ПРИНЦ И НИЩИЙ.

За полтора месяца до событий, описываемых в прологе.

Конец января, пятница, поздний вечер.

Помню как сейчас, стоял конец января, в последнюю неделю здорово подморозило, а в ночлежке, соответственно, резко повысилась температура. Ну, в смысле, добрая половина персонала и волонтёров, вроде меня, слегли с температурой, а клиентов, напротив, прибавилось – кто ж осмелится, даже с самым свободолюбивым нравом спать на улице, когда столбик термометра опускается ниже нуля!

Я только успел переодеться в рабочее – трёхгодичной выдержки джинсы от Страус и длинный свитер крупной вязки – как громкий кашель за спиной заставил меня подскочить на месте. И это точно не было вежливое покашливание, чтобы привлечь к себе внимание. Нет, внимание согнувшийся пополам в приступе кашля мужчина, безусловно, привлёк. Я, привычным уже жестом, приобнял его за плечи, поддерживая и помогая присесть на ближайший стул. Пообещав немедленно вернуться, я сбегал на кухню за тарелкой горячего супа.

– Вот, Вам нужно согреться! Поешьте горячего, и Вам непременно полегчает. Хотя, с таким кашлем без антибиотиков уже, наверное, не обойтись… У Вас, кажется, и жар? – я отвёл со лба тёмные кудряшки и ладонью оценил навскидку температуру нового клиента. Его кожа обожгла мне пальцы… чёрт, похоже, лучше вызвать скорую! Мужчина поднял на меня покрасневшие слезящиеся глаза.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, – проговорил он слабым голосом, – я сюда не за этим пришёл, – он кивнул на тарелку. – И антибиотики мне мой доктор уже прописал, я в порядке, правда! – поспешил он уверить меня, очевидно, читая сомнение и озабоченность на моём лице. – Видите ли, в понедельник у меня слушанье по одному делу, а мой подзащитный пропал с концами. Это уже не впервые, только вот, если на этот раз он не появится, сына ему не видать. Это четвёртая ночлежка за сегодняшний вечер, я, как Вы, наверное, заметили, не в лучшей форме, и основательно вымотался, так что, мне бы здорово помогло, если бы Вы взглянули на фото и сказали, не видели ли этого человека… вот.

***

Первым, что я подумал, прокашлявшись и подняв, наконец, голову было: «Ну вот, так и знал, что этот грипп сведёт меня в могилу!» Судя по всему, я умер и попал в Рай, потому что тот, кто смотрел на меня с тревогой в глазах, не мог быть никем иным, как Ангелом небесным. О, точно, и голос у него ангельский! Небожитель упорхнул в неизвестном направлении, но тут же вернулся.

– Вот, Вам нужно согреться! Поешьте горячего, и Вам непременно полегчает. Хотя, с таким кашлем без антибиотиков уже, наверное, не обойтись… У Вас, кажется, и жар? – крепкий запах варева в тарелке, которую он поставил передо мной, привёл меня в чувство. Ага, парень принимал меня за клиента этой богодельни. Я прикинул, как выгляжу, учитывая недельную небритость, лающий кашель, насморк и моё уже трёхчасовое метание по городу в поисках злосчастного горе-папаши… да, он вполне адекватно оценил меня по рубашке, так сказать. Нужно было срочно как-то выруливать ситуацию, мне почему-то совсем не хотелось, чтобы эти небесные глаза смотрели на меня с жалостью и сочувствием.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, – прогнусавил я и объяснил причину моего визита. Как ни странно, в его глазах мелькнуло узнавание при взгляде на фото, и прекрасный незнакомец воскликнул, лаская мой слух:

– О, Боже! Это же старина Бэнкс! Ребята на раздаче рассказали мне, что его сегодня увезли на машине скорой помощи, у него был такой жар, что бедолага прямо за столом потерял сознание!

