Зеркальные осколки
Трава сминалась под ногами, и Запретный лес шумел впереди, будто заранее знал, что случится, и готовился пировать. Волшебник не чувствовал по этому поводу ни радости, ни мук совести. Нужно было это сделать, возможно, даже раньше, но теперь медлительность была непозволительной роскошью. Все же в этот раз все было иначе, не как тогда.
В памяти все еще живо было воспоминание: стук ударившихся об пол очков, которые девчонка держала в руке, ее зареванное лицо и противный раздраженный голос. Нетерпеливое шипение василиска, капающая в раковине вода... Все тогда произошло так быстро, но само мгновение застыло во времени, вечное в его памяти.
С самого начала у этой проблемы могло быть только одно решение. Одно-единственное, до боли знакомое, простое и одновременно сложное. В прошлый раз он не выбирал, поступить так было лишь разумно, чтобы не тратить ценнейший ресурс понапрасну. Но теперь... Теперь сама судьба требовала от него сделать осмысленный шаг навстречу этому пути.
Никто, даже Темный Лорд собственной персоной, не сумеет убить того, кто покорил смерть.
***
Говоря откровенно, Рудольфус Лестрейндж не знал, чего ожидать от отработок с Инспектором, и воображение рисовало что угодно в диапазоне от перебирания ветхих свитков до ужасных пыток... но никак не сортировку писем. Гора перед ним была приличной и периодически сама собой росла, видимо, заколдованная. На вопросы об этом Пауэлл загадочно блестел очками и отвечал, что реальный объем в комнату не поместился бы, и что из общей массы школьной корреспонденции можно построить новое Министерство.
Заявление это звучало несколько тревожно для слизеринца: он с самого возвращения из дома подозревал, что загадочный волшебник, посещавший их, — именно Инспектор. Да, Пауэлл не показывал той же мощи, что была тогда, но каким бы он был великим магом, если бы не смог скрыть свой истинный уровень? Теория пока не получила никаких опровержений или подтверждений, кроме наставления его родителей не перечить Инспектору и не вызывать его гнев.
Холодность со стороны рыцарей также заставляла задуматься: правильно ли он выбрал товарищей? Конечно, в обычной ситуации Реддл и остальные рыцари казались единственным доступом к знаниям о темной магии, которые были мало того, что практически элитарными в их обществе из-за запрета, но и еще такими притягательными... Но в то же время нынешняя ситуация показала, что темных магов куда больше, чем Министерство настойчиво пыталось показать.
Естественно, данный Непреложный обет не позволял просто так отказаться от рыцарей Вальпургии. Но Рудольфус был не глуп и знал, что у всякой клятвы есть лазейки... Никто не мешал ему искать знания, пока это не противоречило интересам круга, а интересы круга вообще были величиной изменчивой...
В общем, раздумья тяготили Темного рыцаря, пока тот сортировал письма на три кучки, поскольку в стопки те абсолютно не складывались из-за их обилия.
За окном вечерело, но Инспектор ясно дал понять, что Лестрейндж никуда не пойдет, пока не разберется с сегодняшней порцией. Кроме работы, юноша с самого начала ожидал нотаций, но их не последовало.
Ему уже казалось, что Гарольд более совсем не заговорит, погруженный в свои дела, когда тот все же произнес:
— Какая стопка писем получается самой большой на данный момент?
— Письма от иностранцев, сэр.
— Вот оно как, — задумчиво хмыкнул Инспектор. — Знаете какие-нибудь иностранные языки?
Рудольфус призадумался и ответил:
— Немного немецкий и французский, сэр.
— Отлично. Возьмите из этой кучи какое-нибудь письмо от родителей на немецком и прочтите.
Лестрейндж с недоумением посмотрел на кучу писем, искренне недоумевая, зачем это Инспектору. Памятуя наставление родителей, он хотел было приступить к заданию, но любопытство пересилило, и слизеринец спросил:
— Но зачем, сэр?
Пауэлл сдержанно улыбнулся, не отрывая взгляда от свитка, над которым работал:
— Вы попали на эту отработку из-за вашей драки с иностранным студентом. И честно говоря, я в большинстве случаев не верю в негативную мотивацию. Что вы вынесете с этой отработки? А если вас отправят чистить котлы? Даже если запрут в подземелье? — он усмехнулся. — Задирать иностранных студентов — это плохо, потому что вас за это накажут. Как-то не очень убедительно, не правда ли? Почти как «плохо это плохо, поскольку плохо». Я предлагаю вам кое-что получше. Предлагаю сделать свой собственный вывод на основе данных, которые соберете вы же. Можете не ограничиваться одним письмом, в этой куче самые разные.
Пауэлл отложил свиток и посмотрел теперь уже прямо на слизеринца:
— Если вы кого-то ненавидите, вы должны делать это по собственному выбору. А не под влиянием чужих суждений.
Рудольфус сглотнул, подозревая, что разговор внезапно свернул на скользкую дорожку:
— Вы не считаете ненависть ужасной, сэр?
— Ненависть? — теперь призадумался уже сам Инспектор. — Это чувство, как и все остальные. Она может быть ужасной, тихой, даже любящей. Ее свойства нигде не закреплены. Нет никакого закона как чувствовать, никаких обязательств. Главное, не поддаваться этому чувству без остатка, иначе это ведет к сумасшествию. Но, как говорил один мой знакомый, все великие маги немного сумасшедшие.
— А вы великий?
Пауэлл загадочно улыбнулся:
— Пока не совсем. Но вы все же прочитайте пару писем. Есть теория, что ваше мнение может измениться.
Лестрейндж кивнул. Он не решился сказать, что на самом деле ему было плевать на иностранных студентов, а оскорбления были призваны лишь оправдать поединок. Хотя иногда, в глубине души, он действительно задумывался, на кой драккл все съехались именно в Хогвартс, отбирая у него место за слизеринским столом и около рыцарей. Как любой юноша его возраста, он хотел признания среди своих так или иначе, а иностранцы отбирали и это.
Первое письмо Рудольфус взял с самого верха кучи писем: оно было обыкновенным, подписанным отцом из какой-то неизвестной слизеринцу семьи. Содержание было отчасти занимательным: слова благодарности, приправленные кучкой угроз, полунамеками на связи отправителя в Министерстве Британии. В последнее даже Лестрейнджу верилось с трудом, да и в целом от письма веяло каким-то отчаяньем...
Второе письмо было от волшебницы: оно было слегка обуглено по краям, и некоторые строчки были размыты, а бумага была местами бугристой, будто на нее попадала жидкость. Она писала, что очень беспокоится за своих детей и просит мистера Пауэлла сделать все, что в его силах, чтобы обезопасить их и не допустить возвращения на родину, ибо там их ждала только смерть. Писала, что каждый день невыносимее предыдущего, и победа, о которой говорит Темный Лорд, не победа вовсе. Писала, что умоляет не отдавать на войну последнее, что у нее осталось, кому бы Пауэлл не служил.
Внезапно Лестрейндж понял, что это были очень страшные письма.
Начав их читать, он не смог остановиться, и Инспектор ничего не сказал по этому поводу. Письма... были живыми, настоящими историями, ничуть не хуже Омута памяти. Не такие наглядные, конечно, но живое воображение студента рисовало эти картины не менее добросовестно. Люди были разными, и истории были разными, но они были правдивыми. Впервые за долгое время Рудольфус чувствовал сострадание к некоторым из отправителей.
Из печального путешествия по историям из писем его оторвало неожиданное взбешенное шипение и ощущение опасности. Слизеринец выпустил из рук письмо и вздрогнул, взглянув на Инспектора — шипение точно исходило от него. Более того, все легкие предметы в кабинете взмыли в воздух, как по мановению волшебной палочки, а обогретое помещение по температуре стало соперничать с некромантским могильником. Сам же Пауэлл зажмурился и вцепился в собственные волосы, по всем признакам испытывая ужасную боль.
— Инспектор? — обеспокоенно спросил Рудольфус, ощущая, что стол, за которым он сидел, начинает потихоньку отрываться от пола.
— Мордредов... — пробормотал Гарольд, но оборвал себя, прежде чем продолжил ругательство, и то потонуло в едва слышном бормотании.
