Как я умер

Моя мама говорит, что я такой, как все, а папа часто спрашивает, почему я не такой, как все. Я никогда не понимал, почему людей так беспокоят эти «все». Я знаю только маму и папу. И мы похожи. Тогда меня можно считать таким, как все? Хотя мама говорит, что я знаю еще бабушку. Но я не уверен, что я знаю её. Я вижу ее редко и не знаю о ней так же много всего, как знаю о маме и папе. Но даже если отбросить тонкости «знания», мы с бабушкой тоже похожи. С биологической точки зрения, большинство людей похожи. Вид Homo sapiens насчитывает в себе уже примерно восемь миллиардов особей. Конечно, у некого процента представителей выражены отклонения. Хотя, даже если учитывать эти отклонения, норма все равно остается нормой. У всех людей разумных изогнутый в виде буквы «S» позвоночник с хорошо выраженными изгибами шейного и поясничного отдела (у моей бабушки особенно выделяется горб). В отличие от других животных, принадлежащий к отряду приматов, у человека разумного повышена экспрессия генов головного мозга, включающих тирозингидроксилазу и декарбоксилазу, отвечающих за биосинтез нейромедиатора дофамина. Только этого я пока что не видел. Голова ведь не прозрачная. Когда я рассказывал маме об этих различиях, мне казалось, что она меня не понимает. Она хмурила брови и молчала. И ещё она мыла посуду. А потом я сказал:

—А ещё у нас две руки и две ноги. И везде по пять пальцев!

Тогда уж мама поняла меня и закивала. Потом уже на часах было 8:01, и мы приступили к завтраку, хоть и с опозданием в шестьдесят секунд. Меня это очень разозлило, но я старался держать себя в руках. Никогда не понимал, как люди могут говорить «держать себя в руках», если они не держат в своих руках себя. Это глупо. Поэтому я всегда поднимаю ноги к подбородку и обхватываю стопы руками. Тогда я могу быть спокойным хотя бы потому, что я действительно держу себя в руках. Я сижу так ровно 32 секунды, а затем мама гладит меня по руке. Но сейчас она меня не погладила, поэтому я спросил:

—Почему ты меня не погладила? Ты меня больше не любишь?

Я уверен, что мама слышала меня, ведь она не была глухой. Но почему-то она не ответила на эти вопросы, а заговорила совсем о другом. Я остановил её, когда она делала вздох.

—Ты избегаешь ответа на мои вопросы. Ты не хочешь со мной говорить или у тебя камень на сердце?

—Рыбка моя, ты же знаешь, что я тебя очень сильно люблю.

—Я человек.

—Ты человек, да...—почему-то мама сказала это очень медленно, опустив глаза в тарелку с омлетом, как будто бы я сказал, что я пришелец. — Ты помнишь, о чём мы договаривались?

—Я должен сразу сказать учителю, если меня будут обижать. А ещё я не должен говорить слова вроде «какашка», даже если кто-нибудь будет такое говорить.

Мама встала из-за стола, хотя она даже не съела одной двадцатой омлета. А омлет она очень любила. Наверное, у неё было несварение.

Мама шла сзади меня на расстоянии пяти метров, потому что я уже взрослый. Я ведь иду в школу. У меня появятся друзья, и мы будем играть в гольф или в то, во что мама с папой играли под одеялом. Мы сможем даже читать вместе энциклопедии, а у меня их много. Я ещё никогда не читал с кем-то энциклопедию, потому что у меня никогда не было друзей. Я ходил только в большую белую больницу и зоопарк! Там можно было потрогать кота. Мама сказала, что это из-за того, что он не в клетке. Но так было даже лучше, ведь я бы не смог погладить его через клетку.

Я просил маму не целовать меня в лоб на прощание, потому что со взрослыми так не делают, но она всё равно поцеловала. И я пошёл.

Школа была очень большая. В два раза больше моего дома. Я очень хорошо помню широкий длинный коридор. Целых тринадцать классов. Надо же, сколько здесь моих будущих друзей! Мой класс находился в самом конце коридора, поэтому я зашагал по прямой, не сбиваясь с намеченной линии. Если я пойду по кривой, я же не попаду туда, куда мне надо. Задачу облегчала плитка в виде черно-белых квадратиков на полу. Я наступал ровно в центр следующего квадратика, таким образом, отвергая любую вероятность отклониться от задуманного пути, и практически прошёл половину коридора, как вдруг моё тело двинулось назад и опустилось на пол. Я подумал, что у меня может быть опухоль мозга, которая способствует нарушению ориентации в пространстве. Но почему тогда у меня очень болел нос? Я дотронулся тыльной стороной ладони до ноздрей и обнаружил капельку крови, стекающую вниз по моему указательному пальцу. Это могло означать одно: я во что-то врезался. В попытках понять, что же преградило мне путь, я стал оглядываться по сторонам, всё еще сидя на черно-белых квадратиках. С неожиданностью для себя я увидел, что там не было никакой стены, шкафа или двери (конечно, ведь этого всего не может быть посередине коридора). Меня окружала куча моих новых друзей! Я посмотрел им всем в глаза и улыбнулся.