– Вот чёрт… а известно, в какое отделение его отвезли? Мне позарез нужно повидать его, или хоть справку из больницы о его состоянии, чтобы перенести слушанье по делу!

– Так Вы… эмм… действительно адвокат? – он слегка наклонил голову и исподлобья взирал на меня с недоверием. Я даже оскорбился слегка.

– Да! Просто я очень больной, небритый и остро нуждающийся в сне адвокат… общественный защитник, – он понимающе кивнул.

– А! – его «А!» прозвучало как-то пренебрежительно, и я встал в позу.

– Что значит «А!»?

***

– Что значит «А!»? – вскинул он голову, резко выпрямившись на стуле. И куда только вся сонливость подевалась! Из-за громоздкой тёмной оправы его глаза смотрели на меня… с глубочайшей обидой. Опаньки! Это что, я его гордость профессиональную что ли походя задел? И что я такого сказал-то? Даже не слово – одну жалкую букву… Да это и общеизвестно, мне один из моих бывших, студент юрфака, столько анекдотов про общественных защитников рассказывал! У них эта категория вроде мальчиков для битья, только ленивый на их косточках не плясал. «Труд какого адвоката оплачивается справедливо? – Общественного защитника! – А сколько он получает? – Ноль долларов в час!» К ним относились как к отбросам, как к бедным родственникам, которых стыдятся.

– Ох! Прости, пожалуйста, я вовсе не хотел обидеть! Просто, знаешь, говорят, общественные защитники, как бы это сказать… не сливки адвокатского сообщества!

– И кто ж это тебе такое сказал? – наклонил он голову вбок, поджав губы. Так, похоже, «униженный и оскорблённый» решил отстоять свою честь.

– Ну, на самом деле, мне-то лично не приходилось сталкиваться – тьфу-тьфу-тьфу! – но один мой бывший учился на юридическом, так что информация, можно сказать, из первых рук, – его брови взлетели, скрываясь под чёлкой.

– А! – его «А!» отдавало издёвкой, и я гордо скрестил руки на груди.

– Что значит «А!»?

***

– Что значит «А!»? – а я и сам не знал, что оно значит. Что я рад подтвердившейся догадке и, ставшей вполне реальной, возможности пригласить его как-нибудь на свидание… ну, побрившись, помывшись, естественно? 

– Да ничего такого, просто я слыхал, будто представители сексуальных меньшинств являются наиболее толерантной частью общества! Что-то типа «Не суди, да не судим будешь», «Кто без греха, пусть бросит первый камень»…

– «Дарёному коню в зубы не смотрят!» – сострил он, и я невольно усмехнулся.

– А как насчёт «Не плюй в колодец!»**? – он тоже хихикнул.

– Туше!

***

Откинувшись на спинки стульев, мы уставились друг на друга с идиотскими радостными улыбками. Только сейчас мне удалось как следует разглядеть его, и я пришёл к выводу, что первое впечатление было просто-таки пальцем в небо. Во-первых, он был, скорее всего, моим ровесником, ну, или на пару лет старше, и просто эта щетина – почти борода – старила его. Во-вторых, позор на мою седую голову! Как я мог принять его за бомжа в пальто от Ральф Лорен и очках, пусть и в стиле ретро, от Гуччи? И, в-третьих, последних и самых важных… ух ты! Да он, похоже, красавчик! Естественно, недельная щетина, покрасневшие веки и неряшливо сбившиеся кудряшки несколько портили картину, но, чёрт возьми, эти покрасневшие веки были обрамлены самыми пушистыми ресницами, какие я когда-либо видел, и сквозь них внимательно на меня смотрели лукаво поблёскивающие глаза удивительного янтарно-зелёного оттенка, а его улыбкой можно было лечить рак! Наконец, он как-то неловко крякнул, слегка мотнул головой и хлопнул руками по коленям.

