6. Словно боится
- Что?..
Сяо Чжань обычно очень хорошо контролирует свой голос, особенно когда пытается показать, что тому все равно. Но в этот раз растерянность пробивается через привычную глыбу выдержки.
И теперь уже черед Ван Ибо неуверенно мямлить в ответ, придумывая на ходу:
- Говорю, что еще красивее подстричь тебя не получится - кинжал затупился. Но будем в городе - сходишь к цирюльнику, он подровняет длину. А на первое время и так сойдет.
Он видит, как с каждым словом все ниже опускаются эти тощие плечи, все больше сжимается в комок бледное тело:
- Да, конечно.
И это почему-то царапает где-то в груди, больно, как котик злой лапкой, следы когтей которой долго-долго не заживают.
Конечно, нужно отвернуться, чтобы бывший пленник смог одеться, но легкую горечь сожалений скрашивает та странно привлекательная мысль, что Сяо Чжань будет носить его одежду - пусть даже до первой лавки, где можно купить что-то новое и чистое.
И, возможно, тот не сочтет его запах очень отталкивающим, хотя пот явно не фиалками пахнет.
Поэтому Ван Ибо дожидается тихого усталого выдоха, сам быстро одеваясь, чтобы понять, что можно обернуться и пытливо изучать странное выражение лица Кощея, который неловко поводит плечами, что почти утонули в широкой рубашке:
- Совсем все плохо, да?
Тот руками придерживает также большие по размеру штаны на талии:
- Если есть какая-нибудь веревка или ремень...
Ох, не туда, совсем не туда сейчас направлены мысли царевича, потому что перед глазами - оковы, что еще несколько часов назад удерживали эти тонкие запястья, на которых все еще есть следы от кандалов.
Поэтому предложение найти веревку или ремень отдает странным напряжением где-то в области живота, потому что идея спрятать от всех такого трогательно уязвимого Сяо Чжаня, утопающего в его одежде, не кажется какой-то неправильной.
Но неуверенный тревожный взгляд возвращает его в реальность, вынуждая откашляться, чтобы голос звучал не так хрипло:
- Д-да, сейчас посмотрю.
И хочется дать себе оплеуху за такие дикие мысли: не для того он освобождал Кощея, чтобы сменить одни оковы на другие - Ван Ибо не какой-то вам садист. И не важно, что его руки дрожат, когда протягивают найденную в дорожной сумке веревку:
- Вот. Тебе помочь?
Темные глаза испуганно и как-то затравленно на него сверкают:
- Сам справлюсь!
Конечно, не справляется, потому что нужно одновременно держать и рубашку, и штаны, и как-то сладить с веревкой, а еще злобно на него зыркать, потому что Ван Ибо не выдерживает:
- Давай я. Ты лучше приподними рубашку.
Теперь самое главное - не пялиться на трогательно обнаженный живот, пока руки деловито обхватывают талию и завязывают рубашку.
Ведь живот в старославянском - это жизнь.
И когда тебе вот так его показывают - доверяют.
И не важно, что царевич почти прижимается горящим от смущения лицом к этой самой жизни, пока пытается разместить веревку так, чтобы штаны хоть как-то держались:
- Вот так.
Полы рубашки почти бьют по лицу - так быстро их опускают:
- С-спасибо.
Сяо Чжань нервно переступает с ноги на ногу, что обращает внимание еще на одну проблему: обувь.
А точнее - ее отсутствие.
Потому что вот не подумал Ван Ибо, что в пути износит пару сапог, поэтому не брал запасные.
А эти небольшие грязные ступни словно упрекают царевича в недальновидности, когда их владелец неловко трет одну о другую, поэтому он решительно дергает головой:
- В городе купим.
- Что?
- Сапоги или ботинки - что захочешь. Там же и нормально вымоешься в ванной, когда поешь.
- Но я...
- Если отправимся сейчас, то до вечера успеем и заночуем на нормальной кровати - тут недалеко есть небольшой город.
По напряженному сопению ясно, что у Сяо Чжаня есть возражения, но Ван Ибо настолько деловито собирает разбросанные вещи обратно в сумку и закидывает ее на Яблочко, что все они остаются неозвученными.
Правда, этот упрямый злодей все же не может промолчать, когда он протягивает руки, чтобы поднять того на лошадь:
- Я сам!
И снова эти строптиво поджатые губы, и насупленные брови.
А еще собственные то ли стыд, то ли смущение, то ли их ядреная смесь.
Поэтому Ван Ибо устало вздыхает:
- Ладно, - и запрыгивает в седло, чтобы протянуть руку. - Так заберешься?
Сяо Чжань сопит еще громче:
- Обязательно перед тобой сидеть? Это как-то...
- Как?
- Не важно!
И хватается за ладонь еще немного влажными пальцами и пытается подняться в стремени, поставив туда ногу:
- Черт!
Конечно, сил не хватает: нога соскальзывает, потому что слабые мышцы не слушаются своего хозяина, каким бы упертым тот ни был. Но Ван Ибо удерживает за руку, не давая упасть и опозориться окончательно:
- Повернись ко мне спиной.
