Глава 2
«Дэдди-Джи» та еще дыра, но куда лучше многих клубов в этом городке. Знаете, как говорят: «Откусите кусочек от этого протухшего цыпленка. Он не такой зеленый и заплесневелый, как другие блюда». К тому же деньги есть деньги.
Весь день мне не давало покоя появление в школе Чон Хосока . Если бы у меня был ноутбук с подключением к Интернету, я смогла бы хоть что-то узнать о нем, но мой старый компьютер сломался, а денег на новый не было. Идти пешком в библиотеку, чтобы воспользоваться компьютером там, мне не хотелось. Глупо, конечно, но я боялась, что если выйду из квартиры, Чон будет подстерегать меня где-то неподалеку.
Кто он такой? И почему считает себя моим опекуном? Мама никогда не упоминала его имени. В какой-то момент я даже подумала, не мог ли мужчина оказаться моим отцом, но в тех документах говорилось, что мой папа тоже умер. К тому же мама утверждала, что звали его не Хосок , а Намджун
Намджун. Мне всегда казалось, что она это просто выдумала. Ну, как если ребенок спрашивает маму: «Мамочка, расскажи мне о моем папе!», и женщина тут же произносит первое, что приходит на ум: «Э-э-э, малыш, его звали, э-э-э, Намджун».
Но мне ненавистна сама мысль о том, что мама мне врала. Мы с ней никогда ничего не скрывали друг от друга.
Я выбрасываю из головы Чон Хосока , потому что сегодня у меня дебют в «Дэдди-Джи» и я не могу допустить, чтобы какой-то незнакомец средних лет в костюме за тысячу долларов мне помешал. В стрип-зоне будет полно других пожилых мужиков, на которых мне нужно будет сосредоточиться.
Клуб забит под завязку. Похоже, вечерняя программа со стриптизершами, облаченными в скромные католические одежки, привлекает много посетителей. Столики и кабинки на основном этаже все заняты, но VIP-ложа на балконе пустует. Что неудивительно. В Кирквуде не так много VIP-персон - это же маленький городок в штате Теннесси, неподалеку от Ноксвилла. Здесь живут работяги, в большинстве своем представители низшего класса. Если ваш годовой доход превышает сорок тысяч, то в наших краях это будет считаться баснословным богатством. Поэтому я и выбрала это место. Дешевая арендная плата, приличное среднее образование.
Гримерная располагается в задней части клуба, и там уже вовсю кипит жизнь. Полуголые женщины оборачиваются, чтобы посмотреть, кто пришел. Кто-то кивает, кто-то улыбается, но вскоре все возвращаются к своим делам: закрепить чулки на поясе, нанести макияж перед зеркалом туалетного столика.
И только одна спешит мне навстречу.
- Золушка? - спрашивает она.
Я киваю. Это мое сценическое имя в «Мисс Кэнди». Когда-то оно показалось самым подходящим.
- Я Мира . Сухёк попросил меня показать тебе что и как.
В каждом клубе есть своя «мамочка» - постарше остальных, которая понимает, что проигрывает молодым, и решает быть полезной иным способом. В «Мисс Кэнди» это Лина , стареющая крашеная блондинка, которая взяла меня под свое крылышко с самого первого моего дня. Ну а здесь - рыжая Мира которая непрестанно кудахчет, подводя меня к металлической вешалке с костюмами.
Когда я протягиваю руку к школьной форме, она меня останавливает.
- Нет, форма на другой раз. Пока надень вот это.
И вот уже женщина помогает мне втиснуться в черный корсет со шнуровкой крест-накрест и кружевные черные трусики-танга.
- И в этом я буду танцевать? - Я с трудом дышу в тесном корсете, что уж говорить о том, чтобы расшнуровать его со спины.
- Забудь про верх. - Мира смеется, когда замечает, как я глотаю воздух. - Просто крути задом, покажи класс на шесте «Богатенький Ричи», и все будет хорошо.
Я оторопело таращусь на нее.
- Я не буду танцевать на сцене?
- Разве Сухёк тебе не сказал? Сейчас у тебя приватный танец в VIP-ложе.
Что? Но я же только что пришла. В «Мисс Кэнди» мы сначала выходили продемонстрировать себя на сцене, ожидая, когда какой-нибудь клиент запросит «приват».
