Глава 2
Я — полная дура. Потому что неожиданно разнервничалась. Ничего подобного за мной уже давно не наблюдалось, а тут начала носиться по квартире, не зная, за что хвататься, хотя дома у нас и так всегда идеально чисто. Зачем-то решила помыть голову и сразу же передумала, так как всё равно не успела бы высушиться.
Побежала переодеваться и долго стояла перед раскрытым шкафом, не в силах сообразить, что лучше надеть.
Пришлось просто сесть и напомнить себе, что я не какая-нибудь легкомысленная идиотка, чтобы волноваться из-за парней и чтобы переживать о каких-то там чувствах или отношениях. Эта тема вообще не для меня и не про меня. Вокруг полно всего гораздо более важного, нужного и полезного, о чем стоит думать. А сейчас, безусловно, о Кристине.
Но всё равно, когда раздался звонок в дверь, я подскочила как ошпаренная, в панике задела локтем чашку на тумбочке, и недопитый чай вылился на длинношерстный белый овечий ковер. Вытирать времени не было.
К счастью, Якушин тоже не заморачивался сборами: пришел в домашних спортивных штанах, куртке нараспашку и кроссовках с развязанными шнурками, просто пробежал по боковой дорожке и под окнами срезал, чуть больше пары минут.
— О! Привет! — весь раскрасневшийся с мороза сунул мне в руки какой-то пакет.
— Что это?
— Холодец, — немного стесняясь, сказал он. — Мама дала. Извини.
— Хорошо, а то еды здесь совсем нет. Только сегодня приехали из дома отдыха.
Мы как-то нелепо застыли в коридоре. Обычно ко мне никто не приходил. И я сама не ходила. Тем более я не знала, как вести себя с парнем. А уж если этот парень твоя давняя несбыточная мечта, и подавно. Но Якушин сам быстро нашелся. Сунул куртку на вешалку, скинул кроссовки. От его темно-зеленой в крупную черную клетку рубашки повеяло апельсинами и табаком.
— Куда идти?
На кухне у нас всегда чисто, как в телевизионных кулинарных передачах, потому что моя мама никогда не готовит. В ходу только чайник, соковыжималка и микроволновка. По праздникам и особенно торжественным случаям готовит папа, но это бывает очень редко, а Вера, наша уборщица, приходит два раза в неделю и по-любому всё тщательно моет.
Якушин выбрал высокую табуретку возле окна.
— Значит, ты из нашей школы?
— Да. В десятом.
— Понятно, — он, кажется, уловил мою неловкость. — А Галина Станиславовна ещё работает?
— Куда же она денется?
Мы замолчали. И я готова была сквозь землю провалиться, оттого, что не умею изображать милое создание и трепать языком обо всем подряд.
— Ты-то хоть знал Кристину?
— Почему знал? Я её и сейчас знаю.
— Ты прав. Всё так перемешалось.
— Я и сам никак не привыкну. Вот только видел человека, болтал с ним, и тут раз, такое. Вроде и не умерла, и не жива тоже.
Он встряхнул головой, словно прогоняя дурной сон, и моё сердце сжалось от болезненного фантомного воспоминания.
У него было такое лицо, что смотришь, смотришь и никак не можешь ухватить, в чем же секрет. Вроде бы ничего особо выдающегося — простое среднестатистическое лицо, уж точно не такое красивое, как у папы, но в то же время необыкновенно открытое и обаятельное.
Моё молчание Якушин воспринял по-своему.
— Послушай, если собираешься спрашивать, из-за чего Кристина это сделала и при чем тут ты, то это бесполезно. Я сам ничего не понимаю.
— Вы с ней встречались?
Вполне логичный вопрос, но он поморщился.
— Я живу на шестом этаже, прямо под ней. Наши родители дружат уже лет десять и вечно нас женят.
— Ясно.
— Мы отмечали Новый год вместе. Их семья и наша. И всё было хорошо. Нормально было. Ничего странного или необычного. Только когда начался салют, и мы вышли на балкон, она завороженно, не отрываясь на него смотрела, а потом сказала, что у меня очень скоро всё наладится.
— Что наладится?
— Откуда я знаю.
