первые лучи рассвета
Слова Маноло – «Иногда, чтобы что-то вернуть, нужно сначала отпустить то, что держит тебя» – засели в голове Ламина. Они звучали эхом, не заглушая оглушительную тишину в его душе, но добавляя к ней новую, мучительную ноту. Что именно он должен отпустить? Вину? Боль? Или саму память о Мейт? Последнее казалось предательством, немыслимым.
Он продолжал свои утренние "тренировки" на пляже. Теперь каждое касание мяча было не только попыткой восстановить связь с футболом, но и внутренним диалогом со словами старика. Он пытался понять, как отпустить то, что держало его, не отпуская при этом то, что было ему дорого.
Постепенно его движения становились более раскованными. Он уже не просто водил мяч. Он начал экспериментировать, пробуя легкие финты, жонглируя мячом на носке, на колене, на голове. Его тело, привыкшее к нагрузкам, быстро вспоминало забытые навыки. Мышцы снова наливались силой, а координация возвращалась. На песке он чувствовал себя почти так же свободно, как когда-то на газоне.
Однажды, во время очередного жонглирования, мяч неожиданно подскочил и покатился в сторону. Ламин погнался за ним и увидел, что мяч остановился прямо у ног Рио – того самого рыжеволосого мальчишки, которому он помог с лодыжкой. Рио стоял в стороне, наблюдая за ним. Его лодыжка была еще перебинтована, но в глазах светилось восхищение.
Ламин замер. Он ожидал вопросов, любопытства. Но Рио просто улыбнулся своей широкой, "веселой усмешкой", которая так поразила Ламина в их первую встречу.
«Ты играешь как настоящий футболист», — сказал Рио, и в его голосе не было ни капли лести, только искреннее изумление.
Ламин не знал, что ответить. Он лишь кивнул.
«Я Рио», — напомнил мальчишка. — «Ты помог мне с ногой. Спасибо. Она уже почти прошла».
«Хорошо», — выдавил Ламин.
«Ты бывал на стадионах?» — спросил Рио, его глаза сияли.
Ламин снова кивнул, не поднимая на него глаз.
«Я мечтаю играть, как ты», — сказал Рио, и его "веселая усмешка" стала еще шире. — «Может, научишь?»
Этот вопрос застал Ламина врасплох. Учить? Он? Он, кто бежал от своего прошлого, от своего таланта, от всего, что связывало его с футболом.
Он покачал головой. «Нет».
«Почему?» — спросил Рио, его улыбка померкла.
Ламин не смог ответить. Он просто взял свой мяч и быстрым шагом направился обратно к отелю, оставив Рио стоять в растерянности.
Он ненавидел себя за эту грубость. Но мысль о том, чтобы учить кого-то, делиться своим знанием, снова пробуждала в нем боль. Боль, которая была слишком свежа. "Веселая усмешка" Рио была слишком похожа на ту, что принадлежала Мейт, и это было невыносимо.
Однако слова Рио – "Ты играешь как настоящий футболист" и "Я мечтаю играть, как ты" – застряли в его сознании. Они были как маленькие семена, брошенные в иссохшую почву. Впервые за долгое время кто-то видел в нем не бродягу, не сломленного человека, а футболиста. И это было что-то новое, что-то, что не было напрямую связано с болью потери.
Маноло продолжал появляться на пляже, проверяя свои сети. Он никогда не подходил близко, лишь издалека наблюдал за Ламином. Иногда, когда их взгляды пересекались, старик лишь кивал с легкой, понимающей улыбкой. В его взгляде не было осуждения, лишь молчаливое одобрение.
В одну из ночей Ламин не мог спать. Он лежал, глядя в потолок, и эхо смеха Мейт звучало в его голове. Но оно было другим. Оно было не таким болезненным, как раньше. Оно было... живым. Он вспоминал ее слова: "Футбол – это твоя вторая любовь, Ламин. И он никогда тебя не предаст".
И вдруг, он понял. Отпустить – не значит забыть. Отпустить – значит перестать позволять боли контролировать его. Отпустить – значит принять прошлое, но не позволить ему разрушить будущее. Мейт никогда не хотела бы, чтобы он угас. Ее "веселая усмешка" была о жизни, о радости, о движении вперед.
На следующее утро Ламин снова вышел на пляж. Он начал свою обычную тренировку, но теперь в его движениях появилась новая энергия. Он чувствовал мяч под ногой, чувствовал песок, чувствовал ветер. И впервые за долгое время он почувствовал... ритм. Ритм своего сердца. Оно билось. Оно было живым.
Он закончил тренировку, тяжело дыша, но с новым ощущением легкости. Он поднял голову и посмотрел на горизонт, где первые лучи солнца пробивались сквозь облака, окрашивая небо в нежно-розовые и золотистые тона. И в этот момент, на его губах, впервые за долгие месяцы, появилась слабая, едва заметная, но совершенно искренняя... улыбка. Это была не та озорная "веселая усмешка" Ламина Ямаля, которую знали миллионы. Это была улыбка человека, который только что нашел маленький, но очень важный ключ к своему собственному исцелению. И эхо смеха в его душе звучало яснее, чем когда-либо.