—Привет, я Ваня, —я протянул руку, как полагается при знакомстве. —Мы теперь будем дружить.

Высокий мальчик, который на вид был старше меня на год или два, с темными кудряшками и кусочком яблока между зубов, засмеялся, толкая локтями соседних ребят. Я тоже засмеялся. Я начал подниматься с пола. Наверное, ему трудно дотянуться до моей руки, пока я сижу так низко. Мой новый друг надавил мне рукой на плечо так, что я снова оказался на полу.

—Даун! Ха-ха-ха! Посмотрите только на это ничтожество!

—У меня расстройство аутистического спектра.

—Ванька дурачок! Ха-ха-ха, — остальные ребята тоже рассмеялись и стали тыкать в меня пальцем, что-то нашептывая друг другу.

Прозвенел звонок, и все ушли. Сначала я остался в коридоре плакать, но затем сразу же взял себя в руки, подскочил и побежал обратно, ко входу в школу. Меня сбили с прямой, а по кривой я, как известно, не дойду. Ничего! Я снова шёл по прямой и на этот раз всё-таки достиг места назначения: двери, ведущий в мой класс. Под весом моей руки дверь быстро отворилась, и я вошёл.

Как я понял, учительница стояла у доски. Она ведь была на высоких каблуках, а девочки моего возраста такое не носят. Красивая тётя обернулась и окинула меня взглядом.

—Ты у нас новенький?

—Я Ваня

—Варвара Алексеевна, да он же даун! —крикнул кто-то из толпы и всю комнату наполнил хохот.

—Тише, ребята. Успокойтесь, —пробубнила классная руководительница себе под нос и снова впилась в меня глазами. —Первый день учебы, а мы уже опаздываем?

—Я упал.

—Тогда тебе надо приходить в школу раньше и падать до начала урока. А теперь садись на место и не отвлекай меня больше.

Варвара Алексеевна снова повернулась к доске и стала что-то на ней вычерчивать мелом. Я шагнул вглубь кабинета и стал искать, куда мне сесть. Все задние парты были уже заняты. А вот где-то посередине был свободный стул. Я прижал рюкзачок к своей груди и стал протискиваться между рядов парт к тому самому месту. Внезапно, я запнулся о чью-то ногу, выставленную по случайности, и упал. Мой рюкзак вместе со мной плюхнулся на паркет, и из него вылетели мои цветные карандаши. Пространство залилось истерическим гоготом. Я услышал стук каблуков о пол и понял, что с каждой секундой они ко мне приближаются. Не более чем через десять секунд я ощутил пальцы на своём ухе. Резкий рывок заставил меня подняться. Я встал на цыпочки и словно повис в воздухе, стараясь оказаться на одном уровне с собственным ухом, чтобы хоть как-то ослабить боль.

—Ты что, решил мне урок сорвать? Раз не хочешь учиться сам, так другим не мешай! —Варвара Алексеевна всё кричала и кричала, не останавливаясь, прямо в то самое моё ухо. —Какой наглый! Вы только посмотрите! Марш в угол. Будешь стоять там до конца урока.

После первого урока мне разрешили покинуть место наказания. Я сел за первую парту и провёл остаток учебного дня, уткнувшись в учебники и не отвлекаясь ни на секунду. Я не пошевельнулся даже тогда, когда почувствовал липкую массу у себя на волосах. Я снова хотел плакать, я снова хотел взять себя в руки, но не смог.

Вечером мамины глаза округлились (я бы сказал, обквадратились), когда она увидела меня.

—Боже мой! Что они сделали с тобой сделали?!

Я молча опустил взгляд. Остаток дня мы проводили с мамой в ванной. Она выстригала жвачку из моих волос. Я в это время читал энциклопедию вслух, потому что знал, что мама не хочет, чтобы я слышал, как она плачет.

Папа вернулся, когда моя голова была практически голой. Он осмотрел меня с ног до головы, не меняясь в лице, разочарованно покачал головой и пошёл в свой кабинет. Мама нежно погадила меня по макушке, вручила в руки зубную щетку и пошла к папе. Мне мало что удалось расслышать из ванной. Вода была слишком шумной. Я слез с табуретки под раковиной, на носочках подошёл к папиного логову и прислонил ухо к дверной скважине.