— А как вообще всё это получилось? Ну, как она? Когда?
— Вечером первого января, часов в десять. Лёша, брат мой, с женой только от нас уехали. Папа провожать их до метро пошел, а я понес Ворожцовым стулья. Один оказался из Кристинкиной комнаты. Тётя Надя только зашла к ней, и тут же обратно. Глаза безумные, судорожно пытается что-то сказать, но не может. Захожу в комнату, а там Кристина на полу в полной отключке, видимо, когда её прихватило, она с кровати аж скатилась. Короче, её отец тут же неотложку вызвал. Я ей сразу пытался желудок промыть, но моя мама начала вопить, чтобы я не занимался самодеятельностью, а дождался папу. Хотя потом врачи с неотложки, которая приехала раньше него, подтвердили, что я правильно всё сделал. Но мама у меня всегда такая. Думает, что я раздолбай какой-то. А тётя Надя всё это время только сидела на кровати и громко рыдала.
Невидящим взглядом, с очень несвойственным ему выражением лица, Якушин упёрся в сахарницу, наверное, действительно под большим впечатлением находился.
— Знаешь, всё так быстро происходило и одновременно очень медленно, словно вечность тянулось.
Видно было, что ему очень хочется сказать что-то важное, ради чего он потащился сюда в январский холод и темноту. Он морщился, ковырял угол стола, вздыхал, наконец, с трудом выдавил:
— Я всё время думаю, что мог бы помочь ей как-то. Мог что-то сделать, но не сделал.
— Она делилась с тобой?
— Скорее, наоборот. Она здорово слушала, а я этим пользовался.
— Ныл, что ли?
И тут Якушин, наконец, оторвав взгляд от сахарницы, поднял на меня свои прекрасные глаза, настороженно посмотрел и вдруг расхохотался. Очень по-доброму рассмеялся, тепло и открыто.
— Можно и так сказать. Помню, в прошлом году ещё я стоял у подъезда, а она из школы шла. Вся какая-то подавленная и замороченная. Я пошутил, что у неё на лице отпечаталась вся мировая скорбь, а она серьёзно так отреагировала: «Хорошо тебе, у тебя всё есть. Живи себе и радуйся». Я уточнил, что «всё», а она «ну друзья, близкие, люди, которые тебя понимают». И что, мол, у меня никогда не бывает плохого настроения, а значит, и проблем. Тогда я сказал, что так всё и задумано, потому что не хочу, чтобы другие видели, что эти проблемы есть. Ну, и пошло-поехало. Не знаю, то ли тон у неё такой был, то ли я совсем расслабился, одним словом, наболтал всякого. Как раз у меня тогда Женька ещё была, ну подруга моя бывшая. И вот, с того дня, как ни встретимся, так Кристина расспрашивать начинала про колледж, Женю, родителей и друзей. Вроде бы и не нависала особо, мне даже нравилось с ней болтать, но однажды вдруг сказала: «не понимаю, почему так всё несправедливо», а потом добавила, что я бедный и заслуживаю сочувствия. Представляешь? Ну, я, конечно, разозлился и высказался, что я не бедный, что она сильно сгущает краски, потому что у меня всё хорошо. Немного резко, правда, сказал. Грубо. Ну, то есть мы не ссорились, но больше о таком не разговаривали. Я вот думаю, может, она на то обиделась? Но ведь с тех пор уже больше года прошло.
— Сомневаюсь. Хотя, кто знает? Вот, только какой интерес слушать про чужие траблы, когда самому тошно?
Видимо я попала в самую точку. Якушин подскочил, побежал в коридор, достал из куртки сигареты.
— Можно ведь, да?
— Кури. Твоё дело.
— Значит, ты тоже думаешь, что это моя вина?
— Что ты ей нахамил или что жаловался?
— И то, и то.
— Думаю, что не твоя, если ты, конечно, не сказал Ворожцовой — пойди и умри.
От волнения он так тер колени, что легко мог протереть дырки на штанах. На мизинце его левой руки я заметила тонкое серебряное колечко.
— Может, безответная любовь? — попробовала я копнуть в другую сторону.
— Про это не знаю. Она не говорила. А я не спрашивал.
