ГЛАВА 8
Как жить, если в любой миг тебя могут прикончить твои же собратья?
Онагост.
Несмотря на то, что месяц травный перевалил далеко за половину, по вечерам всё так же быстро смеркалось, потому в светлице было темно. Очаг горел, и тень Боремира на стене то вытягивалась, то сгибалась над узким столом. Наконец, он вытащил потрёпанный пергамент, явно не единожды сложенный, взял несколько булавок и приколол к стене над очагом. Глубоко выдохнул, зачесал назад волосы и начал свою речь.
— Смотри, отец. Ты говорил, что из меня ничего путного не выйдет? Что никому я такой не нужен? — Губы исказила судорога. — Так смотри же. — Боремир ткнул пальцем в потёртый рисунок мужчины по плечи. Время не пощадило пергамент, и местами линии растёрлись дымной поволокой. Единственным, что осталось чётким, были глаза, сверкавшие под грозно сведёнными соболиными бровями. — Я нашёл прекрасную девушку — не чета моей матери — и намереваюсь скоро на ней жениться. — От этого слова по телу пробежали приятные мурашки. — Она и впрямь чудесная, к тому же ещё и чародейка. За мной идут исполинских размеров войска, и эти же войска возвращаются целыми, без единой потери. А где же твой любимец Истелед? Лежит в земле, взбалмошный дурак. А по ночам преследует народ в деревнях, жрёт скотину и пугает до смерти девок. Был плохим братом — стал мертвецом ещё хуже.
Боремир ловко подхватил и осушил чарку с вином, налил ещё.
— Так гордись же своим единственным сыном, а если не будешь гордиться, то пусть твой курган промерзает до самого сердца стылыми зимними ночами, и ни одна живая душа не ступает на твою окроплённую священной водой землю. — Боремир тяжело вздохнул и снова зачесал волосы назад. — Я много раз доказывал тебе при жизни, что я не слабак, что я достоин любви и признания. — Снова вздохнул. — Тебя нет уже больше десяти лет, и я так и не получил ни капли твоей похвалы... и не получу. Так прекрати меня терзать, иначе я взрою твою могилу и перетру в труху кости!
Чарка снова оказалась пуста. Боремир сел на край стола, подпёр подбородок кулаком, а локоть — поднятым коленом. Взгляд мужчины с рисунка вызывал острое желание спрятаться, настолько колючим и злым он вышел у живописца. И немудрено, отец при жизни таким и был: злым, колючим, нелюдимым. И до самой смерти таким оставался.
Вино дало о себе знать, и Боремира разморило. Черты светлицы начали оплывать, глаза сонно щурились на огонь в очаге. Боремир подавил зевок и распоясал рубаху, закатал рукава. Надо бы найти бочку с водой — одну из тех, что зачаровывала Кристалина — и умыться. Предстоял вечерний обход терема, и засыпать было никак нельзя.
***
Кристалина провела в хранилище не меньше пары лучин. В горнице было так же темно, и собственное отражение напугало её. Отблеск пламени исказил лицо до неузнаваемости, будто за место Кристалины в комнату вошла давно канувшая в лету княгиня, что пропала под горой много десятилетий назад. Кристалина зажгла ещё несколько свечей у зеркала и на столе, и горницу окутал мягкий жёлтый свет, растворяясь медовым на стенах. Красивый, рыжий цвет. Таким бывали окрашены сосны у дома.
В дверь неуверенно постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату вошла служанка. Впереди неё высилась куча фруктов на серебряном подносе, и разноцветные блики отражались на её волосах — они прикрывали лицо так, что были видны лишь лоб и нос, да и сама служанка клонила голову к подносу.
— Тебе передали фрукты, — глухо сказала она. Голос был чужим, сиплым, и явно принадлежал женщине средних лет.
Эту служанку Кристалина видела впервые — наверное, менять прислугу как перчатки здесь было в порядке вещей. Но зато Кристалина могла выведать, что творится на площади и нет ли там женщины, похожей на маму. Уж новая служанка наверняка должна была проходить в таких людных местах.
— От кого передача? — поинтересовалась Кристалина.
Женщина странно дёрнулась, чуть не выронив поднос. Кристалина поспешила помочь. Обхватила холодные резные края и потянула на себя, любезно сказав:
— Давай лучше я.
Женщина кивнула, и волосы окончательно свесились по бокам, совсем закрывая лицо. Кристалине это не понравилось, и она решила поправить их. Служанка отшатнулась от неё и поспешила выйти, но Кристалина решительно ухватила её за предплечье.
— Останься. Мне нужно поговорить с тобой, — прошептала Кристалина с надеждой.
Служанка послушно встала, но лица не подняла. Ну и пусть, если ей так удобно, хотя Кристалине очень хотелось убрать её волосы.
— Ты же новенькая, да? — Неуверенный кивок. — Ну вот и прекрасно. Ты бывала на площади у темницы? — Снова кивок. — Славно. Расскажи, — Кристалина сглотнула ком, подкативший к горлу, схватила блестящую виноградину, — среди повешенных не было женщины? Красивой такой, жёлтоволосой, на ней голубой сарафан и жёлтые сапоги. Не видела? Плохо...
Кристалина поднесла ягоду ко рту и на мгновение учуяла какой-то знакомый запах. Она вдохнула снова, глубже. Чем же пахнет? Так пахло дома, но очень давно. Когда? Кристалина смутно припоминала, что после этого запаха она почему-то чувствовала себя очень неважно.
— Фрукты чем-то полили? — спросила она, не решаясь съесть ягоду, пока не вспомнит, что это за запах.
— Да, — глухо ответила служанка, — их сбрызнули сиропом из пекарни. Ешь, это вкусно.
Кристалина с сомнение посмотрела на поднос, полный яблок, винограда и ещё незнамо чего. Все фрукты блестели, и от них нестерпимо пахло чем-то очень сладким и противным. От запаха подкатила тошнота, и Кристалина отложила виноградину, поспешила запить осевшую в горле сладость.
Воспоминание вспыхнуло, как бочка с вином от близости очага. Кристалина метнулась к служанке, ударила ту под колени, повалила на пол и подмяла под себя. Завопила, зовя стражу. Служанка начала вырываться, и девушка намотала на кулак её растрёпанные волосы, наконец ощутив удовлетворение: её патлы до ужаса бесили.
— Кто передал фрукты?! — кричала Кристалина на ухо служанке. — Это Боремир? Да? Это он?!
Сулема́. Кристалина прекрасно помнила эти белые шарики, которые мама раскладывала по углам дома от мышей, и как белый порошок из них же растворяли в воде и поливали дорожку к дому — чтобы трава не росла и не портила камни. Помнила она, как после такого полива её рвало три дня. Надышалась этого противного сладкого запаха на всю жизнь. Отрава, чистой воды отрава. И спасения от неё нет.