Стол продолжал неумолимо демонстрировать свое внезапное желание присоединиться к взмывшему вороху писем и уже преуспел настолько, что висел над полом на дюйм. Только сам Пауэлл и предметы, с которыми тот контактировал, не демонстрировали внезапных навыков левитации.
— Мистер Пауэлл? — уже громче повторил Лестрейндж, которому никогда раньше не доводилось летать без метлы и пробовать пока как-то не хотелось.
И в то же время, несмотря на опасность и дикость ситуации, он ощущал искренний восторг. Сейчас сила Инспектора заполняла собой все помещение, совсем как тогда, в поместье, когда он почувствовал только отголоски. Если это именно то, с чем столкнулся в тот раз отец, то он мог понять трепет всей семьи.
На этот раз Инспектор отреагировал на возглас: он внезапно ударил обеими ладонями по столу, и все предметы вернули себе гравитацию, со стуком, звоном и грохотом падая на пол. Лицо Пауэлла было бледно как мел, а губа почти прокушена до крови, он не смотрел на Лестрейнджа, когда произнес хриплым голосом:
— Я себя плохо чувствую. И отработка на сегодня закончена. Свободны, продолжим в другой раз.
Рудольфус не стал спорить и быстро удалился. После такой демонстрации любой волшебник с головой на плечах убрался бы подальше по первой просьбе. Это был магический выброс, но что послужило причиной? Может ли быть, что все это время их Инспектор сдерживал свою собственную мощь, и сейчас она просто прорвалась наружу?
Присутствовать при этом почему-то было знакомым ощущением, будто раньше такое случалось, дежавю... Неужели это действительно была та самая магия, отпечаток которой сотряс поместье? Если так, то именно этот волшебник мог стать для Рудольфуса билетом к новым горизонтам.
Радостное предвкушение впервые за долгие дни посетило Темного рыцаря. Жизнь обещала стать куда более разнообразной.
***
Холодный пот стекал по лбу и спине Реддла, когда тот трясущимися руками схватился за рунический стол. Боль была почти невыносимой, и в этот момент было так сложно заставить себя поверить в главенство разума над материей, потому что материю жгло огнем, разрывало на части... И в то же время, он все еще был здесь, в этом теле, когда часть его души теперь была оторвана навсегда.
Боль буквально заставила ноги Реддла подкоситься и потом собирать себя с каменного пола. К сожалению, в этот раз он не мог проводить создание крестража в Тайной комнате — василиск не смог бы предать, но мог уползти на охоту в замок, что было неприемлемым. Пришлось довольствоваться залом собраний рыцарей, который Реддл обвешал всеми защитными заклинаниями, которые знал. Рунический круг, который они все вместе возвели, должен был скрыть проявление темной магии не хуже древних подземелий Салазара.
Заставив колени перестать дрожать, Том влил в себя пару укрепляющих зелий. После первого раза не хотелось опять жалко тащиться через весь замок до запасов, пытаясь не потерять сознание. Тот, кто писал, что это темнейшее из волхований, не врал. А еще оно было самым требовательным к волшебнику и забирало более жадно, чем любая виденная им ранее темная магия. Реддла не удивляло, почему никто не создавал второй крестраж после первого — боль была чудовищна. Но остальные были просто слабыми. Они были недостойны идти по дороге бессмертия.
Зелья восстанавливали силы эффективно, как и всегда, и уже через пару минут Том вздохнул облегченно, перестав дергаться от любого неосторожного движения, порождавшего новую волну боли.
Реддл провел пальцем по контуру рун на столе, защищавшим это место, и улыбнулся предмету, теперь лежавшему в центре. Он хотел протянуть руку и забрать его, когда дверь, запечатанная заклинаниями, сотряслась от удара. Том вздрогнул и встал перед столом, на рефлексах загораживая его от потенциального незваного гостя. Дверь с ужасным звуком сотряслась второй раз, заставляя старосту направить палочку в сторону угрозы и опасно прищуриться.
На минуту все утихло, поднятая ударами пыль начала оседать, но затем дверь была сорвана с петель и вылетела внутрь помещения практически без звука. Шагнувший на порог волшебник выглядел плохо: лицо его было неестественно бледно, а само выражение лица было отталкивающе нечитаемым, рука с палочкой нервно дергалась. У Гарольда Пауэлла был явно плохой, плохой день.
— Мистер Пауэлл? — настороженно произнес Реддл.
— Собственной персоной, — ответил он, шагнул через порог в помещение, и вместе с ним появился сильный, агрессивный порыв ветра. Пауэлл бегло осмотрел помещение и сокрушенно покачал головой. — О, нет. Кажется, я без приглашения. Впрочем, оно мне и не нужно.
С этими словами волшебник взмахнул руками, и ветер устремился в сторону старосты, готовый рвать на части. Том тут же, не мешкая ни секунды, призвал пламя с факелов и многократно усилил.
Их магия столкнулась как две равнозначных силы. Впервые Реддл сталкивался с равным волшебником открыто, впервые сражался с тем, кто не уступал ни на секунду даже в количестве магической мощи. Он знал, что Пауэлл был не слабым магом, но такого могущества он раньше не проявлял.
Ощущение было невероятным. Физическое восприятие отошло на второй план, хотя все чувства обострились до предела. Впервые так хотелось жить и победить. Это была одуряющая квинтэссенция самого желания жить, чистый адреналин. Теперь он наконец понимал, почему некоторые становились зависимы от опасности темной магии, если они чувствовали такое каждый раз...
Они одновременно отменили стихийную магию, когда ее поддержание стало невыносимым. Пока полыхала стена ветра и огня, Инспектор успел подойти еще ближе, но к этому Том уже был готов и сразу вскинул палочку, произнося заклинание.
К его удивлению, Инспектор не потрудился поставить блок и уклониться. Заклинание попало в цель, но Пауэлл лишь секунду упрямо смотрел на Реддла, а потом издевательски улыбнулся, резко и внезапно сокращая расстояние.
— Это все, что ты можешь? Империус? А почему сразу не Авада? Хотя от Авады я бы уклонился, — Гарольд вторгся в его личное пространство, крепко вцепившись в отворот мантии. Палочка Реддла теперь упиралась в кадык нападавшего, но тому, похоже, было наплевать. И хотя разницы в росте у них особенно не было, выглядел Инспектор пугающе, его глаза горели безумием.
Теперь, на близком расстоянии, Том был готов поклясться, что видел в этих глазах красные отблески. Однако он не знал, что и в его собственных глазах сейчас плясали такие же. Реддл поджал губы, не зная, что ответить. Отрицать применение непростительных было поздно. Он решил перейти в нападение:
— Что вы здесь делаете?
— Что я здесь делаю? — Инспектор разразился холодным, пустым смехом. — Пришел посмотреть на то, что ты здесь делаешь, очевидно. Вижу, разбить свою душу на две части показалось великому старосте Слизерина недостаточным достижением.
Том сжал зубы и почувствовал, как внутренности сковало холодом. Инспектор не мог, не должен был узнать ни о создании крестражей, ни тем более о том, что их два. Рука с палочкой дрогнула, сильнее вжимаясь в горло волшебника, на что тот только оскалился шире и надавил своей волшебной палочкой в бок слизеринца, напоминая, что также опасен.
— Откуда вы знаете все это? — с трудом выдавил из себя слова Том.
— О чем именно? О крестражах? Об их количестве? Или, может, об этом месте? — видя, как еще больше исказилось лицо Реддла, Пауэлл с интересом слегка склонил голову набок. — Я знаю это и куда большее. О, если бы я только мог убить тебя...
Видя, как Том на секунду взглянул в сторону, к предмету, который находился на руническом столе, Гарри покачал головой:
— Нет, нет, вовсе не из-за крестражей. Но это, кстати, подкинуло мне прекрасную идею! Только представь, — заговорил он мягким, дружелюбным голосом, — я всегда могу воскресить тебя из твоего дневника, еще ничего не подозревающего. Стереть память и воспитать идеального, доброго старосту Слизерина. А тебя самого, эту форму, — он задумчиво хмыкнул и мрачно улыбнулся, а на следующих словах голос его стал ниже и мрачнее, — что если я превращу тебя в камень и выкину на дно океана? Я видел такое. Ужасная, ужасная смерть. Интересно, насколько иронично будет превратить наследника Слизерина в медальон Слизерина...
— Вы не сможете, — холодно ответил Реддл.