— А дома всё было хорошо? Родители не обижали?
— У неё очень позитивные родители.
Я тут же подумала о своих позитивных родителях и о том, что это не повод чувствовать себя такой же позитивной.
— Тётя Надя, мачеха её, боец по жизни, рулит отделом в какой-то страховой компании. Кристина мамой её зовет. А отец — простой такой мужик, добряк, заведующий складом, он с Кристины пылинки сдувает. Чего не захочет — всё делает.
— Судя по её виду в школе, она ничего не хотела.
— После смерти бабушки она сильно изменилась. Родители, правда, считают, что это на Кристину так компьютер и сетевое общение повлияло. Они думают, что она связалась с какими-то неформалами, поэтому теперь так одевается и ведет себя. Но я уверен, что она это не из интернета вытащила, а из книжек. Она мне эти книжки философские тоже пихала, я даже пару раз брал, чтобы не обижать, но я как вычитал у какого-то немца, что стремление к счастью — это врожденная ошибка всех людей, так сразу и закрыл.
Мы опять замолчали, и повисла такая тишина, что стало слышно, как вода течет в батареях.
— Если она умрет, то я всю жизнь буду думать о том, что сделал не так, — трогательно признался Якушин, и я на какое-то мгновение захотела оказаться на месте Кристины.
— Твои родители не видели ролик?
— Конечно, нет. Это самое ужасное из того, что я могу себе представить, — его аж передернуло. — Но утром я встречался с Петровым.
— И что Петров?
— Расспрашивал, кто все эти люди с фотографий. Он никого не знает.
— С него станется. Он же видит мир только через свою камеру. Ты хоть раз смотрел его видео-блоги?
Услышав про блоги Петрова, Якушин рассмеялся:
— Видел, видел, это безобразие. Ерунда полная, но местами смешно.
— В основном над тем, какой он легковесный и глупый, как в том мультфильме про мышонка: «Какой чудесный день! Какой прекрасный пень! Какой веселый я и песенка моя!».
— Да не глупый он. Так, прикидывается. А с Кристиной никогда и не разговаривал даже.
— Не обязательно разговаривать с человеком, чтобы знать его, — уж это я знала наверняка. — Уверена, что причина должна быть. По какому-то же признаку она выбрала всех нас. Это может быть что угодно, пусть цвет глаз или форма носа, но связь совершенно точно должна быть.
— У тебя какие глаза? — Якушин на полном серьёзе заглянул мне в лицо. — О, зеленые. У меня тоже, но у тебя намного ярче.
Про свой цвет глаз он мог мне и не рассказывать.
— Это просто так, для примера. У Маркова карие глаза. Он хоть и очки носит, но глаза у него, как угли — прожигают на месте.
— Одноклассник?
— Типа того. А хочешь чаю?
Но он тут же посмотрел на часы, моментально собрался и ушел, оставив на столе неразвернутый холодец и запах апельсинов в коридоре. Я закрыла дверь и отчетливо ощутила внезапно образовавшуюся пустоту квартиры, словно он сначала принес, а потом снова забрал с собой всю энергию и тепло.
А на следующий день позвонила Сёмина и сказала, что хочет встретиться со мной в двенадцать возле школы.
Мамы уже дома не было, а папа неожиданно оказался свободен и, когда я встала, сидел на кухне и чистил яблоки для соковыжималки.
Папа у меня очень красивый. То, что мама красивая, воспринимается само собой, а вот красивый папа попадается не часто. Он считается ещё молодым, ему тридцать шесть, и из-за работы ему приходится тщательно следить за своим внешним видом, чтобы производить благоприятное впечатление на клиентов. Не знаю, как на клиентов, но на клиенток он точно производит благоприятное впечатление, а мама это спокойно терпит и называет «издержками производства».
Папа яркий брюнет с пронзительными голубыми глазами, он стройный и подтянутый, потому что ходит в спортивный зал три раза в неделю, и это даже на один раз больше чем мама.
И перед каждым родительским собранием Инна Григорьевна, наша классная, спрашивает меня «придет ли папа?». А он и был-то на этих собраниях всего пару раз за всё время моей учебы в школе.
— Какие новости? — папа явно был настроен поболтать.