- Это еще зачем?
Но поворачивается, чтобы он мог наклониться, обхватить за ужасно тонкую талию и одним рывком поднять свою драгоценную бурчащую ношу и усадить ее перед собой:
- Для этого. Потерпи немного, купим тебе лошадь тоже.
Дрожащие руки обвивают его шею, чтобы удержаться:
- А обязательно мне вот так сидеть?
Ван Ибо чуть сдвигает своего "пассажира"ближе к себе, чтобы было удобнее:
- А если так? Нормально?
- Нет!!!
- Подстелить накидку под низ?
- Да не в этом дело! - Сяо Чжань взрывается смущением. - Я как барышня! Мужчины так не ездят!
- О.
Его-то как раз все устраивает: Кощей в его руках и точно никуда не свалится без сил.
Но:
- Это седло не предназначено для двоих, поэтому придется немного потерпеть.
- Правильно! Не тебе же позориться! - кулак несильно, но ощутимо бьет его по плечу.
Ван Ибо даже улыбается:
- Но тут никого кроме нас нет. Юйцзин, то есть Яблочко никому не скажет - обещаю. К тому же... - и загадочно понижает голос, интригуя.
Сяо Чжань покупается:
- Что?
- Никто и подумать не сможет, что великий и ужасный Кощей едет как барышня с кем-то вроде меня, обнимая за шею.
- Ты!!!
Руки, к сожалению, тут же отпускают его шею, и бывший злодей отшатывается так сильно, что Ван Ибо еле успевает его схватить, пока тот не свалился с седла:
- Эй, не дергайся - упадешь!
- И пофиг!
Он усмиряюще гладит взбрыкнувшего Сяо Чжаня по бедру:
- Обещаю: как только мы выедем на общую дорогу, я спешусь и пойду рядом: никакого урона твоей репутации.
- Обещаешь? - Кощей все еще напряжен, но хотя бы не пытается больше вырваться.
- Честное царское слово!
Главное - умолчать, что это царское слово нарушают все, кому не лень, когда речь идет о царских же интересах.
Зато цель достигнута: расслабляется и позволяет себе откинуться ему на грудь:
- Тогда ладно.
- Подреми, пока мы едем - я разбужу потом.
- Ты обещал, - Сяо Чжань бормочет, уже засыпая - все еще обессиленный и очень истощенный, поэтому удивительно, как до сих пор хватает сил вот так пререкаться.
И поэтому Ван Ибо нарушает свое же слово, потому что хочется дать поспать подольше, и испепеляет взглядом всех тех, кто встречается им по пути и кто с удивлением косится на двух мужчин на одной лошади.
В очередной раз приходится выполнять акробатические этюды уже возле корчмы, спрыгивая с коня, спуская Кощея вниз и бросая поводья слуге:
- Снять упряжь, почистить, накормить.
И только после этого сосредотачивает все внимание на Сяо Чжане, который трет заспанные глаза:
- Где мы?
- Название города тебе не о чем не скажет, но тут мы отдохнем.
- Ты!..
- Да, обманул тебя, но зато ты поспал немного.
- Ван Ибо!
- Давай ты поругаешься на меня после того, как поешь и поспишь в нормальной постели?
В общем зале трактира слишком много людей, поэтому царевич достает из кошелька несколько монет, бросая их хозяину:
- Лучшую комнату и ужин в нее.
Тот если и удивлен, что один мужчина почти висит на другом, то вида не подает, хватая оплату и тут же пряча за пояс:
- Свободна только одна комната, господин - сами видите, сколько сейчас посетителей. Самая дорогая.
- Веди.
Сяо Чжань с трудом переставляет ноги по лестнице, но поднимать на руки Ван Ибо уже не рискует - обидится же смертельно, поэтому медленно, но они доходят до "самой дорогой комнаты", в которой оказывается достаточно чисто. И даже белье не вызывает брезгливости, поэтому царевич коротко кивает трактирщику:
- Пойдет. Вели ужин оставить у двери и нас не беспокоить. Мой... товарищ ранен, поэтому ему надо как следует отдохнуть.
- Да, господин.
Сяо Чжань благоразумно молчит, поэтому как только дверь закрывается, можно подхватить того на руки и под возмущенное бормотание уложить на кровать:
- А теперь отдыхай, пока ужин не принесут.
Кощей явно хотел поспорить, но стонет от удовольствия, растягиваясь на перине и зарываясь лицом в подушку:
- Боже, как хорошо!
Очень хочется взъерошить эти короткие дерзкие пряди, что разметались по наволочке, но Ван Ибо всячески себя сдерживает:
- Тогда отдыхай. Я разбужу, когда принесут еду.
Уже засыпая, Сяо Чжань вздыхает:
- Обманешь же. Снова.
- Обману, - у него уже тоже нет сил спорить.
Как и у Кощея, который уже сопит в подушку, уморительно морща нос.
Но их все-таки хватает, чтобы найти его руку на постели и сжать ее, словно тот боится снова остаться совсем одному.