— Знаешь, обычно ты был бы прав, для таких превращений нужна куча магии и сила на то, чтобы подавить волю превращаемого волшебника. Но, видишь ли, теперь, благодаря тебе, сил и магии мне вполне хватит, чтобы тебя одолеть.
— Я убью вас, — зарычал Реддл, чувствуя страх и ярость, — Я вас уничтожу прежде, чем вы это сделаете.
— С этим есть только одна проблема... — Пауэлл резко закрыл рот, не закончив фразу, а затем ухмыльнулся и переменился в лице. — А знаешь, мне уже абсолютно начхать. Убивай.
Он даже опустил свою палочку и отвел руки в стороны, всем видом выражая величайшее безразличие к жизни. Том не понимал этого, не понимал, как можно вот так вот выбросить свою жизнь, даже не бороться, хотя волшебник напротив определенно имел на это силы. Но если Инспектор так хотел умереть...
Реддл крепче сжал в руке палочку, готовясь произнести заклинание. Однако, ярость, страх и желание сделать больно источнику этих чувств боролись в нем с еще одним ощущением, с жаждой знаний.
Староста все еще не получил ответа на свои вопросы, и заявление Пауэлла поумерило злость настолько, что тот смог сконцентрироваться и на более рациональных вещах. Если Инспектор нашел способ узнать, то и другие смогут. Сначала нужно было выяснить источник утечки информации, а потом уже дать эмоциям выход и медленно убить этого волшебника.
Он посмотрел в глаза Пауэлла, натыкаясь на такую же нечитаемую защиту, как у себя. И в то же время... В то же время ощущение было слишком знакомым. Неповторимым. Это было точно такое же чувство, как когда он контактировал со своим дневником. Если задуматься, то даже палочка, обычно рвавшаяся покарать любого, теперь не жгла руку, а была холодной, будто и не желала сражаться вовсе.
Если его догадка была верна, то все вставало на свои места. Однако вопросов появлялось только больше.
***
Что если... Эта догадка была дикой, слегка безумной, но интуиция, какая-то внутренняя уверенность, твердила ему, что это правда. Все признаки указывали на это: ощущения, реакция палочки, слова самого Пауэлла.
И... Была только одна вещь, которой воспротивилось все его существо. Самая уродливая низость, самое последнее падение для любого живого существа. Ведь есть только одно преступление более противоестественное, чем убийство — самоубийство.
Теперь он совсем другими глазами взглянул на Инспектора.
— Вы... — голос Реддла граничил с пораженным шепотом. — Вы одержимы.
На этой фразе ничего не выражающее лицо Пауэлла дрогнуло: будто мышцы на секунду прошибло дрожью. Том не заметил бы этого, если бы сейчас не всматривался так пристально, отмечая каждую деталь явления, которое по-настоящему поразило его. Все это было так невероятно.
Хотя свойства крестража простирались далеко, он никогда не думал, что увидит такое. Перед ним стоял волшебник, одержимый и не утративший при этом собственной воли.
Сильный и опасный, и в то же время абсолютно безвредный для самого Реддла теперь.
— И вы, — продолжил Том, не в силах скрывать свой восторг, — Боретесь с этим, как с Империусом. Какая сильная должна быть воля...
Магия всегда находила способ поразить его, она являлась бесконечным колодцем знаний без дна для не боявшихся нырнуть. И теперь последние остатки страха покинули его, когда теория обрастала подтверждениями на глазах. Пауэлл был достаточно силен и подготовлен, чтобы сбросить Империус, а свою собственную магию Том бы узнал из тысячи, из сотни тысяч.
Она была для него как уникальный отпечаток, почерк, слепок — что угодно, носившее след личности своего хозяина. А если размышлять хладнокровно, отбросив туманящую мысли ярость, то становилось кристально ясно, что о его крестражах Инспектор мог узнать только из одного источника.
Гарольд следил теперь за ним настороженно, будто чувствовал, куда ведут размышления старосты. А может, он и действительно чувствовал, знал... Нет, это вряд ли. Это было слишком даже для магии души.
— Но как?.. — вновь заговорил Реддл, озвучивая терзающие его мысли. — Когда он успел? Это ведь вы сами его нашли, не так ли?
Пауэлл отшатнулся и прошипел в ответ что-то неразборчивое, походившее на странный набор ругани, и дотронулся свободной от палочки рукой до виска:
— Заткнись, заткнись! — уже более разборчиво и яростно выкрикнул он, глядя куда-то в пространство перед собой. Затем волшебник снова сфокусировал взгляд на слизеринце и криво ухмыльнулся:
— Мы же вроде планировали убивать меня? К чему все эти разговоры, Реддл?
Том искренне удивился такой невзрачной попытке сменить тему, но быстро взял свое выражение лица под контроль и улыбнулся, покачав головой:
— Я не убью вас... Нет. Конечно, нет, — от самого предположения, что он сейчас сможет кинуть убивающее в Инспектора, становилось одновременно жутко и смешно. — Это же практически самоубийство, Инспектор.
Эти слова прозвучали для Гарри как пощечина: он всей душой надеялся, что паршивец ни за что не догадается, просто не получит даже достаточно причин выдвигать такую теорию.
— Как же я вас ненавижу, вас обоих! — лицо Пауэлла исказила чистая ненависть, ветер вокруг него вновь начал закручиваться, но волшебник дерганным взмахом палочки усмирил его.
Своими словами Инспектор разрушил последние сомнения. Мерлин, как логично все складывалось! Было бы глупо ждать, что при такой угрозе его собственная частица будет сидеть и ждать смиренно. И теперь Пауэлл отчасти был и не был им самим. Раньше, читая об одержимых, староста полагал, что они были просто оболочкой, пустым сосудом. Но нет, этот волшебник не только был равным ему по силе, но и имел такую же по ощущениям магию.
Очевидно, осколок не планировал воскреснуть таким образом — это сделало бы их обоих более заметной мишенью. Но заставить Инспектора вот так вот защищать их, лишить возможности предать... О, это было бесценно. Да и выбор был объективным: в данный момент в их окружении не было кандидата с лучшими связями и потенциалом.
Вероятно, Гарольд теперь всей душой ненавидел все это и их, но физически был неспособен убить в ответ или сдать их тайны кому-то еще. Так невероятно захватывающе... Получить сторонника, испытывающего такие ужасные эмоции в коктейле с привязанностью, без которой всего этого бы не вышло. Реддл и сам не заметил, как начал улыбаться.
— О нет, Инспектор, не переживайте. Вы во много, много раз ценней живым. Особенно теперь, когда Гриндевальд хочет моей смерти из-за вас.
Услышав это, Гарольд подобрался и выглядел искренне обеспокоенным и недовольным.
— Он не рассказал вам? — удивленно поднял бровь Реддл, правильно растолковав его реакцию, — Странно, я думал, что он сделает это в первую очередь. Но кто бы мог подумать... — неосознанная улыбка переросла в полноценную ухмылку. — Для одержимости нужна эмоциональная связь. Вам настолько небезразлична моя жизнь, мистер Пауэлл?
В ответ Гарри лишь злобно сверкнул глазами и прошипел:
— Ты даже не представляешь... В гробу тебя видал.
— Мне кажется, что вы врете, — усмехнулся Реддл.
— А мне кажется, я сейчас тебя все-таки убью, — устало ответил Гарольд, с вызовом глядя в чужие глаза.
Впервые угроза не взбесила Тома, а воспринялась почти как ужасная, злая, но все же шутка, которой могли перекинуться лишь те, кто хорошо друг друга знает. Все так же ухмыляясь и сгорая от любопытства, он спросил:
— И все же расскажите, как вы нашли его? Как вы нашли мой дневник?
Внезапно часть напряжения ушла из позы Инспектора, и тот почти улыбнулся в ответ, хотя улыбка эта и была весьма кривой.
— А ты сам как думаешь?
Реддл на секунду честно задумался: крестраж поступил бы лишь так, как мог поступить бы он сам. Так как он провернул бы такое? О, это было просто. Озаренный догадкой, теперь сам Реддл сделал резкий шаг к Инспектору и заговорил, казалось, его тихий голос эхом разносился по залу:
— Ну конечно. Он вас обошел... Обманул, прикинулся другом или отличным послушным учеником, — он всматривался в глаза Пауэлла, ища ответ, и быстро перебирал в уме варианты, — Хотя нет... С вами бы это не прошло. Значит, он напомнил вам, что сирота. Бедный, несчастный и покинутый. Один-одинешенек в мире, где бушует война, совсем как те дети, которых вы защищаете. И вы сжалились, прониклись сочувствием. — он снова вгляделся в лицо волшебника, стараясь найти малейшие изменения в мимике, которые подсказали бы правду. — Или я не прав? Чем он подкупил вас? Что предложил вам, Инспектор, что это было?