– Эх, как мне ни приятно твоё общество, – ииии! Ему приятно моё общество, ура! – но мне нужно, всё-таки отправляться за моим пропавшим клиентом. Ты не спросишь у своих коллег, куда конкретно его отвезли? – он встал и тут же упал обратно, едва не промазав мимо стула, да, он явно был не в состоянии куда-либо идти. По крайней мере, не в одиночку.

***

Выяснилось, что моего подопечного отвезли не в ближайшее отделение скорой помощи, где не оказалось мест, так что путь туда занял почти час по запруженным в вечернее время машинами дорогам. В тёплом уютном салоне такси меня моментально развезло, и я отключился, бесстыдно воспользовавшись моим новым знакомым как подушкой. Когда, по прибытии на место, он – весьма деликатно – разбудил меня, я растерянно заморгал, совершенно выбитый недолгим, но глубоким сном из реальности. Вид у меня был при этом, судя по его реакции, весьма забавный, поскольку он заливисто рассмеялся, и на секундочку мне показалось, что сейчас он потреплет мне щёчку или почешет за ушком, таким умильным был его взгляд. Впрочем, через минуту моя амнезия прошла, я вытащил наличные и расплатился с водителем. 

– Золотой зажим от Картье? Серьёзно? Мне действительно следует пересмотреть мои представления об общественных защитниках? – он вопросительно изогнул бровь, остановившись – руки в боки – перед машиной и явно забавляясь моими жалкими попытками выбраться из неё. После третьей неудачи он таки сжалился и выдернул меня оттуда, схватив за предплечья.

Войдя в холл больницы, я сразу направился к дежурной сестре, показал документы и попросил узнать о состоянии клиента, а потом присоединился к моему ангелу-хранителю в зале ожидания. Он как-то погрустнел и сидел, согнувшись и опершись локтями о колени. Мне захотелось спросить, что с ним, и только тут я понял, что не могу окликнуть его по той простой причине, что до сих пор не знаю имени. 

Тогда я положил руку на его плечо. Он вздрогнул и выпрямился, поворачивая ко мне лицо, на котором застыла глубокая тоска.

– Прости… я напугал тебя?

***

– Прости… я напугал тебя?

Ну да, откуда ему было знать, что за исключением Кэрол, всё остальное, связанное с больницами, пробуждало во мне не самые радужные мысли. Мама, папино сердце, да ещё и Финн...

– Нет-нет, ты здесь совершенно ни при чём, – выдохнул я, вставая. – Так, плохие воспоминания. Я, кстати, Курт, Курт Хаммел.

– Курт, – прокатил он на языке моё имя, будто пробуя его на вкус, – что ж, приятно наконец познакомиться, Курт, – он протянул мне руку, пожать которую я не успел.

– Я Блейн А...

– Молодые люди, – прервал нас подошедший мужчина в медицинской робе, – мне передали, что вы интересовались состоянием мистера Бэнкса? Вы родственники?

– Нет, я его адвокат, общественный защитник, а мистер Хаммел...

– Я работаю в ночлежке, откуда его доставили к вам, – прервал я Блейна.

– С прискорбием должен сообщить... – и снова смерть. В больнице людей лечат… ну, тех, кого ещё можно вылечить. Человеку легчает, и после мгновенного всплеска радости и благодарности он просто не думает об этом больше, ведь чувствовать себя нормально, это… нормально, нет? 

Другое дело, когда помочь нельзя, трагедии потери близких застревают в сердце острыми шипами, продолжая причинять боль и через годы, и, даже если всё обходится, как в случае с отцом, пережитый страх остаётся в сознании мутным осадком, готовым всплыть на поверхность, потревоженный воспоминаниями. У меня таких воспоминаний, связанных с больницей было с лихвой. Дальнейшие слова врача я воспринимал с трудом. Края моего слуха коснулись какие-то медицинские термины, что-то про разрыв аорты, слишком позднее обращение и общее состояние пациента. Блейна эта новость, похоже, тоже подкосила, потому как улыбка на его лице исчезла, уступив место плотно сжатым в чёткую, жёсткую линию губам. Он прошёл к административной стойке, чтобы оставить какую-то информацию и получить документы о смерти для предоставления в суд, а я, оглядевшись по сторонам, нашёл аппарат с кофе.