Наконец, дверь отворилась, и на пороге появилось двое мужчин, в одном из которых Кристалина узнала Крива. Тот непонимающе переводил взгляд то на девушку, то на служанку, пытавшуюся цапнуть Кристалину за руку.
— Что встали столбом? — вспыхнула Кристалина. — Мне подсунули отраву. Бегом зовите вашего главу! Иначе я её сама прирежу, — и для острастки несильно ударила служанку затылком об пол.
Крив ринулся помочь подержать женщину, а второй стражник убежал, и под его тяжёлыми сапогами ковёр скатался волнами.
***
Дверь заходила ходуном под ударами. Боремир подскочил к ней и отпер засов, злой, что его побеспокоили так поздно, но, увидев встревоженный взгляд стражника, смягчился.
— Что уже?
— Там... — стражник указал за свою спину дрожащей рукой, — Кристалина... отравили... О-ох...
— Что? — не понимающе спросил Боремир. «Отравили Кристалину?» Сердце бухнуло о рёбра прежде, чем до него дошёл смысл слов. — Какого лешего?!
Боремир грубо оттолкнул стражника, сорвался с места и сломя голову понёсся по проходам, чудом не упал, споткнувшись на ковре, и перевёл дух только когда увидел, что Кристалина стояла живая. Быстро собрался, приосанился, нахмурил брови.
— Что здесь происходит? Какое отравление? — прорычал Боремир.
Крив прижимал лицом к полу какую-то чашницу, давя коленом между лопатками, держа сведённые за спиной руки. Чашница дёргалась, как уж на костре, и окажись Крив хоть на каплю щуплее, выкрутилась бы из хватки.
— Вот, погляди, — плюнула Кристалина. — Ты говорил, что я здесь под защитой. Где же она, твоя хвалёная безопасность? Меня пытались отравить в собственной спальне, у тебя под носом! Вот, — она толкнула поднос с фруктами так, что тот описал круг на столе, — фрукты полили сулемой. Я что, похожа на крысу или сорняк, чтобы яд глотать?
Боремир опустил взгляд на чашницу, всё не оставлявшую попыток выбраться. Он опустился на корточки и приказал приподнять её за плечи, чтобы было удобнее говорить.
— Ну, — хрипяще протянул Боремир, — что ты скажешь в своё оправдание?
Чашница дёрнулась и затихла под его взглядом, а затем прокричала:
— Да чтоб она сдохла! Чудовищное отродье!
Крив хотел ударить её лбом об пол, но Боремир остановил жестом, а чашница продолжила захлёбываться ядом:
— Чародеев не должно быть в тереме! Их вообще не должно быть! Промыслитель всех покарает. Всех! И тебя, — она кивнула на воеводу, — и тебя, — в сторону Крива, — и, — она извернулась, чтобы краем глаза видеть Кристалину, ноздри гневно раздулись, и чашница пророкотала: — Тебя, падаль.
— Достаточно. — Боремир схватил её за грудки, выволок из-под Крива и со всей силы наотмашь ударил ребром ладони по голове, попав куда-то в висок. Чашница затихла, голова запрокинулась. Она потеряла сознание. Боремир кивнул Криву:
— Увести.
— В темницу?
— В поруб, — бросил Боремир. — Будет орать — пристрели. С предателями не церемонятся.
Крив закинул чашницу на плечо и вышел, оставив распахнутой дверь.
Боремир глянул в сторону Кристалины и смутился, до того ему захотелось обнять её и успокоить. Кристалина стояла в углу, почти вжавшись в него, и смотрела не то с испугом, не то с отвращением. Ни того, ни другого Боремиру не хотелось видеть на её лице. Не в его сторону. Он поднял руки в успокаивающем жесте и мягко произнёс:
— С тобой ничего не случилось? Ты не успела проглотить отраву?
Девушка покачала головой, и Боремир приблизился к ней, но не загораживая проход, а встав сбоку, показывая: «Ты можешь убежать, я тебя не держу».
— Тебя могли убить. Я понимаю, — решил начать издалека, успокоить.
— Надо же, ты понимаешь. — Кристалина вышла из угла, встала перед ним. — А не ты ли её подослал? Или, может, князёк решил от меня избавиться? Или какая-то из твоих баб?
Боремир скривился от последнего. Знала бы она...
— Это бешеные поклонники Богу. Не бери в голову.
— Не бери? — вспыхнула девушка. — А может меня зарезать захотят, мне что, тоже не думать? Ты обещал, — железно отчеканила она.
Боремир не знал, как поступить. Стоило ему протянуть к ней руку, как Кристалина отшатнулась, будто в неё тыкали раскалённой кочергой. Значит, и объятия она не примет. Хренова чародейка, он вообще-то не зверька приручает, а с человеком говорит. Не хочет от него заботы — пусть плачет одна в комнатушке. Он сделал всё, что мог. Наверное.
— Я обещал защитить от гнева простого народа, но это, — Боремир ткнул пальцем за спину Кристалины, — самозванка, прокравшаяся во дворец.
Именно, что самозванка. Боремир знал в лицо каждых чашницу и чашника и всю прислугу. Эта же была ему совершенно не знакома. Служанкам в княжьем тереме не пристало ходить простоволосыми, это же не мыльня на тракте в конце концов. Окажись на месте Кристалины Боремир, так сразу бы вычислил, что дело тут не чисто, но простым созывом стражи не ограничился бы— выкрутил бы отравительнице руки до посинения и вытолкал на растерзание заживо псам. Это сейчас он решил не распаляться перед Кристалиной — девушка и так напугана.
— И что же, от самозванок защиты нет? — едко спросила Кристалина и села на край кровати. — Меня чуть не прикончили, а ты её просто в поруб кинул. Хотя в первые дни со мной ты действительно не церемонился, — с горечью выпалила она.
Сердце обожгла вина. Боремир ведь действительно измывался над ней в первую седмицу, показывая, мол, я тут главный, слушай меня. Он понимал, что всё было неправильно, но кто-то учил его общаться с чужаками по-другому? Боремир — охотник, командующий громадным отрядом головорезов, взращивающий разнузданных безусых мальцов в бравых воинов. Кто знал, что такое же обращение к незнакомой девушке когда-то выйдет ему боком? Ну ничего, у него ещё есть время, чтобы заслужить её доверие. Может, предложить забрать брата во дворец? Или послать ему на подмогу зодчих или хотя бы денег на дерево. Тогда уж Боремир наверняка сыщет милость.
— Я... прости, — только смог выдавить Боремир.
Кристалина смягчилась на мгновение, а затем скривилась.
— Уходи, — обрубила она.
