Dein Weg

«Кто начинает идти уверенно, закончит сомнениями, а тот, кто начинает свой путь в сомнениях, закончит его в уверенности». Для меня пока работала только первая часть этого высказывания, поскольку на утро я не могла найти для себя никаких доводов в правильности своих решений. Все казалось неверным, глупым. Но из-за своего страха, который держал цепкими когтями и не желал отпускать, я топталась на одном месте, боясь что-то поменять. Поэтому поняв, что мне срочно нужна поддержка, я быстро собралась и покинула свою квартиру, не в силах сидеть в ней в полном одиночестве. Уже стоя у лифта, я поняла, что что-то оставила и спешно расстегнула сумку, начав рыться в ней и вычислять недостающие предметы. Телефон. Ключи от квартиры. Ключи от машины. Деньги. Карточки. Флакон духов. Блеск для губ. Еще какая-то мелочь. Кажется, все на месте. Но ощущение того, что все-таки чего-то не хватает, оставалось. Поэтому, когда двери лифта разъехались в сторону, я, продолжая рассматривать недра своей сумки, сделала шаг вперед, лишь в последнюю секунду заметив начищенные «армейские» ботинки. Мой взгляд тут же медленно поплыл вверх. Черные джинсы. Пальто, застегнутое на все пуговицы. Поднятый воротник. Двухдневная щетина. И эти глаза. Такие печальные, что хочется сквозь землю провалиться, потому что чувство вины готово было меня сожрать. Хотя, в чем моя вина? Здесь никто не виноват. Это случайность. Мимолетный порыв. Алкоголь, в конце концов.

— Тилль... - это все, что я смогла произнести, поскольку слова просто застряли где-то в горле.

— Привет, - отозвался он, продолжая стоять в кабине лифта. – Хотел поговорить с тобой.

— Прости. У меня совсем нет времени, - опомнилась я и, заскочив в лифт, стараясь не смотреть на него, нажала кнопку «-1», чтобы спуститься в гараж. – Я уезжаю.

— Куда?

Кажется, он испугался, потому что резко развернулся и даже попытался схватить меня за руку, но вовремя остановился, понимая, что ни к чему хорошему такой жест не приведет, поскольку мы опять находились в лифте. Вдвоем. Это прямо наваждение какое-то. Не знаю как он, но в моей голове живо нарисовалась картина той ночи. Во всех красках, со всеми подробностями. В голове начали раздаваться какое-то фразы, его шепот. Перед глазами снова все поплыло, будто унося меня в какую-то другую реальность. И я, наплевав на свои принципы, схватилась за Линдеманна, пытаясь устоять на ногах.

— Что с тобой? – забеспокоился Тилль, пытаясь заглянуть мне в лицо. – Ты неважно выглядишь.

— Все хорошо, - я слегка улыбнулась и...

Ну вот, опять. Эти фразы. Я уже где-то слышала их, произносила. Вот только не помню когда. А может я просто схожу с ума? Это единственное объяснение того, что со мной происходит в последнее время. Хорошо, что еще галлюцинации не начались. Но, думаю, скоро дойдет и до этого.

— Я в порядке, - снова заверила я. – Просто устала очень за последнее время.

— Так куда ты едешь? – переспросил Линдеманн, вместе со мной выходя на подземную парковку.

— Домой, - ответила я, пытаясь найти в сумке ключи, но заметив нахмуренный взгляд вокалиста, пояснила: - Домой. К маме. Давно ее не навещала.

Он только закивал и продолжил молча идти рядом, будто боясь заговорить, тем самым разрушая невидимую связь.

На парковочном месте «17» (кстати говоря, это число давно не давало мне покоя. Каждый раз, когда я приходила сюда, в голове начинали крутиться мысли, но уловить их я не могла. Да, я точно сумасшедшая!) стоял уже не новый Фольксваген. Я вообще тяжело привыкаю к чему-то новому. Наверное, это одна из причин, по которой я до сих пор с Рихардом. Я не хочу ничего менять просто из-за того, что меня пугает дальнейшая неизвестность. Ты не уходишь от плохого мужчины, потому что боишься найти ещё хуже. Нет, Рихард, безусловно, хороший человек. Я просто боюсь того, что могу потом сильно пожалеть, разочаровавшись в новом человеке. Поэтому пусть лучше останется все как есть. И может даже не стоит рассказывать всего маме? Просто посидим, поговорим, как раньше.

— Лиз? Лиз, ты меня слышишь?

Я опять погрузилась в свои мысли и совершенно не обратила внимания, что Тилль что-то говорит мне. И, кажется, уже давно.

— Прости, я задумалась, - призналась я и, все же, решилась посмотреть на него. – Что ты говорил?

— Говорю, что сегодня тебе лучше не садиться за руль. Ты плохо выглядишь. Давай, я подвезу тебя... Куда скажешь.

Он стоял напротив и не отрывал от меня своего взгляда. Словно заглядывал мне в душу, пытаясь что-то изменить там. Его глаза, взгляд, губы, морщины. Было такое ощущение, что я знала его уже давно. И не потому, что он – вокалист Rammstein. Что-то другое, что вертелось в голове и давно не давало мне покоя. Наверное, поэтому я согласилась.

Половину пути мы проехали молча. Тилль просто смотрел вперед, а я... Я смотрела на него. Пытаясь понять, вспомнить то, что так упорно не хотело всплывать на поверхность.