— Боюсь, этого ты никогда не узнаешь, — улыбка Инспектора превратилась в оскал, и Реддл получил абсолютно неожиданный и подлый удар в челюсть, отправивший его в нокаут. Пауэлл резко взмахнул палочкой, не давая слизеринцу безвольно упасть на пол.
Было ли это подло, так по-магловски ударить? Возможно. С точки зрения аристократии, но Гарри-то по собственному опыту знал, что в Аврорате учили не только махать палочкой. Любой трюк мог пригодиться в опасной ситуации, даже такой. Реддлу не стоило отвлекаться, вот так вот увлекаясь собственными догадками.
— Кто бы мог подумать, что страсть к драматичности одинаково подводила и юного Волдеморта, — фыркнул Пауэлл, без интереса рассматривая зависшее в воздухе тело. — Доволен? И где там эта чертова тетрадь...
***
Примерно через полчаса Инспектор сидел за столом в своем кабинете, оставив все еще пребывающего без сознания Реддла тут же на диване.
Сумасшедшая усталость и отчаянье немного отступили снова, хотя он и находил идею лишиться жизни и не такой уж скверной. Его держало здесь только чувство долга, огромное и неподъемное, как могильная плита. Иногда казалось, что ничто уже не удивит его, не обрадует, не заставит захотеть жить дальше.
Но жизнь была упрямой штукой и постоянно подкидывала ему приключения и встряски даже здесь, в прошлом, где он не был мальчиком из пророчества. Возможно, она так привыкла, что уже не могла прекратить, хотя это и нарушало законы времени. А может, и само время было для нее лишь относительной величиной.
«И что мне теперь с ним делать?» — размышлял Гарри, недовольно хмурясь в сторону слизеринца. — «Не память же стирать? Я в этом не так хорош. Он заметит, даже если мне удастся».
— Да, мальчик умен. Куда умнее тебя, — произнес раздраженный и презрительный голос.
Пауэлл еле сдержал желание не менее раздраженно закатить глаза. Впрочем, видимо, к этому общению стоило начать привыкать, даже если всему его существу была противна компания и комментарии Темного Лорда.
— Спасибо за неоценимые слова поддержки, как приятно, — язвительно ответил Гарри и приторно улыбнулся, прекрасно зная, как это бесит собеседника. — Не забывай: решить эту проблему не только в моих интересах. Или хочешь стереть собственное существование? Всего один маленький, крохотный парадокс, и...
— И без тебя знаю, Поттер, — голос теперь буквально окатывал холодным презрением. — Неужели в твоем пустом разуме есть хоть какое-то дельное предложение?
— Может быть и есть, — Инспектор поправил очки и постучал указательным пальцем по черной обложке дневника, который лежал перед ним. — Пусть крестраж подтвердит, что он действительно захватил контроль надо мной. Ну или придется что-то сделать с фактом существования младшей версии тебя.
— Что за бред ты несешь, мальчишка?!
Пауэлл безрадостно хмыкнул и кивнул головой в сторону Тома Реддла:
— Ты хочешь, чтобы он жил и не создал парадокс. И я предлагаю выбор, весьма честный, между прочим, — голос Инспектора опустился до опасного шипения. — Я мог бы просто спрятать его куда-нибудь, выкинуть ключ и забыть!
— Крестраж никогда не предаст владельца!
— Да, но это справедливо для обоих из вас. Неужели величайший темный маг столетия не справится с каким-то осколком?!
На минуту воцарилась тишина, похоже, Темный Лорд действительно обдумывал его слова. Наконец, уже куда более спокойно, но не менее надменно, Волдеморт произнес:
— Ладно. Но если именно после этого у него появится идея взять под контроль студента и открыть Тайную комнату — вини себя.
Гарри беззвучно выругался. Ситуация складывалась не лучшая.
В целом, его участие в процессе «убеждения» крестража не потребовалось, Гарольд лишь почувствовал, как дневник под рукой внезапно буквально выкачал из него изрядную долю магии. Но это не беспокоило его: даже после небольшой дуэли ее было слишком много, и такая потеря, на удивление, несколько примирила Инспектора с происходящим. Ему не нравилось новое могущество, оно возвращало воспоминания и отдавало горечью и привкусом кострища.
Когда потеря магии прекратилась, Пауэлл слегка замешкался, не сразу решаясь открыть дневник. Он помнил тетрадку совсем другой, проткнутой клыком василиска, залитую ручьями чернил... Впрочем, и сам он уже был не тем Гарри Поттером. Теперь они как бы поменялись местами: крестраж был цел, а вот сам он... Ухмыляясь этой горькой мысли, он таки раскрыл тетрадь на первой странице, которая ожидаемо была пуста.
Инспектор призвал перо и задумался, не зная, что написать. Не повторять же наивное «меня зовут Гарри Поттер»? На удивление, дневник опередил его, строчки появились сами собой:
«Мистер Пауэлл! С Вами все в порядке?»
Видимо каким-то образом крестраж узнавал теперь его без всяких строчек. И что же именно в итоге сделал Волдеморт? Во что заставил поверить свой крестраж?
Заинтересованный, Инспектор написал:
«Со мной все хорошо».
Чернила тут же впитались в бумагу, и появился ответ:
«Признаюсь, я очень волновался за Вас. Он наверняка был ужасно зол, и вы оба могли пострадать на дуэли».
— Какая трогательная забота, — тихо сказал сам себе Гарри, не поверивший, конечно, ни одной строке.
Дневник продолжал:
«Но не волнуйтесь, он тоже все поймет, ведь мы с ним один человек».
А вот это было интересно. Гарольд не знал, опасно ли спрашивать напрямую, что же такого поймет настоящий Том Реддл, поскольку Темный Лорд злорадно не соблаговолил посвятить Инспектора в свои планы.
Вспомнился вопрос, заданный слизеринцем: «Что он предложил вам, Инспектор?». В какую же версию событий из перечисленных тогда теперь верил дневник?
Пауэлл решил ответить нечто нейтральное, что не выдало бы его мыслей:
«Ты уверен?»
Ответ вновь пришел очень быстро:
«Несомненно. Он увидит, что вместе мы установим новый порядок в Магической Британии».
— Ах вот оно как, — пробормотал Инспектор и хмыкнул.
Ну конечно. Проклятый Волдеморт не мог не приплести свои планы даже сейчас, и чего еще можно было ожидать? Не того же, что он решит действительно заставить дневник сыграть роль бедного сиротки или отличного ученика, которые и так были слизеринскому старосте как вторая кожа?
Похоже, по мнению Волдеморта, самым ценным для Гарри, что мог бы предложить дневник, была честность. Он был отчасти прав — ни единой лжи Поттер не поверил бы, зная все трюки своего врага слишком хорошо.
«А ты, похоже, считаешь, что и сам хорошо меня знаешь теперь», — усмехнулся Инспектор в своих мыслях.
— Знаю, — холодно ответил Волдеморт. — Я видел твои страхи, все твои глупые надежды и мечтания, которым не суждено сбыться.
Инспектор закрыл дневник, медленно отложил в сторону и опасно прищурился:
— Если ты думаешь, что это все, что есть во мне — ты ничего не знаешь.
На удивление, лорд не разозлился и только произнес с усмешкой:
— А может, это ты тот, кто сам себя не знает, мальчишка.
Этот разговор мог продолжаться долго, но ни к чему бы не привел, так что Пауэлл промолчал и бросил во все еще лежавшего на диване Реддла Энервейт.
Том, однако, не поспешил распахнуть глаза и вскочить с дивана, лишь по его сбившемуся дыханию можно было заметить, что он действительно проснулся. Похоже, слизеринец оценивал обстановку и решал теперь, не выгоднее ли ему все еще притворяться спящим. Гарольд переплел пальцы и теперь заинтересованно ждал, что выберет мальчишка.