– Обезжиренного мокко у них здесь нет, что пьешь ты я не знаю, поэтому остановился на простом латте, – протянул я ему стаканчик.

Блейн изогнул бровь, поднеся напиток к губам.

– Гм, мокко? – не меняя выражения лица, переспросил он. Я непроизвольно закатил глаза. Знаю, что та еще дурная привычка, и Рейч мне постоянно за это выговаривает, но что поделать, привычка – вторая натура.

– Да, мокко, и я знаю, что это так по-гейски, но я тот, кто есть, и меня не волнует отношение к этому окружающих.

– Эй, потише. У меня нет с этим проблем. 

Он отпил кофе, облизнул губы, практически загипнотизировав меня молниеносно прошедшим по нижней губе кончиком языка, и улыбнулся. 

– Для меня любой кофе с молоком – уже праздник. Я плохо переношу лактозу и не часто могу себе позволить такое. Если ты не против, давай, присядем ненадолго, а то я с ног валюсь.

– Прости, я не собирался тебя травить, честно. Можешь не пить, садись, я принесу простой чёрный.

– Не суетись, а то и так голова кружится, – устало улыбнулся Блейн. – Ничего со мной не станется от одного латте, да и к тому же вокруг полно врачей.

– Не шути так, – ответил я, присаживаясь рядом. – И если это не противоречит адвокатскому кодексу, что там с мистером Бэнксом, покойся он с миром?

– Обычная история завсегдатая ночлежек. Сокращение, алкоголь, бродяжничество, лишение родительских прав. Мы должны были отсудить ему право на свидания с сыном. Нет, он не плохой человек, просто оступился и упал, а руку подать оказалось некому.

– Да, грустно. Плохо, когда тебе некому помочь.

– Курт… извини, меня совсем развезло, я буквально на минуточку закрою глаза, растолкай меня через пять минут, мне хватит, я себя знаю!..

Блейн поставил на пол недопитый кофе, облокотился на ручку кресла и, вполоборота отвернувшись от меня, прикрыл глаза, ненароком давая мне возможность разглядеть его поподробнее. Спящий Блейн был ещё более очарователен, если такое вообще возможно. Он по-детски подогнул одну ногу под себя, почти свернулся в кресле клубочком, и мне сразу вновь вспомнился Финн. Финн тоже всегда засыпал в кресле у телевизора, но ему-то уж точно ни за что не удалось бы поместиться в нём вот с таким комфортом. Рот Блейна был чуть приоткрыт, видимо, нос заложило окончательно, и он дышал ртом, отчего губы пересыхали, и он периодически облизывал их, лишь ухудшая ситуацию. «Завтра наверняка появятся весьма болезненные трещины, нужно будет посоветовать ему воспользоваться бальзамом», – подумал я и тут же одернул себя: – «Ты с ним и дня не знаком, а уже лезешь с советами. Да ещё с такими. Курт, остынь, он натурал. Об этом даже спрашивать не надо, и без того всё понятно.» 

Так я и сидел какое-то время, молча, думая о своём. Из раздумий и лицезрения спокойно посапывающего Блейна меня вывело его резкое движение. Подбородок придерживаемый ладонью соскользнул с неё и Блейн встрепенулся. Я хихикнул и поднёс руку к лицу, пытаясь скрыть свой смех, скорее от себя самого, нежели от немногочисленных людей в зале ожидания. В кармане заверещал телефон, оповещая о новом сообщении.

Рэйчел: Твоя смена скоро заканчивается. Может, все-таки присоединишься?

Курт: Я устал. Домой и спать.

Рэйчел: Была бы рада такому ответу, если бы дома тебя ждал принц...

Рэйчел: Можно и без коня ;)

Курт: Берри, кто-то пьёт?

