
— Вот видишь. Она не любит меня. Всё это ложь, неправда. Я говорил тебе, ей нельзя доверять.
Откидываюсь на подушки и внезапно начинаю плакать. Мне не хватает сил себя контролировать. Моё доверие, моя вера тонут в боли. Как же трудно полагаться на этих людей. Очень трудно. Я знаю, что они пытаются помочь, но на меня наваливается слишком много воспоминаний, от которых я не могу избавиться. Слишком много воспоминаний, с которыми я не могу смириться. В одних блестящих видениях Китнисс убивает меня. В других — она отчаянно зовёт меня. Означает ли это, что я ей не безразличен? В чём правда?
Я прижимаю к лицу ладони, которые тут же становятся влажными от слёз.
Прим гладит мою руку и шепчет успокаивающие слова.
— Всё будет хорошо. Мы не сдадимся.
— Давайте сделаем перерыв и поедим, — предлагает доктор Маржа. — После обеда я хочу кое-что попробовать.
Мы втроём заканчиваем с едой, и доктор Роберт наносит мне визит.
— Как ваши дела? А, славно, Пит. Ты уже ешь самостоятельно. Это хороший знак. — Он улыбается мне и похлопывает по плечу. — Здесь тебе ничто не угрожает, Пит. Мы уже очень скоро выпишем тебя.
Доктор Роберт поворачивается к женщине.
— Вы, кажется, хотели что-то испробовать?
— Мы думали показать Питу один из агитроликов с участием Китнисс, — отвечает доктор Маржа. — Его не пускали в эфир, так что Пит не мог его видеть.
— Думаете, поможет?
— По крайней мере, мы можем быть уверены в том, что запись не вызовет у Пита ложных воспоминаний, — говорит Прим. — Было бы неплохо посмотреть, как он отреагирует. — Она ободряюще мне улыбается. — Что скажешь?
— С каких это пор люди стали интересоваться моим мнением? — с горечью произношу я. — Меня в любом случае используют в своих целях.
— Мне важно, что ты думаешь, — серьёзным голосом заявляет Прим.
— Значит, ты первая, — отвечаю я.
— Мы покажем тебе ролик, — решительно говорит Маржа. — Прим права: то, что ты увидишь, будет новым. Я снова дам тебе дозу морфлинга.
Сказав это, доктор поднимается и вводит успокаивающее мне в вену. Со мной происходит то же, что и раньше: мышцы расслабляются, я чувствую лёгкость.
На весь экран выскакивает картинка. Я вижу деревья и летающих в небе птиц. Потом камера опускается и показывает её. При одном только взгляде я весь напрягаюсь. Разум вторит, что она опасна, но морфлинг не позволяет мне выйти из себя. Я думаю о том, что сказала мне доктор. Необходимо попытаться довериться им. Может, стоит попробовать. До сих пор ничего другого мне не помогало. И эти люди заслуживают доверия гораздо больше, чем капитолийцы. Поэтому я делаю глубокий вдох и направляю всё внимание на экран телевизора. Китнисс стоит посреди леса, положив руку на грубую кору клёна, на ветках которого сидят маленькие чёрные птички. Чёрные птички с белыми пятнами на крыльях.
— Сойки-пересмешницы, — шёпотом произношу я. Прим, сидящая рядом со мной, кивает головой.
С печальным выражением на лице Китнисс начинает петь. Её голос поначалу немного дрожит, но от этого звучит не менее прекрасно.
В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки,
Где вздернули парня, убившего троих.
Странные вещи случаются порой,
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?
Сойки-пересмешницы вторят голосу, присоединяясь к песне. А Китнисс начинает второй куплет.
В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки,
Где мертвец своей милой кричал: «Беги!»
Странные вещи случаются порой,
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?
В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки.
Видишь, как свободу получают бедняки?
Странные вещи случаются порой,
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?
Мягко шумят кроны деревьев, и больше никто не издаёт ни звука. Я не свожу глаз с девушки, стоящей у дерева, которая поёт настолько красиво, что даже птицы замолкают, чтобы послушать её.
В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки
И надень на шею ожерелье из пеньки.