В целом, такое поведение кое-что о нем говорило, как и о его прошлом: такие привычки не приобретались на пустом месте. Поттер отогнал от себя воображаемые картины приюта во время войны: жалость была самой глупой вещью, которую можно было бы почувствовать к этому растущему монстру.
Наконец, Реддл открыл глаза, осмотрел потолок и лишь затем вскинул взгляд на Инспектора, все так же преспокойно наблюдавшего за ним поверх очков. Тишина не была гнетущей, но Пауэлл мог только догадываться, какие мысли сейчас посещали юного Волдеморта.
— Вы напали на меня, — глухо произнес Том. В его голосе не было удивления или страха, он просто констатировал факт.
— Так и есть, — не стал бессмысленно врать Пауэлл, — Не смог больше терпеть: у меня с детства аллергия на злодейские монологи. И предвещая вопрос, скажу сразу: то, что я не могу убить, не значит совершенно, что я безвреден, Реддл. И сами подумайте, были бы вы рады оказаться одержимым?
Лицо слизеринца исказилось гримасой глубочайшего отвращения к самой мысли быть одержимым кем-то или чем-то, и он сел на диване, уже более внимательно осматривая помещение и останавливая взгляд на своем дневнике, лежавшем подле Инспектора.
— Так почему вы не выместили гнев на нем?
Глаза Пауэлла сверкнули весельем, и он улыбнулся краем губ, когда прикинул, куда этот диалог может завести. Пожалуй, такого поворота событий Волдеморт не предвидел, и теперь можно было повеселиться за чужой счет.
— Как сказать... В отличие от тебя, Реддл, он был куда более убедительным...
Выражение лица старосты было практически нечитаемым, но Инспектор знал своего врага достаточно, чтобы догадаться по легкому движению бровей, что хотя Том и не верит до конца его словам, но начинает подозревать в чем-то крестраж. А любое зерно сомнений могло вырасти в целый лес.
«Что, никогда не сомневался в себе, Реддл? Как ощущения?» — сама мысль эта была чертовски забавной.
— Где другой крестраж? — задал второй вопрос Том, прикидываясь, что ответ на первый его ничуть не обеспокоил.
Ах, этот бесящий приказной тон будущего лорда уже прослеживался даже в этой его версии. Инспектор сделал вид, что задумался, и протянул:
— Кажется, я забыл его на столе в том зале.
Вот теперь староста выглядел серьезно взволнованным. Он дернулся всем телом, протягивая руку вперед, будто стремился сорваться с дивана и помчаться забирать осколок, но потом нахмурился:
— Вы врете.
Внезапно один из шкафов в кабинете отворился, и из него вылетел нож, моментально оказываясь в руке Реддла. Инспектор почувствовал теперь, что между ножом и слизеринцем была как будто магическая нить, соединявшая их. Однако с другими крестражами такого не было, а значит, дело было в самом объекте.
— Я и не знал, что у него есть такие свойства.
— И вы же не думаете, что я теперь все вам о нем расскажу? — раздраженно ответил староста. — Зачем соврали? Хотели оставить его себе? Спрятать? Разрушить?
— Нет, — Гарри покачал головой, стараясь сдержать собственное веселье и не вызвать новую вспышку чужой ослепляющей ярости, — Просто хочу напомнить, что, несмотря на обстоятельства, ничто не изменилось, и не стоит считать меня своим... Последователем, — последнее слово вышло презрительным, подтверждая догадки Тома о том, что Пауэлл действительно много знал о его планах.
— Однако, — продолжил Инспектор. — Ни одному из нас не нужна эта бесполезная конфронтация. Идет война, и куда важнее для меня приложить все силы на то, чтобы преуспеть в моих министерских обязанностях и реформах, чем потратить время на мелкие школьные интриги.
Реддл неверяще усмехнулся. Одержимость — мелкая школьная интрига? Куда менее важная, чем министерская работа?.. Он расхохотался бы, если бы не знал всей правды: Пауэлл был не просто министерским клерком. Этот волшебник был главой тайного общества, подпольно бросающего вызов самому Гриндевальду и его приспешникам. Его настоящие приоритеты действительно были куда важнее личной безопасности. Он мог бы скрыть факт своего знания, но теперь особенно важно было выдать наличие хоть какого-то козыря, чтобы Инспектор не чувствовал себя хозяином положения.
— Я знаю. Знаю, кто вы на самом деле, и почему Гриндевальд хочет убить меня из-за вас.
Эмоции покинули Инспектора в который раз за день, и он услышал холодный смешок того, кого в комнате не было. Вызов, это явно был вызов в голосе Реддла и его манере держать себя, когда он произнес эти слова. В ответ ярость в нем всколыхнулась снова, и Гарольд значительным усилием воли подавил ее, а затем ответил, мрачно глядя на слизеринца:
— Гриндевальд... Я ему не позволю убить вас. Но все же просветите... Так кто же я, по-вашему, мистер Реддл?
Под испытывающим взглядом и скрывающейся за тоном угрозой юный Волдеморт даже не дрогнул, а издевательски улыбнулся, копируя манеру самого Инспектора:
— Вы глава иностранной подпольной организации, которая противостоит Темному Лорду.
Пауэлл опустил руки на стол и слегка подался вперед, неприятно удивленный:
— Откуда вам это известно?
— Почему я должен вам рассказывать? — Реддл дерзко усмехнулся, чувствуя, что таки нашел одно слабое место.
Казалось, сейчас Инспектор снова зашипит или разразится ругательствами, но тот внезапно взял себя в руки и кивнул в сторону, где дневник предательски лежал на столе:
— Потому что если ты не расскажешь, то мне расскажет он.
Том поджал губы, понимая, что у него не хватает данных, чтобы оценить правдивость этого заявления. Был риск испортить отношения с волшебником, который знал слишком много, а конфронтация действительно была невыгодной, как ни посмотри. Он заговорил неохотно:
— Блок на памяти Летиции Атталь ненадежный.
— Ты что-нибудь ей сделал? — ожидаемой угрозы в голосе Инспектора не было, а плечи его расслабились.
— Только прочел воспоминания, — признал Реддл.
— Вот как? Ясно.
Похоже, Гарольду была практически безразлична судьба этой француженки. И факт этот был очень интересным, даже радовал по непонятным причинам. Неужели потому, что волшебник ценил его жизнь больше, чем жизнь этой девчонки, хотя она и была, по сути, его последовательницей?
— Вы кажетесь не обеспокоенным... — протянул он.
Пауэлл поправил очки и ответил, отводя взгляд:
— Если бы я беспокоился о каждом в отдельности, то уже бы лежал в могиле от этого беспокойства рядом со всеми остальными.
Реддл хмыкнул и кивнул, признавая справедливость этих слов. Излишне жалостливый генерал — мертвый генерал.
— Откуда информация, что вас хочет убить Гриндевальд?
— Так вышло, что я перехватил его письмо вам, — без тени стыда ответил Том, сочтя, что ложь уже была бессмысленной.
«Все Темные Лорды, похоже, имеют свои причуды. Эта любовь Геллерта к эпистолярному жанру...» — раздраженно подумал Гарри. Хотелось разозлиться на Реддла за такое вторжение в частную жизнь, но это было настолько ожидаемо, насколько возможно.
— Поделитесь воспоминанием, — Инспектор махнул рукой в сторону Омута памяти, практически не сомневаясь, что слизеринец с его страстью к знаниям прекрасно знает, что это такое. — Если все так, то нам нужен план, и четко оценить реальность угрозы. Он мог и просто издеваться, пытаясь заставить меня совершить ошибку.
С этим Реддл был согласен, хотя все нутро кричало, что угроза не миф, и крестражи надо немедленно спрятать надежнее, придумать что-то еще...
Он отправил воспоминание в думосброс, убедившись, что в нем нет никаких подозрительных деталей. Хотя слизеринец и чувствовал, что Пауэлл не врет, когда говорит о защите, но он уже наглядно доказал, что может быть опасным. Заметив его сомнения, Инспектор заговорил:
— Я предлагаю объединиться против угрозы. Не удивлюсь, если вы будете строить планы за моей спиной, мистер Реддл, но я бы предпочел, чтобы вы применили свой интеллект против Гриндевальда. Он угрожает и моим, и вашим планам, а мне не интересно сдавать кому-то историю с крестражами. Не вы один не хотите закрытия Хогвартса.
