VII. Методы преподавания
Самыми различными, порой совершенно неожиданными и парадоксальными, «приемами обучения» пользуется
Творец, чтобы воздействовать на людей. Здесь приведены образцы таких методов.
Изгнание змеи
Эмир, сидящий на коне и видящий «с высоты» происходящее, символизирует суфийского учителя –муршида , а спящий – ученика- мюрида , погруженного в духовный сон (приравниваемый мудрецами к смерти). Он слеп и глух по отношению к подстерегающим его опасностям, поэтому учитель вынужден порой прибегать к суровым средствам, дабы избавить своего подопечного от смертельного яда его собственной эгоистической природы ( нафса ).
Д. Щ.
Изгнание змеи
Раз в полдень под яблоней спящий лежал,
А мимо эмир на коне проезжал.
Вдруг видит: блеснула в лучах чешуя —
То спящему в рот заползала змея.
Мгновенье – и вот целиком заползла!
К бедняге эмир подлетел, как стрела,
И плеткою хвать изо всех его сил!
Ошпаренный болью, несчастный вскочил,
Пытался бежать, а мучитель – за ним,
И сыплет удары, один за одним:
«Плоды под ногами! Давай же, давай —
Гнилыми плодами живот набивай!»
Когда же наелся тот яблок гнилых,
То стая ударов и окриков злых
Опять налетела, к болоту гоня:
«Напьешься ты тухлой воды у меня!»
«Помилуй, за что?! – Бедолага вскричал. —
В проклятый же час я тебя повстречал!
Ведь даже поклонники ложных богов
Не мучают так своих кровных врагов!
Продай меня в рабство иль сразу убей,
Но не издевайся и больше не бей!»
А тот его – плетью три раза подряд:
«Пей тухлую воду, тебе говорят!»
Он пил из болота опять и опять,
И вот его стало безудержно рвать,
И вместе с плодами, что прежде жевал,
Бедняга змею наконец изблевал!
Тут понял он всё, как змею увидал,
И ноги эмиру лобзал, и рыдал:
«Твои да продлятся пресветлые дни!
За грубое слово меня не вини:
Ведь ты для меня – как посланник Творца,
И стал ты мне ближе родного отца.
Свист плети твоей и доныне в ушах...
Прости, что ревел я, как глупый ишак:
Хозяин ему наминает бока,
Чтоб с тропки опасной вернуть ишака...
Но что же ты мне не сказал про змею?
Тогда бы я понял заботу твою,
Приказам твоим не противился б я,
Но сразу познал бы всю пользу битья!»
«Когда б рассказал я тебе про змею,
То так ужаснул бы я душу твою,
Что ты потерял бы сознанье, а яд
Не дал бы ему возвратиться назад!..»
...Ты притчу услышал? Так помни же впредь:
От смерти спасает нас мудрого плеть,
Меж тем как дурак добротою своей
Нас ввергнет в пучину несчетных скорбей!
Названия винограда
Здесь в образе людей четырех национальностей представлены приверженцы различных религий (возможно, четырех наиболее распространенных в пространстве мусульманского Средневековья – Ислама, Христианства, Иудейства и Зороастризма), которые расходятся в терминологии, догматике и ритуале, постоянно вступая на этой почве в конфликты. Между тем их последователей объединяет общая цель – желание «вкусить виноград», что в суфийской символике означает опытное Богопознание, прямой экстатический контакт со Всевышним (ср. в Библии: «Вкуси́те, и увидите, как благ Господь!..» – Пс. 33, 9). Только тот, «кто мыслью прозорлив и делом скор», т. е. мудрец, понимающий различие путей и единство целей разных религий, может принести «неучам» примирение, чтобы между ними «вмиг закончилась война».
Д. Щ.
***
Заметим, что вначале четверо людей «друзьями оставались», т. е. были взаимно расположены и единомысленны. Далее мы, однако, наблюдаем парадоксальную ситуацию: «прибавление благ» (врученная монетка) вызывает не общую благодарность и радость, но... раздор! Этот раздор возбуждается эгоистическим намерением каждого исполнить именно свое желание – не считаясь с желаниями других. Будь состояние путников более альтруистичным, они бы с самого начала старались угодить друг другу, и раздора бы не возникло. Ссора на пути, таким образом, – прямое следствие их внутреннего состояния. В приведенных строфах мы можем найти ответ на настойчивое вопрошание многих: «Почему так трудно живется людям, отчего так скупо отпускаются свыше те блага, которые Создатель мог бы посылать в преизбытке?» Ответ таков: люди еще отнюдь не готовы использовать ниспосылаемые им дары для умножения добра. Возможно, здесь же находится и объяснение тому, что после грехопадения первая человеческая чета была изгнана из рая (мира полного изобилия) в мир, где хлеб добывается «в поте лица», а путь усеян «терниями и волчцами».