Странные вещи случаются порой,
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?
После окончания песни надолго воцаряется тишина. Листья по-прежнему шуршат на ветру, но птицы молчат.
Я перепрыгиваю назад во времени. В другом месте, в другой день эту песню пел мужчина.
Я сижу на полу в кухне пекарни и играю с испеченными фигурками, когда дверь открывается, и входит он.
— Привет, Пит! — улыбается мистер Эвердин. — Твой папа здесь?
— Он скоро придёт, — отвечаю я. — У него поручение.
— Не возражаешь, если я подожду его здесь? — спрашивает мистер Эвердин.
Я робко качаю головой и смотрю на него, вспоминая слова отца в мой первый учебный день.
— Видишь ту девочку? Я хотел жениться на ее маме, но она сбежала с шахтером.
— С шахтёром? — спросил я, не веря своим ушам. — Зачем она убежала с шахтером, если могла выйти за тебя?
— Потому что когда он поет, даже птицы замолкают и слушают, — ответил папа.
Может, попросить его спеть? Чтобы проверить, правда ли птицы замолкают, услышав его голос. Нет, я слишком застенчив.
К счастью, мне не приходится. Мистер Эвердин стоит на пороге и оглядывает нашу старую яблоню на заднем дворе. Несколько соек скачут по ветвям.
— Хочешь кое-что услышать? — спрашивает он меня.
Я оживлённо качаю головой.
— Да!
Он улыбается такой тёплой улыбкой, какой изредка меня одаривала Китнисс, потом заводит песню.
В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки...
Он поёт песню до конца — птицы прекращают щебет и внимательно слушают.
Мистер Эвердин допевает припев, но птицы какое-то время молчат. Я перевожу взгляд на яблоню. На ветках сидят маленькие птички; они вращают своими чёрными головками и молчаливо смотрят на нас.
Затем медленно, одна за другой, они подхватывают мелодию и повторяют её.
— Чудесные создания, — смеётся мистер Эвердин.
Из-за угла выходит отец, и птицы разлетаются, оборвав сладкий перепев.
— Пит. — Кто-то трясёт меня за руку. Я поднимаю взгляд и вижу обеспокоенное лицо Прим. — Что с тобой?
— Я знаю эту песню, — говорю я ей. — Я слышал её раньше.
— Слышал? Где? — спрашивает Прим. Доктор Маржа берётся за ручку и начинает что-то строчить в блокноте.
— Её пел твой отец, — говорю я Прим. — Это было давно. Он пришёл в пекарню, чтобы обменять белок на хлеб. Пока твой папа ждал моего, он пел эту песню. Я помню, как хотел узнать, правда ли птицы замолкают, услышав его голос. Папа говорил мне, что обычно так и бывает. И они правда замолчали.
Прим улыбается.
— Хорошо. Ты вспомнил! И не похоже, чтобы это воспоминание было плохим.
Я улыбаюсь в ответ.
— Ты права. Это хорошее воспоминание.
Позже той же ночью я лежал в кровати и думал о песне мистера Эвердин. Дерево висельника. Песня напоминает мне о Китнисс. В мозгу вспыхивает ясное, чёткое воспоминание. «Увидимся в полночь», — сказала она. Ложь. Это было ложью. Я так и не увидел её в полночь. Вместо этого Капитолий забрал меня в плен, а она сбежала, оставив меня одного. Кем бы она ни была — переродком или человеком — для меня ясно одно: ей нельзя доверять. Китнисс использовала меня. Она совсем меня не любит. Люди вокруг считают по-другому, но они-то не знают того, что знаю я. Они закрывают глаза на истину. Они слепы.
Не могу уснуть — сажусь и включаю в комнате свет. Доктор Маржа освободила меня от ремней, так что теперь я могу свободно перемещаться по комнате. Поднимаюсь с кровати, подхожу к двери и дёргаю за ручку. К моему удивлению, дверь открыта. Они забыли её запереть или в этом больше нет необходимости? В любом случае, я рад, что мне позволили немного свободы. Из коридора доносятся приглушённые голоса. Осторожными шагами я выхожу из комнаты и медленно иду на звук.