Ну что же, в этом была правда. Оставить Кристалину одну, не смущая присутствием. Хоть горница была немаленькой, а всё же Боремир занимал большой кусок пространства. Он вежливо поклонился, как знатной госпоже, бросил короткое «береги себя» и через силу вышел, плотно закрыв дверь, — хотелось остаться с Кристалиной, слушать её речи и до самого утра прижимать к себе, как котёнка... Любопытно, как скоро она влепит ему пощёчину, если он назовёт её котёнком?
Уже подходя к своей светлице Боремир почувствовал, что пропах чем-то цветочным и сладко-пастиловым, но при этом свежим. Наверняка это были душистые масла Кристалины. И как он сразу не учуял? Житеслав бы в тот же миг обратил внимание, он очень чувствителен к запахам.
Глубоко вдохнув, Боремиру привиделось, будто его руки приобнимают Кристалину, а её волосы лежат на его груди. Моргнул, и видение пропало. Боремир подумал, что девка действительно на него как-то повлияла, но подумал беззлобно, с лёгкой усмешкой на губах и щемящей радостью.
***
— А ты чего здесь? — внезапно прогремело над ухом.
Житеслав вздрогнул и громко вдохнул от испуга. Грозно глянул на Боремира. Тот был одет в свою привычную кожаную кирасу и белую рубаху. Сложенный плащ нёс на предплечье. От него подозрительно пахло свежестью весенних садов. Успел заскочить в мыльню?
— Мне нужно из дома куда-нибудь деться на время, — устало вздохнул Житеслав и потёр переносицу. — Батя собрался делать амулеты на мужское здоровье. Чтоб девки толпами стояли. А делает он их знаешь, как? Седмицу пьёт какие-то отвары трав, чтобы потом, читая заговор, оросить деревянный срез своим мужским... здоровьем.
Боремир прыснул, а затем согнулся и захохотал.
— А что... не так?.. — задыхаясь от смеха, выдавил он. — Боишься, что на тебя... заговор попадёт? Или может ещё что кроме заговора?
Житеслав скривился:
— Какой же ты ублюдок всё-таки...
Боремир выпрямился, ещё изредка хихикая. Пригладил волосы рукой, но пряди свесились обратно.
— Ой ли я? У твоего батьки вообще с головой всё в порядке? Какой мужик станет носить на себе чужое...
— Зато деньги есть. Но работу его слышать, а тем более видеть как-то не хочется.
Боремир присел рядом, на нагретое солнцем бревно. Ноги по щиколотку утопали в траве, ещё не примятой чужими сапогами. Сзади белела городская стена, впереди открывалось широкое поле и прилесок. В нескольких вёрстах от этого места была деревенька с домами на высоких подпорках, напоминавшими моровые избы. Боремир бывал там и всё звал Житеслава, но тот ни в какую не хотел идти. Ему не нравились дома, да и не понимал Житеслав, как можно жить в избе, всем своим видом кричащей о смерти. Боремир его за это не осуждал, и так видел, что друга ломает вся эта возня с трупами. Ему явно не помешало бы сменить деятельность, но, зная его отца, тот просто не позволит. И так уже разрешил знахарством заниматься, хотя по-прежнему скрипел зубами, если видел корешки и отвары в доме.
— Как же я хочу ото всех закрыться, — устало и вместе с тем мечтательно произнёс Житеслав. — Жить на краю леса, кормить комаров, ловить рыбку в речке...
— Карпов? — ехидно спросил Боремир.
— Да, а потом тебе их высылать! — вскипел Житеслав.
— Ну ладно, ладно, не злись так, — перепугался Боремир. А вдруг его приятель уйдёт? Для надёжности воевода приобнял того за плечи, а Житеслав не скинул руку — хороший знак.
Боремир поведал про Кристалину, её внезапное дикое поведение и полнейшее недоверие. Может, кто-то внушил ей, что воевода — чистейшее зло? Не может того быть, чтобы потихоньку оттаявшая девушка вдруг замёрзла снова, и перемена эта была настолько неожиданной, что Боремиру стало страшно. Что он сделал не так? Где оступился? Тут явно замешан кто-то из вне.
— Немудрено, — ухмыльнулся Житеслав, — ты с чужими ведёшь себя как скотина последняя, и с ней как с собакой был.
— Ну мне по долгу службы так положено, приучился, я не виноват. У меня в подчинении находятся несколько ратей и отрядов. — Боремир развёл руками. — Когда мне лебезить и показывать нежности, если я большую часть дня провожу с воинами и учениками? Только с тобой отдушина да девками иногда.
— Ну да. Хотя люди вроде тебя ведут себя со всеми одинаково. Привыкают. Но со мной ты другой, будто бы настоящий.
— Конечно. Буду я ещё строгость и плохое отношение на близких переносить, — пробурчал Боремир. — Мне мама всё детство говорила не тащить всякую дрянь в дом. Вот я и не тащу, — он широко улыбнулся.
— Ну почти.
— Ну почти...
Дрянью они шутя назвали Кристалину.
Житеслав правильно подметил, что Боремир был как с собакой. Сейчас-то он изменил своё отношение. Даже готов был взять Онагоста, братца её, во дворец. Но Боремир так же понимал, что доверие — штука сложная. Это тебе не уважения воинов добиваться. Тут время нужно. Только малейший шажочек пресекался на корню грубым словом. У него было стойкое ощущение, что с ним играют, как сам он делал множество раз с женщинами, и Боремиру это очень не нравилось. Заслужил ли он такое отношение? Возможно. Но всему должен быть предел.
Боремир откупорил мех с водой, сделал несколько глотков, налил воды в ладонь и плеснул на шею. Капли потекли за ворот, со спины по рубахе расползлись мокрые разводы.
— Один из моих бойцов удумал надеть шёлковую кирасу. — Боремир недобро усмехнулся. — Он сказал, мол, красиво, а я ему, мол, вышвырну из отряда. Усы отрастил, а мозгов не прибавилось.
— Мальцы, что ты хотел. — Житеслав размял плечи, проверил суму.
— Устал я уже от них, от этой беготни. Тишины хочется, вот как тебе, а не верховодить мальчишками, но... меня же с рождения учили быть воином. И назвали-то как! Боремир. Борец за мир. Да будь этот мир хоть трижды неладен...
Житеслав подпёр подбородок кулаком и спросил:
— А ты не хочешь из дружины насовсем уйти? Вот взять, всё бросить и уйти.
— Ой, не начинай. Не могу совсем бросить, это уже вшито в меня, передано с молоком матери. Я не выживу в других условиях.
Боремир зачесал волосы мокрой рукой, но они опять свесились по бокам. Его всё ещё беспокоила история с Кристалиной, сколько бы он ни думал, что всему своё время. Ждать он никогда не любил, да и не умел.
Служанка в покоях Кристалины тоже наводила на некоторые мысли, которыми Боремир поспешил поделиться.