Рэйчел: Не будь занудой.

Курт: Веселись. Поболтаем завтра. Я немного занят с одним знакомым.

Рэйчел: Курт, завтра уже наступило. Что за знакомый? Симпатичный?

Понимая, что наша переписка грозит перерасти в телефонный допрос с пристрастием и попутным подробным описанием происходящего в баре, в который Рэйчел вот уже пару месяцев безрезультатно меня зазывает, я решил проигнорировать собеседницу. Время действительно было уже за полночь, и пора было возвращаться домой. Я убрал телефон, легко коснулся руки Блейна и замер. У парня, определенно, был жар. 

– Блейн, Блейн, проснись, – позвал я его.

Он вновь встрепенулся и открыл глаза. На секунду мир остановился. В этих глазах было что-то такое, чего я ещё не видел прежде и затруднялся дать этому определение. Лицо бородатого взрослого мужчины смотрело на меня широко распахнутыми глазами ребенка, который дезориентирован, потерян, но отнюдь не испуган. 

– Блейн? Слушай, ты весь горишь, давай, я сейчас позову сестру, тебя осмотрят, может, дадут что-то от жара… да и твой кашель, он немного пугающий, – в ответ он мгновенно – я бы сказал, профессионально – построил бровки домиком и жалобно простонал:

– Нееет… пожалуйста, Курт, не оставляй меня здесь. Я был у врача, правда, дома у меня есть лекарства. Мне просто не стоило выходить сегодня, я полежу выходные, пропью антибиотики, и всё пройдёт! – да, у актёров и адвокатов, определённо немало общего. Я внутренне ему поаплодировал, на жалость он давить умел.

– Хм… был у доктора, лекарства дома… точно? Смотри, я ведь проверю! 

– Э? Как это?

– Что значит, как? Не отпущу же я тебя в таком состоянии бродить в одиночку по городу, да и должен ведь кто-то оказать тебе первую помощь, ну, там, чай приготовить с мёдом и лимоном… у тебя лимон есть? – он слабо кивнул, и его глаза как-то подозрительно увлажнились, впрочем, наверное, от высокой температуры.

– Спасибо, Кууурт! Ты так добр ко мне… ты вовсе не обязан!..

***

– Спасибо, Кууурт! Ты так добр ко мне… ты вовсе не обязан!.. – мне действительно становилось уже неловко, в конце концов, я этому парню никто, а он потратил на меня весь вечер и уже полночи, и не просто за посиделками в кафе, а сопровождая, поддерживая – в самом буквальном смысле слова – помогая даже переодеться, умыться и забраться в постель, готовя, как и обещал, мне чай и заставляя принять лекарства. Впрочем, может, в нём сработала привычка возиться с обитателями ночлежки, и он воспринимает меня как очередного подопечного, беззащитного и нуждающегося в помощи?.. Чёрт… а вот это уже было обидно! Верно, но обидно. Он мне здорово понравился, этот Курт… Кууурт Хааааммел, ха, красиво звучит! Но то, что я сейчас вижу в его глазах, мне совсем-совсем не нравится! Совершенно! Потому что это жалость, сострадание и, кажется… умиление? Точно! Всё это чудесные чувства, но только по отношению к потерявшемуся щенку, а не ко мне! Я всего лишь болен, я же не всегда такая размазня! Упс, почему он смотрит так озабоченно? Похоже, он что-то спросил, а я не ответил… Отвлёкся, прости, сейчас сосредоточусь.