—Ты постоянно где-то пропадаешь! Мы не видимся целыми днями. Я несу всё на себе! Твоему сыну нужна поддержка. Ты хоть понимаешь, как ему непросто?!

—Ты думаешь, мне просто? Думаешь, мне легко дается понимать, что мой сын урод?

Я услышал хлопок.

—Дрянь!

Новый хлопок. Очень сильный хлопок. Грохот. Мамины слёзы. Слёзы я, конечно, не слышал, но уловил мамин плачь. Когда люди плачут, у них обязательно текут слёзы по щекам. Дверь резк4о открылась и на пороге оказалась МОЯ мама. Она с ужасом глянула в мою сторону и тут же смахнула слёзы со щёк.

—Малыш, всё хорошо. Пойдём.

—Ничего не хорошо. Ты врёшь. Ты отвела взгляд...

Мы шли обратно в мою комнату.

—Почему у тебя красная щека?

—Я упала, солнышко.

Укладывая меня в кровать, она сказала:

—Ты больше никогда туда не вернешься. Это было ошибкой.

—Нет, мама. Пожалуйста. Я хочу туда ходить.

—Тебе там плохо!

—Но папа будет счастлив, если я буду таким, как все.

Мама опустилась на колени перед моей кроватью, зажала мою руку между своих ладоней и чмокнула указательный палец.

—Ты не должен делать это, чтобы папа был доволен. Понимаешь, он никогда не будет доволен. Никогда.

—Если я буду обычным, вы перестанете ругаться. И папа перестанет тебя бить.

Мама зажмурила глаза и покачала головой в стороны, затем медленно поднялась, поцеловала меня в лоб и ушла.

На следующий день в школу отводил меня папа. Я не просил его меня не целовать. Он и не целовал. Он молча развернулся и пошёл обратно. Снова квадраты на полу, снова дверная ручка, снова первая парта. Я старался не думать о грустном. Я представлял, как стану знаменитым ученым и буду носить белый халат. Тогда уж всякие кудрявые мальчики будут меня уважать.

На перемене я читал про Чарльза Дарвина и его теорию эволюции. Кудрявый мальчик сел на соседний стул.

—Я хотел извиниться за вчерашнее. Я повёл себя плохо. Но мы же всё еще может стать друзьями? —он улыбнулся и протянул мне руку. — Я Коля.

Я пожал его кисть и улыбнулся в ответ.

—Мы с ребятами сегодня после уроков идём в кино. Не хочешь с нами?

—Я...Я... Мама не разрешает мне задерживаться после школы. Она будет переживать.

Коля встал с места и развел руки в стороны, пожав плечами.

—Раз ты не хочешь дружить...

—Хочу!

Я шёл впереди компании. Ребята сзади подсказывали мне направление. Я был очень счастлив. А мама не верила! Мы преодолели огромную дистанцию и, казалось, шли целую вечность.

—Ещё далеко?

—Нет, —уверяли меня ребята. — Прям за этим поворотом.

Мы повернули за угол, но там не оказалось кинотеатра. Может, новые кинотеатры строили прямо в гаражах. Раньше я о таком не слышал.

—Ого! Кинотеатры теперь прямо в гаражах!

Кудрявый мальчик улыбнулся, обернулся и посмотрел на всех наших друзей. Затем он снова повернул голову в мою сторону, опустил подборок и открыл глаза, устремив на меня взгляд исподлобья. Кажется, я слышал скрип его зубов, когда он стискивал их.

—Даун...

Последнее, что я видел своими глазами- кулак, устремившийся прямо мне в лицо. За ним последовала темнота. Хоть я и был без сознания, но всё же откуда-то знаю, что было дальше. Я упал на спину, ударился головой и из моего затылка просочилась кровь. Ноги кудрявого мальчика врезались в меня повсюду: в живот, в голову, в шею, в грудь, в ноги. Затем он взял лежащий рядом камень и стал колотить им моё лицо.

Когда моё тело нашли, лицо было обезображено до неузнаваемости. Я знал, что дядя в полицейской форме прослезился, погладил мою ладонь и накрыл мою плоть черным полиэтиленовым мешком. Мне уже и не упомнить всех, кто встретился тогда на моём пути, ведь там была целая толпа. Внезапно какая-то женщина выбежала из толпы, упала рядом с моим телом и стала кричать.

—НЕТ! НЕТ! НЕТ!

Это была моя мама.