Женщина кричала про бога, про его нетерпимость к чародеям. Да, Промыслитель слыл лютым ненавистником искрящихся, осквернявших храмы своим присутствием. Даже воду, которой касались искрящиеся, старались обеззаразить серебром. Кто решил, что Промыслитель так их ненавидел, Боремир не знал, но хорошо помнил время, когда такие вспышки уже случались. Ему тогда было всего семь, он едва научился хорошо держать меч в руках. Отец всё чаще пропадал на заставах и в княжьем тереме, гасил восстания, ставшие такими частыми, что Боремир всерьёз переживал за Станецк — на город ещё никогда не обрушивалось столько огня. А пожары вспыхивали постоянно: горели корчмы и мыльни, ярмарочные развалы, избы и терема, огонь не щадил даже каменные постройки. Гибли десятки невинных людей, а следующей вестью должна была стать смерть княжича Михаила, сына старого князя. Он был старше Боремира всего на год, и Боремир не понимал, как же так? Как жизнь может вот так резко оборваться, когда ты её даже толком не прожил? Отец ходил сам не свой, боялся, как бы пожар не коснулся казарм с молодыми бойцами. Виновных в восстаниях нашли только спустя несколько месяцев и тут же казнили со всей жестокостью, какую только могла проявить дворцовая стража и княжеская дружина.
Из-за чего вспыхнул мятеж? Не только из-за закона о запрете огненных чар. Князь был резок, когда решил, что старые боги уж слишком благоволят искрящимся, значит, пора заменить идолы на единого, удобного ему бога. И откуда-то появился Промыслитель, а затем начали строиться белокаменные храмы. Появились предписания, кому и сколько раз надо ходить молиться святому лику, а кому лучше не появляться в храмах, дабы не оставлять скверну в святом месте. Чародеям, конечно, это не понравилось, и первый всплеск недовольства случился во дворе перед княжьим теремом: отчаявшиеся огненные искрящиеся подожгли сами себя, а заодно и нескольких служанок, пытавшихся их затушить. Тогда-то князь совсем потерял голову, побоявшись, видимо, волны поджогов и пожара во дворце, и запретил огненным чародеям колдовать совсем.
Князь отнял у чародеев кусок существования, а они взамен — маленького княжича и спокойствие в Новослави. Весть о губительном влиянии чародеев разлетелась с неимоверной быстротой, и вскоре все княжества начали истреблять искрящихся, гнать со своих земель, а иных брали в рабство в блудилища. Князь же снарядил дружину из самых бешеных и отчаянных воинов и назвал отряд Белочниками.
— Почему Белочники? — спросил как-то Житеслав. — Уж не из-за рыжих ли волос у тех, кто владеет огнём?
— Нет, — Боремир нехорошо осклабился, — мало быть рыжим — огненные выродки прыгают во время пыток, точно белки в силках. А мы их ловим, чтобы не сбежали.
Боремир находил отголоски прежних восстаний в этом крике женщины и боялся, что его город снова потеряет покой, но страдать начнёт уже простой народ. Что на этот раз придумают люди? Опять нападут и разрушат половину терема? Убьют княжну? Или будут подозревать в чародействе всякого, что в конечном счёте приведёт к грызне и смуте, а то и бесконечной резне на улицах?
Житеслав долго молчал, прежде чем изрёк:
— А в чём они не правы?
Боремир хотел было возразить, но быстро понял, что ему нечего сказать против. Даже спустя два десятка лет люди неохотно верили в Промыслителя, и на то были причины. Житеслав был в торговых рядах несколько дней назад и слышал, как люди говорили о приходе нового бога. Будто бы нынешний только требует даров, и то, лишь затем, чтобы пощадить. За дары он не делал жизнь лучше, но обещал не делать хуже. И новый бог будет достойной заменой навязанного тщеславного Промыслителя.
Боремир не особо обрадовался — новость лишь укрепила в нём страх новых восстаний. Не хватало ещё тушить храмы и людей, а потом разгонять побоища на улицах. Боремир уже ясно видел, как люди выносят намалёванный на холстине лик Промыслителя и под победный клич поджигают, неся на длинных кузнечных щипцах как стяг полыхающую алым и закатным рыжим ткань.
«Да здравствует новая вера. Да здравствует новый бог, справедливый и милостивый».
***
Знаешь, на днях мне снился сон. Такой чудесный, что, была бы возможность, я бы не возвращался сюда.
Там были мы. И мама. Мы были на речке, и Маковая так звенела, будто сама Богиня рек пела свои очаровывающие песни. В них даже угадывались слова, красивые и переливчатые, как перезвон колокольчиков. Какие-то заклинания и древние напевы. Мама сидела на мосту, том самом, на котором вечно танцуют русалки, но в этот раз они не танцевали. Их вообще не было. Никаких Навьих существ не было. Босые ноги мама опустила в воду — странно, но вода в этом месте никогда не была так высоко, — а мелкая рыбёшка проскакивала мимо и серебрилась то в свете солнца, то луны — они сменялись. День на ночь. Свет на звёздное небо. И звёзды эти можно было хватать рукой, так низко они пролетали. Ты была в своём шёлковом синем сарафане и рубахе, расшитой диким шиповником и мятликом, стояла по колено в воде и, закатав колоколообразные рукава, составляла немыслимые фигуры из водяных брызг, поднимаемых рыбьими хвостами. Фигуры то плавно растекались по воздуху, то кривились в острые клинки и шипы, собираясь в слова, только на одной тебе понятном языке, языке воды. Слова кружились и светились, и в них вплетались ленты созвездий и нити жемчуга лунного сияния. На мне был ярко-алый кафтан с вышитыми золотом подсолнухами, отороченный шёлком чёрного цвета. В руках я держал длинную пастушью трость и искусно раскручивал ею в воздухе, высекая искры из концов и весело хохоча. Когда искр стало достаточно, они соединились в кольца вокруг меня и начали свой нестройный быстрый хоровод, а я запускал в них пальцы, и светящийся танец прерывался, хоровод рассыпался на отдельные снопы, а затем собирался снова. Мама лишь улыбалась нам, и солнце высвечивало её белую кожу до золотистого цвета, делая похожей на отлитую из драгоценных монет статую. В светлых волосах прятались мотыльки, переливаясь перламутром и цветными камнями.
Лишь сейчас я осознал, насколько это всё походило на представление, будто мы скоморохи на ярмарке. Только никакой ярмарки не было, да и народ сузился до одной точки — мамы. Но нам было весело и спокойно, будто так было всегда. Будто где-то есть другой мир, без законов и запретов, где мы не считаемся чем-то сродни смертоносных Навьих тварей. Где мы не люди, но и не боги, что-то между. Да, собственно, мы и сейчас есть это что-то, просто закрытое на тысячу замков. Отпереть бы их все к лешевой матери, и будь что будет.