— Это после концерта в Лондоне? - вдруг ляпнула я, когда мой взгляд остановился на его руке, сжимающей руль, где на коже красовался едва заметный след от ожога. – Был сильный ветер, а ты не рассчитал угол наклона и подпалил руку...

Что? Я даже сама себе удивилась, поэтому сморщила лоб. И откуда я это знаю? Это же было лет пять назад. Черт, и это я знаю тоже. Все, я точно сумасшедшая и мне пора не домой, а в клинику! Но Тилль, будто прочитав мои мысли, успокоил меня.

— Ну да, - кивнул он. – Об этом тогда все газеты писали.

«Ну, да», - словно передразнила я его про себя. Да нет! Не успокоил. Потому что ощущение того, что читала я это вовсе не в газетах, никуда не делось и я нахмурилась снова, уставившись куда-то вниз. На глаза неожиданно попались листы, сложенные в «кармане» под приборной панелью. И я потянулась к ним, вытаскивая и разворачивая их.

— Что это? – с заинтересованностью взглянула я на Тилля, а затем снова уставилась в исписанные стихами листы.

— Да так, - отмахнулся он. – Написал после... Не важно, - и он мотнул головой, продолжая смотреть на дорогу.

А я продолжала пробегать по строчкам, пытаясь понять фразы, написанные на английском языке. Это был большой недочет в моей жизни, который я всегда признавала. Я не знала и никогда не пыталась выучить английский. Точнее, в школе я учила его, посещая факультатив вместе со Штефи. Так сказать за компанию, потому что основным я выбрала французский, казавшийся мне самым красивым языком. Поэтому мои знания английского ограничивались элементарными фразами, умением читать и совсем немного переводить... со словарем.

— That's my heart, - прочитала я название – единственное, что поняла без переводчика. – О чем она?

— О любви, - просто ответил Тилль.

— Это здорово, - зачем-то сказала я, чуть улыбнувшись.

— Да? – с сомнением взглянул на меня Линдеманн. – Ты же не знаешь английского.

В ответ я пожала плечами.

— Мне просто кажется, что это должно быть гениально. В твоем стиле.

Он снова нахмурился, словно я сказала что-то сверхъестественное, и перевел взгляд обратно на дорогу.

«...Your heart is a diamond

A bleeding treasure

Crashed together by

Grief and violence

Tons of pain, big pressure...», - отвернувшись к окну, почему-то начала напевать я про себя так, словно текст отпечатался в моей голове. Словно я знала его уже давно. Каждую строчку. Каждое слово. А мой голос постепенно менялся на голос Тилля. Так маняще, нежно, лаская мой слух, мое тело. И я словно впала в какое-то забвение, потому что голос Линдеманна, остановившего машину у дома моей матери, выплывал будто из неоткуда.

— Почему ты не хочешь выслушать меня?

— Потому что мне не нужно этого знать.

— Почему не хочешь признаться самой себе?

— В чем признаться?

— В том, что происходит между нами.

— Но ведь ничего не происходит, - мотнула головой я, видя, как очертания Тилля расплываются перед глазами.

— Ты так ничего и не поняла, Лизхен.

— Что я должна понять? Зачем ты это делаешь? Что ты от меня хочешь? – мой голос перешел на крик, но звучал только в моей голове, будто эхом отражаясь в черепной коробке. – Чтобы я сказала правду? Призналась тебе?

Я несла какую-то чушь, но на эти слова Тилль лишь молчал, иногда пожимал плечами и продолжал смотреть на меня. И вся эта ситуация напоминала психлечебницу, начавшую до такой степени напрягать, что я не выдержала и просто выскочила из машины, громко хлопнув дверью. Дорожка до дома моей матери казалась марафоной дистанцией. И когда я забежала в дом, снова громко хлопнув дверью, Тилль стоял снаружи, возле своей машины и смотрел на меня сквозь окно вопросительным, выжидающим взглядом, и я поспешила задернуть занавески, чувствуя, как защемило сердце. Он что, издевается надо мной? Или не он, а кто-то еще? Боже, когда все это закончится?! Я так устала, что хочется все бросить и забыть, скрыться ото всех и сидеть в своем темном углу тихо и спокойно.

— Мам, это я, - сдержала я начинающуюся истерику, чуть подняв голову и крикнув в направление второго этажа.

Слава Богу, у меня есть мама, которой можно рассказать все, что накипело.

Но в этот день я так и не смогла ничего поведать ей. Разговор двинулся не по тому руслу, которое я планировала. Мы просто болтали о семье, о папе, о прошлом. И мои проблемы сами собой отошли на второй план. Я просто забыла о них. Но утро, которое я застала в родительском доме, вернуло все на круги своя, вместе с грозным голосом Хельнера, прооравшего в трубку:

— Бергер, ты в конец обнаглела?! Если ты сейчас же не явишься в офис и не дашь мне внятные объяснения, то я не знаю, что с тобой сделаю!

— Что случилось? – сонно протянула я, пытаясь перебить истерику продюсера.

— Она еще и спрашивает! – снова проорал Хельнер. – Купи сегодняшнюю газету. Любую! Потому что они все пестрят самой главной сенсацией месяца! – и он повесил трубку. Хотя нет, наверно даже швырнул ее об стену.

Сенсацией? Какой еще сенсацией?

— Мир точно сошел с ума, - пробормотала я, и неохотно выбралась из постели, даже не представляя себе, что этой главное сенсацией месяца являюсь я.