— Девочка сошла с ума, — говорит кто-то. Я замираю на месте, дойдя до угла. Дальше — огромных размеров зал, он же центр госпиталя. На одной из стен висит большой экран, перед которым собрались несколько человек: доктора, медсёстры и два мужчины, похожие на охранников. На них надета серая униформа, за пояса заткнуты пистолеты.
Но эти люди мне безразличны. Самое интересное происходит на экране. Девочка, предполагаемо сошедшая с ума, — это Китнисс. Она стоит посреди площади при всей амуниции в чёрном защитном костюме — несомненно, дело рук Цинны. Его выдают простая утончённость и характерный ему одному стиль.
На земле лежит юноша, дуло его автомата направлено прямо на Китнисс. Меня охватывает необъяснимое чувство страха. Парень собирается пристрелить её! Я сам себя не понимаю, но безумно хочу, чтобы она бежала, а он — опустил автомат. Но почему? Слегка трясу головой и стараюсь сосредоточить всё внимание на экране.
Парень, угрожающий Китнисс, ранен; весь потрёпанный, на щеке большой ожог. Китнисс стоит напротив него с поднятым над головой луком.
— Не знаю, — отвечает она на вопрос парня. — В этом вся проблема, верно? Мы взорвали вашу гору. Вы сожгли дотла мой дистрикт. У нас есть все причины убивать друг друга. Давай же. Доставь удовольствие хозяевам. Я устала убивать для Капитолия его рабов, — с этими словами Китнисс бросает лук на землю и отталкивает его носком ботинка к ногам парня.
— Я не раб, — отвечает тот.
— Зато я — раб, — говорит Китнисс. — Поэтому я убила Катона… а он убил Цепа… а Цеп — Мирту… а она пыталась убить меня. Одно тянет за собой другое, а кто в итоге побеждает? Не мы. Не дистрикты. Всегда Капитолий. Я устала быть пешкой в его Играх.
Пешкой в чужих Играх. Мне знакомы эти слова. Я слышал их раньше. Нет, не так. Я сам их когда-то произнёс.
«Мне бы только дать им понять, что они мне не хозяева. Что я больше, чем пешка в их Играх».
Мы были на крыше Тренировочного центра: я и Китнисс.
И я сказал, что не хочу, чтобы Игры изменили меня. Тогда она меня не поняла. Выходит, теперь всё осознала? И осознаю ли я? Мне сейчас вообще трудно что-либо понять. Смотрю на Китнисс, желаю, чтобы парень спустил курок. И в то же время не хочу, чтобы он это делал. Как будто внутри меня живут две личности, которые не могут ужиться друг с другом.
Тем временем Китнисс продолжает говорить:
— Когда я увидела, как рушится гора, то подумала — всё повторяется. Они снова заставили меня убивать вас — жителей дистриктов. Почему? Между Двенадцатым и Вторым никогда не было вражды, кроме той, что навязал нам Капитолий.
Она опускается перед парнем на колени и спрашивает:
— А почему вы сражаетесь с повстанцами? С Лайм, которая была вашим победителем? С людьми, которые были вашими соседями, может быть, даже родственниками?
— Не знаю, — отвечает парень.
Китнисс медленно встаёт и поворачивается, обращаясь к повстанцам на крыше:
— А вы, там наверху? Я родом из шахтерского города. С каких пор шахтеры обрекают на смерть других шахтеров, а потом добивают тех, кто сумел выбраться из-под обломков? Эти люди, — Китнисс показывает на израненные тела на площади, — не враги вам. Повстанцы — не враги вам! У всех один враг — Капитолий! Сейчас у нас есть шанс положить конец его власти, но это можно сделать только всем вместе!
Она протягивает руки к парню, словно предлагая свою помощь.
— Присоединяйтесь к нам. Вместе мы победим!
На короткий миг ничего не происходит. Я почти чувствую напряжение на той площади. Да я и сам весь напрягаюсь в ожидании. Выстрелит? Хочу ли я? Выстрелит ли он в моего врага? Действительно ли она мой враг? Я всё ещё спорю сам с собой, когда вижу, как в Китнисс стреляют.