Снежка, я скучаю. Очень скучаю, не передать, насколько. По тебе, по маме. Я пишу это каждый раз и каждый раз это чувство всепоглощающей тоски всё сильнее. Скорее бы всё это закончилось, и мы снова зажили как раньше. Или хотя бы постарались...
Кристалина вновь и вновь перечитывала строчки о строительстве дома, об обыденной жизни за пределами города, в её родной деревне. Почти любовно оглаживала нестройный ряд буквицы, потому что дальше строчки скакали и становились неравномерными: то высокими и тонкими, то широкими и кривыми — Онагост явно сильно волновался, когда писал. Бедный брат, как же ему невыразимо плохо. Хоть Онагост и не сообщал о том, но Кристалина слишком хорошо его знала.
Её позабавил и в то же время поразил сон. Такие яркие образы и так восхитительно описаны, будто всё происходило взаправду.
— Снежка?..
Кристалина захлопнула книгу с письмом, выругалась и грозно зыркнула на Боремира, нагло нависшего над ней.
— Нехорошо читать чужие письма, — шикнула она.
— Ладно-ладно, — замотал Боремир руками. — Приношу извинения. Но, погоди-ка, почему Снежка? Ты вроде чародейка воды, а не дочь Богини-Пряхи.
Кристалина задумчиво поджала губы, будто забыла историю этого прозвища. Ей нужно было время, чтобы определиться: сказать правду или послать к такой-то матери?
— Просто будучи маленькой я провалилась зимой под лёд, — начала Кристалина, осторожно подбирая слова, — и пока мама с братом меня доставали, взбила воду в рыхлый кисель из снега. Так Онагост меня и прозвал за это — не каждому взрослому-то чародею дано сделать снег из воды, что уж говорить о девочке трёх лет от роду. Но я хорошо овладела чарами мороза. Не без помощи брата, правда...
Кристалина искоса посмотрела на Боремира, который старательно делал вид, что всё понимает.
Вот она, прекрасная возможность.
— Послушай, Боремир, — Кристалина развернулась на табурете, закинула ногу на ногу. — Мы с тобой знакомы уже больше дюжины дней, а всё продолжаем переругиваться.
— Это правда, — кивнул Боремир и сглотнул.
Воевода ухмылялся, но Кристалина видела, что тот пытается скрыть улыбку. Она положила ладони ему на грудь и заглянула в глаза со всей женской обаятельностью, на какую была способна деревенская девка.
— Так давай погуляем сегодня под луной в прилеске, — перейдя почти на подобострастный шёпот, сказала Кристалина. — Будет красиво, я тебя уверяю. Заодно поговорим, узнаем друг друга лучше. Я же не просто гостья в тереме, а почти соратник.
Боремир, казалось, перестал дышать, а его щёки — ну надо же! — зарделись как у блудницы в храме. Он взял её за руку осторожно и трепетно, будто Кристалина могла рассыпаться, и закружил её в танце, звонко смеясь. Наклонился и поцеловал белые костяшки пальцев, не отводя взгляд.
— Ну хорошо. Тогда жду тебя у ворот во двор. Стражников я предупрежу, — подмигнул Боремир и умчался по проходу, судя по звукам, вприпрыжку.
Ну надо же, думала Кристалина, такой непробиваемый предводитель и так легко его оказалось обдурить. Повёлся на красоту, дубина. Это лишний раз доказывало, что он хотел поухаживать за Кристалиной, а потом воспользоваться. Ну ничего, ничего... Заглянет солнце и в наше оконце.
Вечерело, и над городом курился дым из печных труб. Это в деревнях иногда топили по-чёрному, а в городе так было нельзя. Солнце красило лес в медный и рыжий, словно Онагост оделся в свой привычный зелёный кафтан и коричневые чоботы. Последние неверные лучи играли на украшениях, рассыпанных по постели.
Боремир ждал её внизу. Перед глазами всё стояло его лицо, лучащееся счастьем. Сердце защемило от непонятной тоски и тревоги. Может, зря она задумала сбежать вот так подло? Стоило сначала поговорить о выходе за пределы города. А потом потихоньку подобраться и к разговору о полном возвращении. Но у неё было мало времени, и так засиделась. Некогда подступаться, надо действовать напролом. Сейчас или никогда.
Вместо туфель Кристалина надела сапоги, самые удобные, чтобы проще было бежать сквозь лес. Платье простое, без золота и парчи. Пусть всё останется здесь, в тереме, в её будущей бывшей спальне. Сверху Кристалина накинула тонкий кроваво-алый плащ, оттеняющий её волосы и белую кожу. Под плащом же спрятала несколько ожерелий, а в рукавах — браслеты. Продаст на ближайшей ярмарке. На голову повязала очелье с кольцами — пусть её одежды не привлекают внимание Боремира своей простотой. Крутанувшись возле зеркала, она не без грусти отметила, что заметно схуднула, и теперь даже рубаха-коротёна не спасёт, не придаст формам былой округлости. Кристалина выдохнула и направилась вон из спальни, к лестнице и дверям наружу.
Как и было обещано, Боремир стоял спиной прислонившись к воротам, а увидев Кристалину, вмиг отлип и метнулся к ней. В вечернем свете его слишком светлые волосы красиво окрасились в закатный рыжий, а льдисто-голубые глаза стали зеленоватыми. В простой белой рубахе с вышивкой по краю — пытался подражать её деревенским одеждам? — и широким чёрным поясом, подчёркивающим стройный стан. Подбородок привычно обрамляла короткая белая борода.
Бесспорно, красив, и, не окажись он Белочником, Кристалина даже разрешила бы за ней поухаживать. Но за красотой скрывалась тьма, что поглотит, стоит только дать ей волю.
Кристалина сошла со ступеней. От предложенной руки отказалась, и они вместе, держась на расстоянии шага друг от друга, вышли за ворота.
Это было опрометчиво, выходить с ним за город. Туда, где нет людей. Идти в прилесок с человеком, которому ничего не стоит прислонить её к дереву, зажав рот ладонью, и задрать подол. Его сильные мышцы Кристалина успела оценить. Любопытно, о чём он думал и что представлял, когда ждал её?
Разговор шёл легко и непринуждённо. Кристалина не открывалась больше, чем того требовало дело, а Боремир не старался залезть в душу и вёл себя очень сдержанно, но вместе с тем нарочито кротко, будто боялся спугнуть её. Решил сменить гнев на милость? Что же на самом деле творилось в этой голове?
На ярмарочном развале было ни души. Боремир заботливо предложил зайти в корчму, находившуюся рядом, подметив, что Кристалина пропустит ужин, но та лишь отмахнулась. От напряжения кусок в горло не лез. Она боялась, ох как боялась, что её план сорвётся, и всё пойдёт не так, как задумано. Что стоит им только выйти за белокаменные стены, как у Боремира снесёт голову от похоти, которую он так старательно скрывал. Боги, ну почему же она такая дура?