- Должно быть, это кто-то из твоих постоянных из прежнего клуба, - высказывает предположение Мира , когда замечает мое недоумение. - К нам только что с хозяйским видом завалился очередной Богатенький Ричи, сунул Сухёку пять сотен и велел, чтобы прислали тебя. - Она подмигивает мне. - Если не сваляешь дурака, то сможешь вытянуть из него еще Бенджаминов (* на сто долларовой банкноте США изображён портрет Бенджамина Франклина)
С этими словами женщина устремляется к другой танцовщице, а я застыла на том же месте, раздумывая, нет ли здесь какой ошибки.
Мне нравится выдавать себя за крутую, и в какой-то степени так оно и есть. Я знаю, что такое бедность и голод. Меня вырастила стриптизерша. Я знаю, как постоять за себя, если вдруг придется. Но мне только семнадцать. Порой мне кажется, что я еще слишком мала для этой жизни и для этого места, в котором я оказалась. Порой я оглядываюсь по сторонам и думаю, что все это не мое.
Но я здесь. Здесь, без гроша в кармане, и если мне так хочется стать обычной девчонкой, какой отчаянно стараюсь казаться, то я должна выйти из гримерки и «показать класс на шесте» для Богатенького Ричи, как изящно выразилась Мира. Стоит мне выйти в коридор, как передо мной возникает Сухёк - коренастый мужчина с густой бородой и добрыми глазами.
- Мира предупредила тебя о клиенте? Он уже ждет.
Кивнув, я проглатываю ком в горле.
- Мне же не нужно будет делать ничего необычного, да? Только приватный танец?
Сухёк усмехается.
- Танцуй как хочешь, но если клиент тронет тебя хоть пальцем, Джи Сок вышвырнет его задницу на улицу.
Я облегченно выдыхаю, услышав, что в клубе действует правило не трогать «товар». Танцевать для подонков всегда легче, когда знаешь, что их грязные ручонки к тебе не притронутся.
- Ты отлично справишься, милая. - Мужчина похлопывает меня по руке. - И если он спросит, тебе двадцать четыре, договорились? Помнишь: здесь не работают те, кому за тридцать?
«А те, кому нет двадцати?» - чуть не вырывается у меня. Но я сжимаю губы. Наверняка Сухёку известно, что я солгала про свой возраст. Половина девушек здесь сделали то же самое. Пусть у меня тяжелая жизнь, но я никак не выгляжу на чертовы тридцать четыре года. Макияж помогает мне сойти за совершеннолетнюю. И то с трудом.
Сухёк исчезает за дверью гримерки, а я, сделав глубокий вдох, иду дальше по коридору.
Когда я выхожу в главный зал, меня встречает громыхание басов. Танцовщица на сцене только что расстегнула свою белую форменную блузку, и мужики сходят с ума, увидев ее прозрачный лифчик. На сцену летят долларовые купюры. На этом я и сосредотачиваюсь - деньги. Все остальное может катиться к чертовой матери.
Хотя мысль о том, что придется оставить школу Джорджа Вашингтона и учителей, которым, похоже, действительно небезразлично то, чем они занимаются, по-прежнему угнетает меня. Но я найду новую школу, в новом городе. Там, где Чон Хосок никогда не сможет...
Я останавливаюсь как вкопанная. И тут же в панике разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов.
Но уже слишком поздно. Чон шагает через затемненную ложу, и его сильная рука обхватывает мое предплечье.
- Лалиса - негромко произносит он.
- Отпустите меня. - Я стараюсь говорить безразличным тоном, но мои руки трясутся, когда я пытаюсь разжать его пальцы.
Он не отпускает меня до тех пор, пока из тени не выходит широкоплечий мужчина в черном костюме.
- Руками не трогать, - угрожающе говорит вышибала.
Чон, словно обжегшись, стремительно отшатывается. Свирепо взглянув на Джи Сока , он поворачивается ко мне. Его глаза прикованы к моему лицу, словно мужчина изо всех сил старается не смотреть на мой непристойный наряд.
- Нам нужно поговорить.
Исходящий от него запах виски чуть не сшибает меня с ног.
- Мне не о чем с вами разговаривать, - холодно отвечаю я. - Я вас не знаю.
- Я твой опекун.
- Вы тот, кого я знать не знаю. - Я надменно вскидываю голову. - И вы мешаете мне работать.
Его рот открывается. Потом закрывается.
- Ладно. Тогда приступай, - произносит Чон .
Что?
Его глаза насмешливо поблескивают, мужчина разворачивается и медленно возвращается к мягким диванам. Он садится, слегка раздвинув ноги, и, прищурившись, ждет.
- Покажи мне то, за что я заплатил.
Мой пульс ускоряется. Ни за что. Я не буду танцевать для этого мужика.