Но ведь нельзя просто так взять и поболтать раз в полгода. О чем нам говорить?
— Шутишь? Новости — это то, что по телевизору показывают, а у меня — однообразие и скукота, — я налила молоко в глубокую тарелку и сунула греться в микроволновку.
— Чего так рано вскочила? Каникулы же.
— Мне встретиться нужно.
— Понятно, — он понимающе кивнул. — Кстати, хочешь, поедем сегодня на каток?
Предложение было неожиданным и довольно заманчивым, мы с папой никогда никуда вместе не ходили, однако сначала нужно было поговорить с Сёминой, и я так задумалась, что едва не переборщила с хлопьями.
— Давай, давай, решайся. Хватит кровать пролеживать. Я уже и с Решетниковыми созвонился. Они готовы. Часа в четыре.
— Значит, мы не одни?
— Конечно, — папа удивленно посмотрел на меня, — компанией же всегда веселее.
Ну и поэтому я, конечно же, не поехала.
С Сёминой мы встретились, как два инопланетных существа, впервые узнавших о существовании друг друга.
Она — высокая, в бело-черной анимешной меховой шапке с ушами и лапками, в чёрных тяжелых шнурованных ботинках на тощих дистрофичных ногах и с длинными серебристыми прядями, занавешивающими почти всё лицо кроме намалёванных дочерна глаз. Весь её вид от массивных платформ до острых ушек выражал тотальную меланхолию и обреченность.
А я обычная: в обычной полосатой вязаной шапке, в обычной зеленой парке с капюшоном и большими карманами, в обычных синих джинсах и обычных замшевых коричневых сапогах со шнуровкой, с самого момента покупки выглядящих так, будто их уже несколько лет до меня носили.
Встретились и встали напротив, на расстоянии вытянутой руки, так, что время от времени между нами проскакивали торопливые прохожие.
— Привет, — едва слышно произнесла она. — Ты как?
— Нормально.
— Везет. А я — нет.
— Почему?
— Что? — Сёмина посмотрела на меня так, точно я произнесла какую-то дикость. — Из-за Кристины, конечно.
— Ты с ней дружила?
Глупый вопрос. У Сёминой прямо на лбу читалось: «держитесь от меня подальше, я странная».
— Кристина ни с кем не дружила.
— Ты-то хоть знаешь, почему попала в этот список?
Однако вместо того, чтобы нормально ответить, Сёмина стала ныть, что ей тоже постоянно кажется, что она лишняя в этом мире и никому не нужна. А потом вдруг решила, что мы должны ехать в больницу к Кристине и попросить у неё прощения.
Но я сразу отказалась. Во-первых, мне лично не за что было просить у Ворожцовой прощения, а во-вторых, в больницу нас всё равно не пустили бы. Я это знала наверняка, у моей мамы знакомая недавно из реанимации. Те, кто в коме, все там лежат. И никого, даже родственников туда не пускают.
После этих моих объяснений Сёмина сделалась ещё более унылой и заявила, что нужно было прямо сказать, что я не хочу, а не придумывать отмазки.
Я же посоветовала ей прекратить выдумывать всякую фигню, и больше думать о причине, а не о следствии. Тогда она всё-таки рассказала, что немного дружила с Кристиной, когда они ходили вместе в художественную школу. И с тех пор, та очень сильно изменилась. А в школе они лишь здоровались, и совершенно не понятно, почему Ворожцова вдруг вспомнила о ней, но раз такое произошло, то значит, так и должно быть.
— Знаешь, что? — в конце концов, предложила я, чтобы хоть как-то прекратить это занудство. — Нам нужно всем вместе встретиться.
— С кем встретиться? — не поняла Настя, всё ещё пребывая в своих страданиях.
— Всем, кого перечислила Кристина. Только так мы сможем хоть что-то понять.
— Что понять? — Сёмина страшно тормозила.
— Мои родители постоянно куда-нибудь уезжают, так что можно собраться у меня.
И тут она неожиданно встрепенулась и будто даже ожила, в голубых глазах промелькнула неподдельная заинтересованность.
— Ты приглашаешь в гости? Я обязательно приду. У меня все каникулы свободные.