– Блейн! Я понимаю, тебе плохо, но мне нужна минутка твоего внимания. Ты меня слышишь? Дай мне хоть какой-то знак… окей, ты меня слышишь. Мне нужно отлучиться на полчасика, я вернусь проверить, как ты, спал ли жар, и если это будет не так, я всё-таки отвезу тебя в больницу, не обессудь! Кивни, Блейн! Вот и ладушки! – он уже почти развернулся, чтобы уйти, но я, собрав все свои силы, схватил его за руку и прохрипел:

– Я люблю тебя, Ангел…

***

– Я люблю тебя, Ангел… – да, ну, просто здорово!… Этот самый натуральный натурал вовсе не собирался облегчить мне задачу не запасть на него как малолетка! Ну, правильно, так держать! Признался в любви, затрепетал своими непристойными ресничками и отрубился… Ладно, спишем на бред больного. А теперь вперёд, Курт, где-то тут неподалёку мы проезжали круглосуточный супермаркет… лекарства-то у него есть, а вот насчёт покушать... на кухне шаром покати!

Мне повезло, ближайший работающий маркет оказался всего в двух кварталах, небольшой, но вполне приличный. Я купил хлеб и необходимый минимум продуктов, чтобы быстренько сообразить ему куриного бульона на пару дней. Потом, уже у кассы, мой взгляд упал на стенд с разной мелочёвкой, и я всё-таки решился и купил ему бальзам для губ. Мой любимый, вишнёвый. Не то чтобы я строил какие-то иллюзии…

Когда я вернулся, он дрых без задних ног, время от времени всхрапывая, поскольку нос был всё ещё заложен, зато температура, определённо, снизилась. Часы показывали уже четверть второго, так что мне стоило поторопиться, я поставил кастрюлю на плиту и сел сочинять записку. Собственно, писать было особо нечего, я оставил ему подробные инструкции по обращению с бульоном, не слишком рассчитывая на то, что он сам сообразит убрать бульон в холодильник и разогревать в микроволновке порции по мере необходимости. Ну, учитывая пакет с прокисшим, видимо, ещё в прошлом году молоком посреди стола и два мумифицированных яблока на подоконнике. По-видимому, в этой квартире бывал кто-то ещё, потому как Блейн сам сказал мне о непереносимости лактозы, а молоко и испортившийся сыр, найденный мной в недрах холодильника, хозяину жилища явно не принадлежали. 

Закончив писанину, я задумчиво осмотрелся. Это была воистину странная обитель. Начиная с того, что это был самый настоящий чердак, приспособленный под жильё. То есть, одно довольно просторное помещение, первый угол которого служил кухней, а заодно, похоже, и столовой, во втором – единственном отгороженном, пусть тонкими, но всё же стенками – помещалась ванная, кстати, весьма недурная, а душ с множеством режимов и кучей кнопочек неизвестного мне назначения почему-то вызвал в памяти тот шикарный зажим для купюр, что я заметил у него в такси. Третий уголок был, судя по всему, предназначен для работы: письменный стол, заваленный бумагами – о, Боже! Это же антиквариат, ну как можно бросать на таком кружку с недопитым чем-то, что, вероятно, было когда-то кофе! – и небольшой несгораемый шкаф с многочисленными ящиками, вроде тех, что используют в конторах. Четвёртый же… мммм, это определённо было любимым местом хозяина. Электронное пианино, явно не дешёвое, гитара в кожаном чехле и стопочка аккуратно сложенных неисписанных нотных листов, полочка с виниловыми пластинками и впечатляющих размеров стенд с дисками, разложенными в алфавитном порядке. Особой полочкой в нём были выделены все альбомы, сборники и даже отдельно выпущенные синглы P!nk. Чистота и порядок на этом островке музыки никак не сочетались с полной корзиной грязного белья в ванной и ужасом, творившимся в холодильнике, что я невольно задумался, одному ли человеку принадлежит всё это?

И посреди всего этого нагромождения странностей торчал, как пень в центре поляны, диван-кровать, где и храпел мой новый знакомый.