Краем глаза я замечаю, как по лестнице в ложу поднимается Сухёк . Мой новый босс выжидательно смотрит на меня.
Я с усилием сглатываю ком в горле. Мне хочется заплакать, но я не стану этого делать. Виляя бедрами, с уверенностью, которой не чувствую, я направляюсь к Чону .
- Хорошо. Хочешь, чтобы я станцевала для тебя, папочка? Я станцую.
На глаза наворачиваются слезы, но я знаю, что они не прольются. Я научилась никогда не плакать на людях. В последний раз я рыдала, сидя у кровати умирающей мамы, и то лишь дождавшись, когда из палаты вышли все медсестры и доктора.
Когда я начинаю двигаться перед Чон Хосоком , его лицо перекашивается, будто от боли. Мои бедра начинают вращаться в такт музыке. В этот момент мое тело начинает жить собственной жизнью. Танец в моей крови. Это часть меня. Когда я была маленькой, мама, с трудом накопив денег, отдала меня заниматься балетом и джаз-танцами. Я прозанималась три года, потом деньги закончились, и она стала учить меня сама. Мама смотрела видеозаписи или ей удавалось проникнуть на бесплатные занятия в общественных центрах, откуда ее потом выгоняли. Возвращаясь домой, мама показывала мне все, что ей удалось узнать.
Я люблю танцевать, и у меня это хорошо получается, но хватает мозгов не рассчитывать на танцы как на свою будущую карьеру - конечно, если только я не собираюсь зарабатывать на жизнь, танцуя стриптиз. Нет, я выберу себе работу, которая имеет практическую ценность. Бизнес или правоведение - то, что позволит хорошо зарабатывать. Танцы - глупая детская мечта.
Когда я соблазняющим движением провожу руками по корсету, Чон издает стон. Но не такой, к каким я привыкла. Он не выглядит возбужденным. Он выглядит... опечаленным.
- Он бы в гробу перевернулся, - хрипло произносит Чон .
Я не обращаю на него никакого внимания. Для меня его не существует....
Это неправильно. - Кажется, он чуть не подавился.
Я откидываю волосы назад и выпячиваю грудь вперед, ощущая на себе взгляд Джи Сока , который затаился в темноте.
Сотня баксов за десятиминутный танец, две минуты я уже протанцевала, осталось еще восемь. Я смогу их пережить.
А вот Чон, очевидно, нет. Я делаю еще одно вращение бедрами, и его руки сжимаются на них.
- Нет, - рычит он. - Намджун ни за что бы этого не позволил!
Я не успеваю даже моргнуть, не успеваю зафиксировать в сознании его слова. Мужчина вскакивает на ноги, я подлетаю в воздух, и мое тело оказывается перекинутым через его широкое плечо.
- Отпусти меня! - ору я.
Но он не слушает. Чон без усилий несет меня, словно я тряпичная кукла, и даже Бруно, откуда ни возьмись появившийся на его пути, неспособен ему помешать.
- Убирайся к чертям с дороги! - Когда Джи Сок делает еще шаг, Чон повышает голос. - Этой девочке семнадцать лет! Она несовершеннолетняя, и я ее опекун, так что, и да поможет мне Бог, если ты сделаешь еще один шаг, я сделаю так, что в этом месте соберутся все копы Кирквуда, а тебя и остальных подонков, которые здесь находятся, упекут в тюрьму за угрозу жизни несовершеннолетней.
Джи Сок хоть и здоровяк, но мозги у него на месте. С ошарашенным видом он уступает нам дорогу.
Я не такая сговорчивая. Мои кулаки молотят по спине Чона , ногти вонзаются в его дорогой пиджак.
- Поставь меня! - кричу я.
Но он меня не слушает. Никто не останавливает нас, и Чон свободно шагает к выходу. Все мужики в зале с вожделением смотрят на сцену и улюлюкают. Я замечаю какое-то движение. Это Сухёк появился рядом с Джи Соком . Но вышибала что-то яростно шепчет ему на ухо, и они оба исчезают, а меня обдувает порыв холодного воздуха.
Мы на улице, но Чон Хосок по-прежнему не отпускает меня. Я наблюдаю, как его модные дорогие ботинки топают по разбитому асфальту парковки. Звон ключей, долгий гудок, и вот меня снова переворачивают в воздухе и опускают на кожаное сиденье. Заднее сиденье его автомобиля. Захлопывается дверца. Рокочет заведенный двигатель.
О боже. Этот мужчина похищает меня.