И снова волшебник не врал. Похоже, борьба с непростительными темными искусствами просто не входила в спектр его интересов. Том испытывающе взглянул на Пауэлла, но и на лице его не нашел следа фальши.
— Хорошо, мистер Пауэлл. Это звучит логично. Ни я, ни крестражи не должны пострадать? Таков ваш уговор с ним?
— Да, я определенно не убью вас и не расскажу о крестражах. А что он предложил взамен, обсудите сами, — он взял дневник со стола и протянул в сторону старосты, дожидаясь, пока тот подойдет и заберет из чужих рук осколок собственной души.
Такая готовность Инспектора расстаться с крестражем удивляла. Логика подсказывала Реддлу, что одержимые должны были быть более заинтересованными в том, что вызвало этот эффект.
— Вы так просто с ним расстаетесь...
Инспектор холодно усмехнулся:
— Я взрослый состоявшийся волшебник, а не какое-то ничтожество, не способное существовать без вызывающего зависимость объекта. Испытывание слабости к чему-то не означает быть слабым самому, запомните это.
Том кивнул, скрывая за вежливостью свое недовольство от услышанных слов:
— Конечно, мистер Пауэлл. Я запомню.
— Хорошо. А теперь ступайте. Надеюсь, вы хорошо спрятали труп.
Последние слова вызвали неприятный холодок в спине, лишний раз напоминая, как много теперь о нем знал Инспектор. Том попрощался и удалился, отгоняя головную боль. Интерес к тому, как дневнику удалось получить привязанность этого волшебника, только возрос. Оказавшись в безопасности одного из тайных проходов Хогвартса, он сразу же задал крестражу этот вопрос.
Дневник думал над ответом не долго:
«Ложь бы не сработала на нем, и я сказал правду. Правду о том, что мы хотим установить в Британии новый порядок. И о том, что его идеи нам интересны. Он хочет новое устройство магического мира, но не хочет править. Разве же это не идеально для наших целей?»
Дневник говорил так, будто знал Инспектора уже давно и очень хорошо. Это было странно, так как Реддл был уверен, что эмоции и мотивы этого волшебника были куда сложнее, чем у какой-нибудь первогодки, сохнущей по самому популярному мальчику курса, а значит, и времени на их разгадку ушло бы больше.
Дневник продолжал:
«Как новый крестраж? Этот нож? Все получилось?»
Том достал из внутреннего кармана мантии новый крестраж и рассмотрел поближе в полутьме прохода, выискивая изменения. Простое лезвие, исчерченное крупными рунами, было все таким же, как и костяная ручка, по форме отдаленно напоминавшая человека и перемотанная старой красной тканью.
Изменилось одно: теперь между ним и кинжалом существовала неосязаемая, но крепкая нить, которой ранее не было. Предмет был одной из немногих интересных вещей, найденных им в Тайной комнате. Книги, оставленные Салазаром, по большей части сгнили, а остальные скудные запасы выглядели так, будто кто-то забыл их забрать в спешке.
В одном из углов, всеми покинутый, лежал и этот кинжал. Руны подчинения на нем заинтересовали Тома, но они отказывались активироваться, как он ни пытался. А теперь, похоже, недостающий элемент наконец-то был найден.
Он взмахнул рукой, и кинжал стремительно полетел вперед, покорный его воле ничуть не менее, чем волшебная палочка. Даже более того, он ощущался как логическое продолжение, дополнительная часть тела.
Оттачивание мастерства обращения с ним потребует тренировок, но теперь у Реддла в руках было оружие не менее ловкое и смертельное, чем убивающее заклятие.
***
Стоило Реддлу покинуть кабинет, Инспектор тяжко вздохнул и положил голову на стол. Деревянная поверхность быстро нагревалась, но была хотя бы временно прохладнее раскалывающейся головы. Ярость и отчаянье, в какой-то момент захватившие над ним контроль, покинули его, оставляя только головную боль и усталость.
Линия между прошлым и будущим, а соответственно, и реальным сейчас и уже не реальным, и так была очень тонка для Гарри. Ему казалось, что он вроде бы научился до конца справляться, но чертов подрастающий Темный Лорд имел феноменальное свойство выбивать из колеи.
И откуда в загнивающем роду Слизерина такой проницательный самородок? И не мог же просто тихо сидеть и учиться! Теперь точно нельзя было позволить псам Гриндевальда добраться до старосты: даже если потеря таких членов сопротивления, как он и Вайолет, не погубит их, то, определенно, осложнит работу. Его соратница была лишь координатором одной из ячеек: так было задумано, чтобы не обезглавить их, если появится предатель, и все же...
Вообще, Гарри встретил эту женщину не сразу. Лишь через какое-то время после путешествия в прошлое, когда успокоился, когда перестал чувствовать на руках запах кострища и в каждой тени видеть сажу. Вайолет была уже не молодой, и на ее лице он видел отчаяние, сходное с собственным: отчаяние человека, что своими руками похоронил что-то бесконечно любимое. А в глазах была решимость. Мрачная решимость того, кто этими же руками хоронит и врагов тоже.
Тогда он понял: возможно, они и не подружатся, возможно, она возненавидит Поттера и его методы, но она никогда не ударит в спину соратника. Ее горе было велико, но не туманило разум, не заставляло сомневаться в реальности происходящего, не вскармливало паранойю. Совсем не как его собственное...
Вайолет была надежной, верной, как хороший инструмент. Инспектора тошнило от того, что он стал оценивать людей такими категориями. Дружба отошла на второй план, во главе угла теперь всегда была цель. Конечный результат и все средства были хороши. Абсолютно все. Это выматывало тогда и сейчас, заставляло ненавидеть себя, но раз за разом признавать, что иначе никак.
Пауэлл несильно стукнулся головой о стол, отгоняя эти мысли прочь. Лучше было думать о насущном: например, эта история с ученичеством была донельзя мутной, слишком уж все хорошо складывалось для его недоброжелателей.
Гарольд недаром поддерживал легенду о вражде с Поттерами и никого не подпускал близко: манипуляции и шантаж были любимыми способами интриганов добиться своего. А теперь у него был ученик — идеальная мишень. Даже если Инспектору будет в высшей степени неприятна личность подростка, урон по репутации при его смерти колоссальный — мало кто решится доверить своих чад и их образование тому, кто даже своего протеже не смог уберечь. От такого реноме не отмоешься за один день, тем более в военное время, когда все напуганы и готовы ненавидеть без разбора, обвинять и осуждать.
И как-то слишком уж четко среагировал Геллерт, слишком быстро. Либо Темный Лорд уже что-то подозревал и буквально пас его, либо... Либо таков и был план с самого начала: загнать Инспектора любым способом как мышь под ковер, заставить выбирать сторону, понятную Гриндевальду. Сделать предсказуемым.
Гарольд невесело хмыкнул: ох, он бы с радостью побеседовал с очередным Темным Лордом о судьбах мира и о его неминуемом поражении. Жаль только, что это было бессмысленно. Если Волдеморт в свое время был откровенно безумен для логических рассуждений, то Гриндевальд был хитер и готов на словах выдать любую версию, лишь бы подстроиться под собеседника. Именно потому за ним шли люди — пропаганда была тонким искусством, коим этот Темный Лорд владел в совершенстве.
Инспектор был даже готов признать сам себе: он избегал этого потенциального разговора еще и потому, что в глубине души боялся усомниться. Утратить веру в собственные идеалы, перестать выгораживать день за днем жертв пропаганды и страха. Стать для них ужасающей силой — силой страха, это было так соблазнительно. Может, и крики прекратились бы, старые голоса замолчали, кольцо на пальце перестало бы оттягивать руку тяжестью могильной плиты.
Нет. Он должен держаться. Нести этот крест за тех, кто поверил в него, кто переложил этот груз не из корыстных целей, а из искренней надежды конкретно на него. Подвести их — значит сделать их жертвы бессмысленными, обесценить вместе с этим и все, что они делали, теряли, имели, значили. Нет, только не это. Последняя ступень, на которую нельзя ступить, последнее падение, что нельзя совершать. Он должен держаться ради них всех. Ради того, что не должно больше произойти.