Я взглянул на часы, ужаснулся – было уже четверть третьего – и быстро подписал прощальное послание. Моя рука нерешительно застыла на мгновение над бумагой, но я обозвал себя дураком, мысленно отвесил себе подзатыльника и положил листок на его тумбочку. Да, ужасно не хотелось вот так просто уходить, но я ненавидел быть навязчивым, а оставлять свой номер кому-то, кто тебя об этом вовсе не просил… очень похоже на навязчивость. К тому же, это практически обязывало его позвонить мне, даже если он был в этом совершенно не заинтересован. Нет, я не собирался ставить его в неудобное положение. И потом, если ему действительно захочется повидаться со мной снова, думаю, он сумеет сообразить, где можно найти Курта Хаммела. 

Я придавил записку тюбиком бальзама для губ, бросил прощальный взгляд на мирно посапывающего Блейна и вышел.

***

Меня разбудил яркий солнечный свет. Это могло означать только одно: уже давно перевалило за полдень. Ну и ладно, дел у меня ни на сегодня, ни на завтра не было намечено никаких, так что я сладко потянулся, перевернулся на другой бок и решил подремать ещё. Тут мой взгляд зацепился за что-то постороннее на моей тумбочке. Там стояла какая-то баночка, а под ней лежал лист бумаги. Я приподнялся на локте – баночка бальзама для губ и исписанный аккуратным почерком лист под ней. Так, спокойно… Вряд ли вор мог оставить записку, да ещё и подарок. Воспоминания вчерашнего вечера потихоньку пробились сквозь остатки сна. Поиски клиента… ночлежка… голубоглазый ангел… Курт… 

– Курт! – я подскочил на кровати, хватая записку. 

Через полчаса я сидел за столом в кухне, с наслаждением глотал самый вкусный в мире куриный бульон и в сотый раз перечитывал послание Курта. И в сотый раз мне чего-то в нём не хватало. Оставалось некоторое чувство неудовлетворённости, незавершённости, но, что же это, чёрт возьми?! Мой мобильник затрясся от вибрации, сообщая о входящем сообщении, ну, конечно, братец… Вот оно! Телефон!

Мы даже не обменялись телефонами! Я вчера совсем плохо соображал, особенно приняв все эти лекарства, а он… почему он не оставил мне хотя бы свой? Вон, руководство пользователя для потребителя бульона почти на целый лист настрочил! А номер трудно было приписать? Забыл? Или не захотел? Или просто даже в голову не пришло? Всего лишь очередной нуждающийся в помощи – поставил галочку и забыл? Что-то болезненно сжалось в груди. Сердце? 

Да ладно тебе, Блейн, сколько вы общались? Несколько часов? Что ты вообще о нём знаешь?

Что у него самые красивые глаза на свете… и самые нежные, сильные и заботливые руки… и голос напоминает журчание лесного ручейка… и сердце, должно быть, из чистого золота, если учесть, сколько он со мной провозился вчера, да ещё и бальзам такой хороший подарил…

Дааа… ты попал, Блейн! 

Но он ушёл, не оставив ни единой зацепки, ни малейшего намёка на то, хочет ли он ещё когда-нибудь меня увидеть.

Я размышлял над всей этой ситуацией пока мыл посуду, убирал в холодильник кастрюльку, как и было указано – подчёркнутое трижды – в инструкции Курта и готовился к выступлению в «Parnell cafe»*, где я пою субботними вечерами. Сегодня, вообще-то, я собирался позвонить и сказать, что не приду, но сейчас я чувствовал себя намного лучше, разве что, публике придётся довольствоваться инструментальной музыкой, поскольку вокал пока, определённо хромал.

Внезапно меня осенило – ночлежка! Мы познакомились там, потому что Курт помогал там волонтёром. Отлично!.. Значит, надо просто пойти туда и выяснить, когда я могу застать Курта Хаммела. Отличный план!.. 

Был бы отличный… если бы я помнил, в какой именно ночлежке мы встретились!

––––––––––––––––––––––

* Это название вполне реального паба, правда, не в НЙ, а на Лигурийском побережье, где один из авторов работал и о котором сохранил нежнейшие воспоминания. Хозяин заведения бредил Новой Зеландией.