— Можешь пообещать, что не станешь сердиться, когда я задам вопрос? — сказала Кристалина и надула губки. Боремир кивнул, и она продолжила: — Когда я смогу вернуться домой, в деревню?
— Куда? — переспросил Боремир. — Но разве...
— Нет, стой, я зря спросила. — Действительно зря. А то подумает ещё, что она решила сбежать, предложив прогуляться.
— Да погоди ты...
Кристалина не на шутку перепугалась и затараторила:
— Забудь. Забудь. Сдуру ляпнула. Пойдём лучше, а то всю красоту пропустим.
Боремир поджал губы и внимательно посмотрел на неё. Кристалина постаралась сделать непроницаемое лицо. «Хоть бы, хоть бы ничего не заметил». Окинув её взглядом, он отвернулся и вздохнул.
— Вообще-то я хотел извиниться за тот случай с ядом, — виновато протянул Боремир и покачал головой. — Видимо, я совсем тебя напугал, раз ты даже свои желания замалчиваешь. Пойми, я не желаю тебе зла, хоть поначалу и было наоборот. Я никогда не встречался с чародеями воды, и каково же было моё счастье, когда я нашёл тебя. Да, я вёл себя как скотина, но на то я и Белочник, нам с детства внушают ненависть к чародеям. Но я хочу по-другому и я буду пытаться. С тобой, с братом твоим, — Кристалина удивлённо обернулась, не веря своим ушам. — Ты нужна не столько людям в тереме, сколько мне, потому что я... — Он запнулся и покраснел, что-то забормотал неразборчивое. Не приведите боги, ещё скажет, что любит её. Кристалина точно рассмеётся ему в лицо и тут же получит по шее.
Но её действительно поразила речь. Либо Боремир заготовил её заранее, потому что такую реку слов просто так не придумаешь, а искренности Кристалина от него не ждала. Хотя, кто знает, — потянуло загрубевшего воеводу на откровения. Неужели её поведение так на него повлияло? Значит, вот так красавицы получают от мужчин всё, что захотят?
Боремир смотрел вниз, будто его так занимали носки его сапог. Что же он не договорил? Ох уж этот Белочник.
Хороший бы вышел из них союз: преступница и палач. Онагост рассмеялся бы, узнай он о мыслях сестры. Какой ещё союз? Может, и детей ему родить, маленьких бельчат? Все светлые, крепкие в отца и чародеи в мать. Смех да и только.
Может, никакой опасности на самом деле и не было? Кристалина просто придумала себе всё, поверила слухам. Боремир ведь действительно стал лучше к ней относиться, а если бы хотел навредить, то давно бы навредил. Такие берут всё и сразу.
Чем ближе они подходили к воротам, тем больше Кристалину одолевали сомнения.
Может, действительно превратить вечер в простую прогулку и разговор по душам? Не идти в лес на ведьминский обряд, а остаться здесь, отужинать вместе в тёплой корчме, а потом разойтись по своим половинам терема? Боремир же не стал злиться, когда она задала вопрос. Просто поговорить про дом. Про брата. Про маму. Даже если Боремир действительно её любит, пусть, она примет и это.
Они миновали ворота, когда солнце село за горизонт. Тьма сгустилась, и спасали только огни, зажжённые на стенах.
— Боремир, послушай, — «Ещё ведь не поздно всё остановить?» — Я признательна тебе, что ты решил измениться, но, чтобы ты себе ни придумал, я не та, кто должен быть рядом. Я бы хотела вернуться домой. — Сказала и подняла на него глаза.
Боремир стушевался, будто его отчитали, как мальчишку.
— Домой, — повторил, будто попробовал на вкус. Развернулся, сверкнув глазами. — А у тебя разве есть дом? Не думаю, что твой брат успел его отстроить. Будешь жить в хлеву со скотиной? Не лучше ли остаться в тереме, в тепле и сытости?
«И безопасности», — недобро усмехнулась Кристалина.
Если соврёт, что дом отстроен, может поплатиться — Боремиру ничего не стоит послать дружинника на разведку. Ну почему же её так не любят боги? Ах да, их же нет в Новослави.
Прилесок щерился, и в темноте казалось, что ветви корчились в боли. Далёкий огонь отплясывал на каплях влаги на траве, и она выглядела усыпанной непотухшим пеплом. Боремир, как на зло, не дал точного ответа. Было бы у неё больше времени... Хотя Кристалина сама решила, что его мало. Куда гонится? Что если за свободой скрывается скорая смерть?
С каждым мигом её уверенность таяла всё больше, Кристалина была готова развернуться и убежать. Дрожащими руками она проверяла браслеты, чтобы те не выскользнули из рукавов раньше времени. Сколько же проблем Кристалина сама себе создала. Она же действительно в безопасности и тепле, живёт как княгиня, в собственных покоях, когда обычная челядь спит в подземной части терема. Рядом с ней мужчина, которому она явно полюбилась. Всё хорошо, всё хорошо, родная. Вернись, не делай зла, не совершай ошибку. Оглянись вокруг, всё хорошо. Ведь так?
Тревога притупилась, стоило услышать женские голоса из глубины леса. Они зашли так далеко, что успели дойти до обрядового места, а Кристалина и не заметила. Вот сейчас всё и закончится.
— Что это? — насторожённо спросил Боремир. Кристалина заметила, что руку он положил на меч.
— О, ты не знаешь? — наигранно удивилась Кристалина. — Сегодня великий праздник, когда земля проснулась и отдала растениям последние капли жизни. В это время они как никогда сильны, и некоторые знахари устраивают обряды, когда собирают травы.
— Никогда о таком не слышал.
«Конечно».
Чем ближе они подходили к месту, тем ярче ощущался в воздухе чад костра. Боремир вроде бы поверил, и Кристалина выдохнула. Она почти не соврала, разве что о времени празднования — оно приходилось на один из дней русальей седмицы. Женский визгливый хохот и глубокие напевы оседали в голове, будто колдовство. Да, сейчас на прогалине вокруг костра бегали не знахари, а самые настоящие ведьмы. И не травы они собирали, а совершали свои страшные обряды, и от ощущения плотности наговоров становилось тревожно и зябко.
Кристалине как никогда захотелось сбежать. Пусть её держат в тереме, пусть она не видит брата, пусть мама покоится с миром, если её не похоронили в общем кургане. Пусть она никогда не познает вкус смерти и собственного предательства. Она устала, она ведь просто устала. Уберегите боги её душу от ошибки. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
Боремир беспокойно всмотрелся вглубь леса, туда, где танцевали тени. Кристалина пригляделась и, наконец, поняла причину его волнения. Одна из теней отделилась от костра и медленно, как хищник, двигалась в их сторону. Меч блеснул в воздухе быстрее, чем Кристалина поняла, что теней стало несколько.