Инспектор резко оторвал голову от стола и заскрипел зубами от внезапной боли, что отдалась в шею, лишний раз напоминая, что он уже не так молод. Приоритетов это, конечно, не поменяло: предстояло проделать большую работу. Да, определенно, многие планы придется ускорить.
Пауэлл утомленно взмахнул палочкой, подзывая ближе думосброс. Он не сомневался в истинности слов Реддла об угрозе, но увидеть своими глазами — совсем другое. Увиденное было ожидаемым: дождь, как обычно наглая птица Темного Лорда, записка. Удивительным было, что Реддл честно оставил воспоминание, не пытаясь что-то в нем изменить: даже свое выражение лица при прочтении угрозы. Все было нетронутым: то, как он улыбался, отомстив пернатому нахалу, и то, как эта улыбка сползла, обнажая совсем иную эмоцию. А затем послание воспламенилось в руках старосты, и только отблески огня отразились в его застывшем взгляде, направленном в никуда. Воспоминание оборвалось.
Пауэлл отодвинул в сторону думосброс и закрыл руками лицо. Эта сцена напомнила о чем-то, что страшно хотелось забыть, о том, как он и сам когда-то получил нерадостное послание, о том, каким было его собственное лицо в отражении разбитого зеркала на Гриммо. Пустое, но решительное. Лицо человека, ужасно напуганного, готового на смерть, но отвергающего вариант сдаваться без боя. Как же все-таки они были похожи в деталях.
Гарольд нахмурился и раздраженно зарычал, отгоняя очередную мрачную мысль. Идея накачаться веселящими зельями уже не казалась такой уж дурацкой, но сначала работа.
Итак, Гриндевальд поставил ультиматум. Жизнь Тома Реддла или обещание верности. Самым простым способом было бы отбрехаться от внезапного ученика и сослать его в укромное место. Это было бы разумно, безопасно... Но Гарри боялся себе даже представить, что учудит Реддл, если сослать его насильно. А добровольно он вряд ли покинет любимые стены замка. Оставалось только справляться с проблемами в контролируемой среде: здесь, в Хогвартсе.
В крайнем случае... В крайнем случае всегда можно было вывести из игры фигуру, из-за которой конфликт и начался — себя. Только бы дела закончить успеть. Что оставалось? Решение главной проблемы было найдено и адаптировано уже некоторое время, изобретение зелья запущено... Нужно было только научить кого-то, как привести план в действие. Кого-то, кто не осудит этот чудовищный метод, и кто не умрет за эти годы.
Гарри мрачно хмыкнул. Ответ на вопрос был все это время под самым носом и достаточно очевиден: проклятый бессмертный староста. Даже если Геллерту удастся убить основную версию Тома, то останется еще несколько. Конечно, можно было и перестраховаться, вверив знание нескольким другим волшебникам Британии, но кому? Это следовало дополнительно обдумать.
Да и со своей смертью Инспектору, возможно, придется торопиться. Если его теории были верны, пока это еще можно было провернуть без последствий, раз крестражей еще мало для полного вхождения в силу Волдеморта. Все... могло получиться.
Но сначала нужно было разобраться с насущными вопросами. Приманив чистый кусок пергамента, он быстро набросал записку Диппету:
«Выражаю свою обеспокоенность частым полетом воронов с письмами сомнительного содержания на территории школы. Возможно, пришло время усилить защиту? Всегда рад помочь в этом деле при необходимости. С уважением, Инспектор».
Да, он знал, что это вызовет возмущение среди учеников и учителей и информационную голодовку. А также заставит противника изобретать более креативные способы для обмена корреспонденцией, сделает его злее и отчаянней. И именно этого и хотел Инспектор сейчас.
Главное было отдать записку лично Армандо, так как Пауэлл начинал подозревать, что плохое самочувствие у того может быть совсем не просто так, и на самом деле кто-то так решил продвинуться по карьерной лестнице в ускоренном темпе.
Второе письмо вечера было уже написано по всем правилам, но с тактично-конспиративным отсутствием упоминания получателя:
«Польщен уже вторым приглашением, но вынужден отклонить. Имею встречное предложение: что думаете об обладании еще одним Даром Смерти?»
Гарольд усмехнулся сам себе, бросив взгляд на левую руку: кольцо со знаком Даров Смерти на его пальце отразило тусклый свет одной из граней. Все это было так смешно и страшно. Вещь, за которую один волшебник готов был убивать тысячи, была ужасной ношей для другого. И в то же время, ни использовать, ни расстаться с ним Пауэлл не мог, привязанный, как пес, долгом перед еще не погибшими.
И не важно, что с ним случится. Важно лишь какое будущее в наследие останется после. Для Инспектора пришло время начинать «собирать камни».
***
Реддл находился в смешанных чувствах по поводу произошедшего.
Эта ситуация была очень интересной, опасной и в то же время... захватывающей. Давненько Тому не доводилось испытывать подобное, наверно, едва ли с самого первого посещения волшебного мира. Раньше, до Хогвартса, эмоции варьировались в основном от страха и отвращения до злобы и желания причинить боль всем, кто обидел или мог обидеть. В какой-то момент следствие стало причиной, и круг замкнулся: приютские ненавидели его, а он ненавидел в ответ, только питая чужую ненависть еще больше.
Как эффект Пигмалиона, только Галатея состояла из страданий, порождающих новые страдания. Они видели в нем зло, и он стал злом, они хотели доказать, что он опасен, и он превратил это их ожидание в острый нож. Приют сам вооружил его, даже этого не подозревая, продолжая удивляться, почему загнанная в угол зверушка, вырастая, начинает кидаться в ответ все агрессивнее.
Хогвартс был другим по большей части, как и столкновение с Инспектором сейчас. Испытанный страх и восторг от нового знания заставлял мозги работать с удвоенной силой, но данных не хватало: мозаика получалась дырявая и совершенно не хотела складываться в единую картину. Что-то в этой ситуации очень беспокоило Реддла на задворках сознания. Что-то не складывалось так, как должно. Но что же?
Из прошедшего разговора он понял, что Инспектор поклялся защищать, но гарантий его слову не было. Как далеко простиралась эта защита? Ответ на этот вопрос мог подсказать только дневник, который вел себя слегка странно. Им обоим была присуща самоуверенность, но теперь казалось, что крестраж знает что-то такое, о чем его хозяин даже не подозревает.
Пауэлл теперь стал немного понятнее, но этого было недостаточно. Ко всему прочему, они так и не успели поговорить об ученичестве, но тут всегда можно было пойти по старому пути — обратиться к первоначальному источнику информации. Вся эта история пошла от Слагхорна, и стоило хотя бы попытаться выяснить у него что-нибудь.
Сейчас, конечно, было уже поздновато, но Том все равно отправился к декану, надеясь, что тот не занят делами. Гораций предсказуемо обнаружился в своем кабинете с открытой бутылкой чего-то определенно алкогольного и видом крайне довольным:
— Том? Чем могу помочь, мой мальчик? — судя по голосу, пил тот уже некоторое время.
Реддл мысленно поздравил себя с тем, что так удачно подгадал время: пребывающий навеселе декан был более словоохотлив, а значит, можно было вызнать нужную информацию без долгих преамбул и подкупа. Но вот отходить от роли идеального старосты все равно не следовало, так что он нерешительно, но располагающе улыбнулся, убирая руки за спину и еще сильнее выпрямляясь.
— У меня есть один деликатный вопрос, профессор...
— Да?
— Так вышло, что мистер Пауэлл не предупреждал меня об ученичестве, и объявление на встрече было внезапным.
— Он не спросил вашего мнения? Это доставило какие-то проблемы? — нахмурился декан и даже привстал из своего кресла, как будто прямо сейчас готов был отправиться разбираться с Инспектором за своего любимого старосту. Это, конечно, було неправдой, но в некотором смысле льстило все равно.
Реддл покачал головой и ответил со всей возможной благодарностью, которую мог изобразить:
— Нет, не совсем. Наоборот, я хотел поблагодарить вас за это. Возможно, иначе вопрос так и не решился бы. Это очень помогло.
Слагхорн тут же расслабился, откидываясь обратно в кресло, и заулыбался, довольный:
— Ох, будет вам! Я лишь передал уже известную новость! — он покивал в такт своим словам и продолжил, — А я сразу говорил Дамблдору не прибедняться и самому рассказать, что Пауэлл уже все решил!