М. Х.
Названия винограда
Слова различны – суть у них одна,
Но словом вызывается война.
Разноязыкая способна речь
И меж друзьями ненависть разжечь.
Грек и иранец, тюрок и араб
Друзьями оставались бы, когда б
Прохожий им монетку не вручил,
И этим их сердец не разлучил.
«Ну что ж, друзья, – иранец всем сказал, —
Хочу ангур! Пойдемте на базар!»
Араб в ответ: «Ангура – не терплю!
Давайте, я на всех айнаб куплю!»
А тюрок: «Что? Какой айнаб? Зачем?
Уж лучше я тогда узум поем!»
А грек: «Ну вы, собранье простофиль!
Кончайте свару – поедим стафиль!»
Вот так друзья, не вникнув, что и как,
Доходят до раздоров и до драк.
Из них был каждый разуменьем слаб:
Слова «ангур», «узум», «стафиль», «айнаб» —
Суть просто винограда имена,
Но меж друзьями вспыхнула война!
Ведь неуч не желает понимать —
Ему бы кости ближнему ломать...
О, если б тот вмешался в злобный спор,
Кто мыслью прозорлив и делом скор! —
Он бы сказал: «Монету дайте мне,
Поверьте моей честной седине:
Я вам с базара принесу сейчас
То, что желанно каждому из вас,
Всем четверым доставлю то одно,
Что примирить друг с другом вас должно!»
Тогда бы вмиг закончилась война:
Слова различны – суть у них одна,
Но может только истинный мудрец
Нелепым спорам положить конец!
Осел и репейник
Здесь содержится намек на умение шейха резким, неожиданным и порой жестким вмешательством в жизнь мюрида освободить последнего от тяжелых внутренних состояний и душевных страданий. Подобная практика («упреки-укоризны») применялась и в других системах духовного обучения, в том числе в дзэн-буддизме. В притче можно усмотреть также и намек на благодарность, воздаваемую суфием своему учителю: ведь посредством наказания Сам Бог исцеляет и совершенствует человеческую душу (ср. слова апостола Павла: «Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным через него доставляет мирный плод праведности» – Евр. 12, 11).
Д. Щ.
***
Смысл наказания («удара ногой») в суфийской педагогике состоит в том, что оно освобождает от бо́льших страданий, исцеляет пороки. Во время наказания ученик избавляется от «шипа» – будь то внутренний изъян, склонность к злу или страдание невежественной души. Полная противоположность суфийскому подходу – взгляд на наказание как на способ избавить общество от нежелательных проявлений человеческой самости, притом без оглядки на человека как такового.
М. Х.
Осел и репейник
Один осел почувствовал укол,
В репье гуляя. Стал он буен, зол,
Но, сколько ни лягался, ни брыкался, —
А шип все глубже в зад ему втыкался.
Всем надоев, ревел он час-другой.
Вдруг кто-то дал ему под зад ногой,
И этим, как целитель наилучший,
От кожи отодрал репей колючий...
...Так иногда упреки-укоризны
Способны возвратить нам радость жизни!
Мышь и верблюд
Притча является иносказанием о взаимоотношениях между мудрецами-суфиями и светскими правителями. Переносящий тяготы странствий по пустыне и довольствующийся малым верблюд – символ мудреца, а ничтожная, но раздувающаяся от спеси мышь, – надменного властелина. Мышь, захватившая часть уздечки, считает, что теперь она возымела над верблюдом власть, может им распоряжаться... Однако при первых же затруднениях в управлении государством («но тут перед ними возникла вода») именно мудрецы своими советами спасают правителей («залезай и на горб мой садись»), являя этим истинную высоту своего духовного положения. Другой аспект притчи – вразумление, даваемое наставником возгордившемуся ученику.
Д. Щ.
***
Духовные различия между людьми, не видимые глазом, несравненно более выражены, нежели физические. Так, размерами тела один человек не может в сотни, тысячи раз превосходить другого, а на уровне духовном это вполне возможно. Кроме того, как учит данная притча, внутренний облик одного человека («верблюд») может разительно отличаться от другого («мышь»), в то время как внешне все люди, в основных чертах, похожи. Не случайно как в Библии, так и в Коране некоторые персонажи сравниваются с животными (львами, змеями, агнцами и т. п.). В Священных Писаниях духовное величие посланников Божьих порой изображается очень образно и наглядно (ср. слова Моисея в Торе: «...Разве я носил во чреве весь народ сей, и разве я родил его, что Ты говоришь мне: неси его на руках твоих, как нянька носит ребенка» – Числ. 11, 12). «Гиганты духа» и «карлики духа», конечно же, живут по разным законам («Здесь мало воды, чтоб тебя окропить, // Но хватит ее, чтоб меня утопить!»): их дарования, цели, возможности несопоставимы, как у героев данной притчи.