— Отойди за мою спину, — тихо, чтобы слышала только Кристалина, процедил Боремир. — Если меня ранят — беги.
Кристалина увидела решимость в его взгляде, готовность защищать. Ей стало невыразимо жаль этого человека. Боремир ей доверился, а она привела его на гибель. С другой стороны, кто силой затащил её в терем, к врагам и умерщвил маму? Кто измывался над ней, заставляя чаровать до потери сознания и крови из носа? Её дозволения никто не спрашивал, вот и она отплатит той же монетой.
— Боремир...
— Отойди, я сказал, — перебил её воевода и покачал головой: — Ты ошиблась, девочка. Это не знахари. Это ведьмы.
Боремир сжал челюсти, и углы подбородка стали такими чёткими, будто вытесанными из камня. Из темноты шагнула женщина, простоволосая и босая. Тяжёлые чёрные пряди висели по бокам, делая её лицо похожим на лик утопленницы. Рубаха до пят была перемазана в золе и земле. Следом за ней вышло ещё несколько женщин. Их хищный взгляд и оскал не сулил ничего хорошего.
— Боремир, я знаю.
— Тогда отойди.
— Нет. Они ничего мне не сделают. Им нужен ты.
Слова прогремели в тишине, осыпались тяжёлыми камнями. Глаза воеводы расширились, но он не отвёл взгляда от ведьм. А те зашипели свои наговоры, сливаясь в один нестройный шелест.
— Значит, это всё подстроено. Так?
Голос вмиг переменился, стал ледяным. Ни тени прежней доброжелательности и снисходительности. Наверное, сейчас он запросто перерубил бы чью-нибудь шею, и Кристалина могла предположить, чью именно с бо́льшим удовольствием.
— Считай, что так.
Слова потонули в женском крике. Пара ведьм набросилась на Боремира, и тот скинул их с себя, замахнулся мечом, мазнув по плечу одной из нападавших, и та отшатнулась. Руку Боремира оплела верёвка, сильно дёрнула, и меч выпал из ладони. Громко ругаясь, Боремир метнулся за ним, но на спину прыгнула одна из ведьм и повалила на землю. Какой же недюжинной силой обладала та, что смогла сбить с ног мужчину вдвое больше себя. Несколько ведьм мгновенно подбежали и связали ноги и руки, которыми Боремир безуспешно пытался схватить и скинуть женщину, сидевшую на нём.
— Ты... — выдохнул Боремир, силясь повернуть голову так, чтобы лучше было видно Кристалину. — Вражья сволочь...
Он дёрнулся и зашипел от боли, и Кристалина заметила, что по его рукам заструилась кровь. Верёвки оказались колдовскими путами, выпустившими шипы.
Ведьмы гортанно запели и неловко поволокли мужчину по земле, цепляя листья и ветки. Кристалина хотела остаться в стороне и не видеть обряда, не думать о том, что натворила, но невольно шагнула за ними. Она знала, что ведьмы убьют его. Им нужен был крепкий мужчина для страшного таинства, и Кристалина его привела. Своими руками выковала ему смерть. Не такую, какой пристало пасть бравому воину, а паршивую, нищенскую. Кинула его, как кусок мяса собакам.
Предатель. Убийца.
— Прости, — зашептала Кристалина, даже неуверенная, что Боремир услышал, но он выгнул шею так, чтобы её видеть, и лязгнул зубами в оскале. — Я не могла по-другому. Я хочу домой. — Она подняла глаза, в которых уже стояли слёзы. Кого она оплакивала?
— Нет тебе прощения, тварь! — вскричал Боремир и рванулся вперёд, в попытке встать на ноги, но скорчился и бессильно повалился на землю.
Несколько ведьм, подняли его, ослабшего от боли, и прислонили к резному столбу, не то просто большому бревну, не то идолу с капища. Плотно обвязали верёвкой, всё той же, что и на руках. Боремир не спускал глаз с Кристалины, может, ждал, что в ней проснётся совесть и она освободит его. Во взгляде — ни капли прежней расположенности. Ни ненависти, ни мольбы о пощаде. Только пустота, холод и сталь.
У подножия столба складывали хворост, а Кристалина всё стояла неприкаянная, пытаясь заглушить голосок вины. И даже когда хворост занялся огнём, она не шелохнулась. Но стоило огню лизнуть кожу сапог, Кристалина вдруг отмерла и осознала, что она на самом деле натворила. Надо было уходить, но Кристалина понимала, что не может просто так оставить этого человека мучительно умирать, девичье сердце не выдержит, сколько бы она ни зажимала уши, чтобы не слышать его криков, что скоро разнесутся окрест леса. И Кристалина сделала то единственное, на что была способна.
Огонь перебрался на штаны, но Боремир терпел, и неизвестно сколько сил было в мужчине, раз он только сжимал челюсти так крепко, что казалось, зубы раскрошатся. Кристалина зажмурилась и махнула рукой, как она умеет. Тут же почувствовала приток силы к пальцам и как вокруг неё заклубилась влага, мелкими каплями оседая на листьях и земле. Кристалина открыла глаза только когда вода перестала приходить к её рукам, и увидела лишь обтянутый сухой кожей скелет, одежды которого тут же объял огонь. Она погубила человека, который, возможно, любил её. Скольким людям, что её любили, она успела сделать больно?
— Прости меня! — закричала девушка изо всех сил и громко всхлипнула, сглатывая слёзы, и звук потонул в протяжной гортанной песне ведьм.
Всё было кончено. Не осталось больше человека, способного сдерживать её волю. Но нужно было сделать кое-что ещё. Кристалина развязала очелье и швырнула в костёр — пусть те, кто найдут его, думают, что она сгорела вместе с Боремиром. Так будет правильнее и надёжнее. Так её не хватятся раньше времени. Да, ей были ценны эти кольца, но жизнь стоила дороже.
Кинув последний раз взгляд на прогорающий столб, на ведьм, что сгрудились у его подножия и вымазывали лица пеплом, напевая что-то на незнакомом наречии, Кристалина развернулась и понеслась что есть силы через лес, туда, где её не найдут в ближайшие пару дней. Схоронилась бы в Полынной, да только каждая собака знала её и могла сдать. Поэтому она решила держать направление к восточной части леса, к домам на высоких столбовых опорах.
***
День начался с плохих новостей. Боремира не оказалось в спальне, ровно как и Кристалины, пришлой чародейки. Стража подняла на уши весь двор, и княгиня едва не прознала о случившемся, иначе беды было бы не миновать.