Улыбка Тома стала очень неестественной, но декан этого и не заметил, продолжая свою речь:
— А он мне сказал: нет, Гораций, моим словам Том не поверит! А вот ты для него — авторитет, ты и сообщи радостную новость. Не подумайте чего, я очень рад, что у моего лучшего студента все так прекрасно складывается, но Альбус иногда такой...
— Вот как. Я обязательно поблагодарю профессора позже, — Том подавил сквозившее в речи шипение и желание нахмуриться. — Большое спасибо, сэр.
— Всегда рад помочь своим студентам! — жизнерадостно ответил декан. — Хорошего вечера и не задерживайтесь сильно после отбоя!
Вежливо распрощавшись с Горацием, Том отправился к гостиной Слизерина.
О, насколько же все это было подозрительно! Либо Инспектор с Дамблдором вдруг резко наладили контакты и стали обсуждать личные темы, либо... Все это ученичество было каким-то планом заместителя директора.
Это объяснило бы, почему слухи разошлись так быстро и появились в такой стратегически важный момент. Что сподвигло этого волшебника на такой шаг, оставалось вопросом, но Реддл очень сомневался, что тот стал бы ратовать за его благополучие.
В гостиной было тихо и практически пусто: пара с переменным усердием корпящих над свитками студентов была не в счет. А вот соседи по комнате неприятно удивили своим бодрствованием: сейчас Реддл хотел бы оказаться в компании дневника, а не в их обществе.
Рыцари встрепенулись, увидев его на пороге, вызвав этим новый приступ раздражения: похоже, от него сейчас снова ждали каких-то решений и команд. Пара секунд прошла в томительном молчании, пока не заговорил Малфой, бывший в их нынешнем составе наиболее решительным:
— Завтра из больничного крыла выпишут Блэка, — Абраксас не сводил взгляда с Тома, и тот криво улыбнулся.
Теперь все было ясно: рыцари вновь не знали, как относиться к факту наказания Альфарда, и таким образом просили выдать им инструкции. Поразительная зависимость от чужого мнения. Глупая, но такая полезная...
Несмотря на то, что он уже раскусил их мотив, Реддл решил не выдавать ответ сразу и оценить, что сами его рыцари скажут. Решатся ли вообще спросить открыто?
— Да, я знаю, — спокойно ответил староста, подходя к своему сундуку и делая вид, что не замечает тревожного ожидания других.
— И что... — начал было Малфой, но его прервал Ричард:
— Он искупил свою вину?
— А вы как думаете? — Том ответил максимально незаинтересованно, аккуратно присматриваясь к их реакции и прислушиваясь к тембру голоса.
Абраксас поджал губы, обдумывая наилучший ответ. Решение, конечно, уже приходило ему в голову, но сталкивалось с понятием о дружбе.
— Я думаю, одного проклятья недостаточно за риск подставить весь факультет, — скривился Нотт, воинственно сжимая кулаки.
— Вот как? — Реддл усмехнулся, находя эту воинственность обычно безобидного коллекционера карточек забавной. — На него было наложено проклятье, что делает страдания тем мучительнее, чем чаще жертва дышит, паникуя. Это должно научить даже кого-то с проклятьем Блэков контролировать себя. Я предлагаю всем желающим наказать его дополнительно сразиться с Альфардом на дуэли. Победитель обучится проклятью и сможет использовать его на проигравшем, когда проверка закончится. Как вам такие условия?
В комнате воцарилась тишина.
Рудольфус, обычно стремившийся получить знания о темных заклинаниях любой ценой, молчал. И это начинало Реддлу очень не нравится. Лестрейндж переставал быть предсказуемым, а это было опасно. Если он сейчас утратит контроль еще и над рыцарями... Но была и вероятность, что рыцарь просто все еще считает себя пониженным в их иерархии, а потому отмалчивается.
— Обдумайте этот вариант. Иное наказание я считаю сейчас бессмысленным. Кроме того, можете поздравить Рудольфуса: он справился со своим заданием великолепно.
Теперь внимание всех в комнате было приковано к Лестрейнджу, который лишь неопределенно пожал плечами и произнес:
— Это было не сложно.
— И все же ты справился, — с легким нажимом повторил Реддл. — Это все, что вы хотели обсудить? Занятия завтра начинаются рано, и я предпочел бы лечь спать.
На том импровизированное собрание было закончено, и все отправились спать. Впервые за несколько дней Том заснул практически сразу, не терзаемый нервным перенапряжением. Кто же знал, что короткая схватка с достойным противником может так помочь выплеснуть не находившую выхода ярость?
Следующий день пролетел практически незаметно: поглощенный своими мыслями, Реддл отстраненно отметил, что вернувшийся Блэк был бледен и старался очень медленно дышать, а в остальном ничего примечательного не происходило. Даже желания порадоваться смирению Альфарда с ситуацией не было, ведь больше волновало другое. Том ждал окончания занятий, чтобы все же обсудить с Инспектором ученичество. Главное, чтобы Минерва не крутилась поблизости...
Однако у кабинета Пауэлла он застал совсем не ее. Рудольфус Лестрейндж прислонился к ближайшей ко входу стене и задумчиво глядел в потолок, ожидая разрешения войти. Удивление от этого факта Реддла было весьма неприятным: Темный рыцарь был здесь лишним. Настроение тратить усилия на вежливость у старосты резко отпало:
— Рудольфус, что ты тут забыл?
Лестрейндж перевел взгляд на Реддла и кивнул на дверь:
— Отработки после драки.
— Вот как...— не особенно довольно протянул Том.
Объективных причин для злости у него не было, Руди все же действительно отлично справился с заданием. Но почему-то его присутствие здесь раздражало. Настроение не улучшило и то, что из-за поворота внезапно вырулила Минерва с кучей свитков и упрямым выражением лица. Что она задумала? Сблизиться с Инспектором еще больше?
Теперь, с учетом новых фактов, мысль о том, чтобы свести Пауэлла с кем-то, казалась мерзкой. Ведь тогда получалось бы, что и кусочек старосты отчасти встречался бы с этим кем-то. И в то же время, Инспектор, который принадлежал сейчас им с дневником, принадлежал бы и кому-нибудь еще. Отвратительная, отвратительная мысль.
Дневник вообще настаивал, что они никогда не должны отпускать Гарольда, даже если это значило сражаться за него с ним самим, когда у того наконец будет время разобраться с "школьной интригой".
Тогда в ответ на это Том едко спросил у крестража, кто еще тут кем одержим, и дневник обиженно замолчал. Хотя теперь в чем-то Реддл его и понимал... Получить в союзники такую мощь... Однако, он старался не терять головы: пожить еще хотелось, с помощью Инспектора или без. Пауэлл пока оставался неизученной фигурой.
А дневник заставлял сомневаться то ли в его верности, то ли в самом себе... Но способ избавиться от разъедающих сомнений был: раньше он никогда не задумывался об этом, но что если заглянуть в воспоминания крестража?.. Это была хорошая идея и потенциально отличный эксперимент.
Инспектор открыл дверь, показался на пороге собственного кабинета и слегка удивленно нахмурился, замечая посетителей:
— Вы все разом ко мне?
Все они кивнули. Пауэлл вздохнул:
— Что же, проходите.
Подростки чинно по одному зашли в комнату: первой, конечно, пустили МакГонагалл, чем та воспользовалась, сразу же подходя к столу. Минерва почти светилась, отдавая свои свитки, и Реддлу оставалось только презрительно поджимать губы.
Было бы чем гордиться: она просто выполнила некоторую часть работы, которой раньше занимался он сам, и добавила пару идей. Какая невидаль...
Пауэлл рассеянно просматривал написанное по диагонали и кивал в некоторых местах. Присмотревшись, можно было заметить заострившиеся черты лица и выделившиеся синяки под глазами. Том неожиданно вспомнил, о чем говорила та волшебница из воспоминания Летиции: «Месье Пауэлл — человек, который сделал для сопротивления много, а на себя взял еще больше».
Когда дошла его очередь показывать свои работы, Реддл решил, что пришло время налаживать контакт с «учителем». И что могло быть лучше проявления заботы?
— Вы не переутомились, Инспектор? Может, нашей помощи недостаточно?
Взгляд Пауэлла, когда он оторвался от свитков, был очень мрачный, а улыбка кривой и вымученной:
— Ничего страшного, переживу вашими молитвами.