Поначалу кинулись осматривать казармы и корчмы, мыльни и блудилища, но, когда ночные дозорные на воротах сказали, что видели, как оба пропавших выходили за пределы города и не вернулись, отряд направился в сторону леса и поселений. Житеслав, не выдержав, напросился с ними.
Десяток мужчин прочесали ближайшие деревни и лесные окрестности, и Житеслав был с ними и всё видел. И хотел бы забыть.
Едва почувствовав запах гари и палёной плоти на подходе к поляне, Житеслав заволновался. Пропажа Боремир и так застала его врасплох, а вперемешку с вонью, которую Житеслав ощущал не раз на дню, тревога обострилась. Ещё не дойдя до места очага, он знал, что найдёт там.
Прогалина. Сгоревший столб. Серые человеческие кости под ним же и меч Боремира неподалёку, в траве. Несколько мёртвых выпотрошенных женщин. Кровь, кишки и части тел повсюду. Земля взрыта, и было не понять, сколько мёртвых людей на самом деле находилось на поляне.
Среди золы и пепла, под костями, Житеслав нашёл кольца Кристалины.
Житеслав не хотел верить и до последнего убеждал себя, что это всё совпадение, что сейчас Боремир вернётся в терем, к своим молодым воинам, или приведёт Кристалину после ночи в снятой комнате. Как обычно хлопнет Житеслава по плечу и расскажет очередную историю о любовных похождениях. И всё будет хорошо. Всё будет как раньше.
Не будет как раньше, думал Житеслав, до боли закусив костяшки пальцев. Он не помнил, как добрался до спальни Кристалины, не помнил, кто его окликал по дороге. Но стоило сесть на криво заправленную кровать с россыпью украшений, как к Житеславу наконец пришло осознание, и его охватили отчаяние и боль.
— А ты что же, помирать собрался? — спросил Житеслав.
— Нет, конечно, ты что. Моя смерть будет благородной. — Боремир выпятил грудь. — Я умру в бою. Паду как бравый воин. Лет эдак через шесть десятков...
— ...Ты так печёшься о моей жизни. Приятно, что ты ценишь своего единственного друга, — подмигнул Боремир.
Житеслав фыркнул и отшутился:
— Ещё чего. Я запросто новых друзей найду, не так уж ты мне и дорог.
Боги, боги, за что же вы так с ним.
Житеслав перерыл все сундуки Кристалины в надежде найти хоть какую-нибудь зацепку, которая показала бы, что всё это — лишь хорошая игра. Они просто всех обдурили и сбежали жить свою счастливую жизнь. И хоть бы, хоть бы оно так и оказалось. Но Житеслав не смог найти ничего и в бессильной ярости смёл со стола ларец с украшениями — те посыпались, звонко отскакивая от пола — и чернильницу.
Чернильница. Надо написать её брату. То-то он обрадуется, что его сестру зажарили, как свинью на вертеле.
Житеслав поднял чернильницу, благо, та не раскололась и не открылась. Нашёл пергамент в книгохранилище и гусиное перо. Решил не терять время зря и тут же сел составлять послание, выкладывая всё как есть. Слёзы душили, и буквы расплывались под ними, но переписывать Житеслав не хотел. Он сгорбился над столом, роняя солёные капли. В таком виде его застала одна из служанок.
— Эй, — позвала она. — Ты чего это?
Житеслав оторвался от письма и взглянул на служанку. Та скривилась.
— Чего ты разнылся как баба, — проворчала она. — Настоящие мужчины не плачут.
Житеслава перекосило. Да что эта девка вообще понимала? Куда она лезла?
— Настоящие мужчины не боятся, что их мужественность испарится, если они покажут свою человечность, — надломленным голосом пробубнил Житеслав. — Убирайся.
— За тем и пришла, — взмахнула она тряпкой.
— Пошла вон! — вскричал Житеслав, грубо толкнул служанку и захлопнул дверь. Вслед ему раздались ругательства, но Житеславу было не до взбалмошной девки.
Дело оставалось за малым. Найти гонца и передать письмо. Сургуч Житеслав взял красный, когда как кмети брали жёлтый либо зелёный, но этот раз был исключительным. Чем ярче будет печать, тем важнее послание и тем быстрее его доставят. Налепив печать с голубкой, он протяжно выдохнул, сдерживая волну отчаяния.
Житеслав не верил ни в одного из богов, но сейчас он так сильно хотел к кому-то воззвать, что, если не сделает этого — точно свихнётся или до крови собьёт костяшки о дерево.
***
Онагост обеспокоенно подскочил, когда увидел княжьего гонца. Не мальчишку, какие прибегали от Кристалины, а настоящего посыльного, с гербом на броши. Мужчина спросил, с тем ли человеком — Онагостом — он говорил. Затем, услышав утвердительный ответ, деловито порылся в суме и вынул письмо, ровно сложенное и запечатанное рдяным сургучом. «Красный», — подумал Онагост, и сердце испуганно подпрыгнуло. Красным запечатывали особо важные послания. Дрожащей рукой Онагост взял письмо, подкинул пару монет гонцу и нетерпеливо сломал печать, едва отойдя к сараю. Из письма выпали холодные вещицы — Онагост едва успел поймать их у земли. При подробном рассмотрении он узнал височные кольца Кристалины, покрытые чёрным налётом, будто украшение непродолжительно держали над огнём. Онагост впился глазами в письмо, с первого взгляда определив чужой почерк. Местами буквы расплывались: видно, тот, кто его писал, плакал.
Да что, леший вас побери, происходит?!
С каждой строчкой Онагост становился всё мрачнее. Огненно-рыжие брови домиком сошлись над переносицей, Онагост медленно сполз по стене. Письмо в ладони ходило ходуном, и он медленно положил его на траву. Посмотрел перед собой в пустоту, несколько раз глубоко и судорожно вдохнул и закричал, обхватив голову руками. Перед глазами всё поплыло прежде чем Онагост закричал во второй раз и разрыдался, не заботясь о том, услышит ли его кто-нибудь. Он зажал рот руками, сдерживая новый крик, давя так сильно, будто это могло бы заглушить боль.
Сбылись худшие его опасения.
Онагост, у меня плохие новости. Ночью в лесу у ворот города неизвестные провели обряд. Их место нашли стражники, я тоже был там, и на прогалине творился настоящий ужас. К столбу, судя по всему, некогда был привязан Боремир. Точнее, то, что от него оставил огонь — кости под сгоревшим идолом. От Кристалины я нашёл только височные кольца — те самые, которые она привезла с собой из дома. Не знаю, что они сделали с твоей сестрой, наверное, растащили по кусочкам. Кристалины уже нет в живых, будь уверен. Если ты искал с ней встречи, то я вложу в письмо кольца. Может, так тебе станет легче. Понадобится помощь — приходи ко двору, мне передадут о твоём визите. Вместе что-нибудь решим.
Житеслав.