М. Х.
Мышь и верблюд
Сумела раз мышь откусить и украсть
Верблюжьей уздечки короткую часть.
Верблюд вслед за мышкой отправился в путь,
Чтоб этот кусочек уздечки вернуть.
«Верблюда я саном и разумом выше! —
Пришло тут на ум возгордившейся мыши.—
Он мне покорился теперь навсегда!»
Но тут перед ними возникла вода.
«Чтоб цели достигнуть, не ждут, а идут», —
Сказал поспешавший за мышкой верблюд.
А мышь: «Уж идти, так идти, я не спорю,
Но как же пройти по безбрежному морю?»
Верблюд отвечает: «Вода не страшна,
Всего по колено ее глубина!»
А мышь: «У тебя не колено – утес,
Мое же колено – совсем с гулькин нос.
Здесь мало воды, чтоб тебя окропить,
Но хватит ее, чтоб меня утопить!»
А тот: «Почему же тогда твоя милость
Недавно еще надо мной возносилась?
Иль думаешь, это и вправду красиво —
В общенье со старшим держаться спесиво?»
Покаялась мышка: «Ты спесь мне прости!
Лишь ты в состоянии перенести
Меня через это ужасное море,
Чтоб в нем не хлебнуть мне смертельного горя!»
А тот: «Залезай и на горб мой садись,
Да впредь никогда ни пред кем не гордись!
Пойми – я ведь мог бы носить на горбе
И сотни малюток, подобных тебе!»
Суфии и порожняя сума
На первый взгляд, притча содержит насмешку над лжесуфиями, поклоняющимися одной лишь видимости, внешней форме явлений. В таком случае под «порожней сумой» можно разуметь шарлатана, выдающего себя за духовного наставника. Но парадоксальность притчи – в том, что ее можно истолковать и прямо противоположным образом. Ведь она учит, что всякая внешняя форма и видимое действие для познавших Истину – только предлог для обращения к невидимой сути мира, намек на Высшую Реальность, недоступную для профана. Последний («прохожий») критикует суфиев за их действия, подобно тому, как и последователей самого Руми мусульманские ортодоксы порицали за практику экстатических танцев – суфийских «радений», которую считали «бессмысленной» или даже «безнравственной». «Порожняя сума» служит символом отказа от земных благ, того бескорыстного отношения к жизни, которым отмечены истинные суфии. Кроме того, восхваление «пустоты» этой сумы намекает на поклонение невидимому, невещественному Началу бытия – «Другу».
Д. Щ.
Суфии и порожняя сума
Собрание суфиев, в здравом уме,
Хвалу воздавало порожней суме.
Один из аскетов восславил суму,
А прочие все подпевали ему:
«Пустая сума, о предел наших грез,
Ты нас довела до экстаза, до слез!
Ты вождь наш в пути, ты предстала нам ныне
Спасеньем от жадности и от гордыни!
От страсти земной ты людей исцеляешь,
Аскетов желания ты утоляешь!»
Прохожий, услышав такие слова,
Спросил: «Да в порядке ль у вас голова?
А если вы здравы, никак не пойму,
Зачем восхвалять вам пустую суму?!»
В ответ с сожалением суфий сказал:
«Ты видишь лишь то, что доступно глазам.
Убогому духом дано ощутить
Лишь то, что возможно рукою схватить.
О ты, без причины впадающий в раж!
Своею дорогой иди: ты не наш.
От Друга любимого друг отделен,
Но видит его, если вправду влюблен!»
Молитва за злых
Здесь описан известный в суфизме метод доказательства от противного, или обучения на отрицательных примерах. Кроме того, притча говорит о необходимости молиться за нечестивых, чтобы те покаялись и были прощены. Пример такой молитвы дал праотец Авраам (в Исламе – Ибрахим), молясь за грешных жителей Содома (Быт. 18, 23–32). В Коране об Ибрахиме и содомлянах («народе Лута», т. е. библейского Лота – племянника Авраама, жившего в Содоме) сказано так: «...Он вступил с Нами в спор о народе Лута, ибо Ибрахим – кроткий, отзывчивый, сожалеющий...» (Коран 11, 74–75). У Саади есть рассказ о дервише, который молился так: «Господи, будь милостив к дурным, а к добрым Ты милостив уже тем, что сотворил их добрыми!» (Гулистан, глава «О правилах общения», пер. Рустама Алиева).
Д. Щ.
***
Притча указывает на то, что даже из зла можно извлекать добро: в данном случае – учиться на примерах злодеев тому, как не надо поступать... Смысл этой притчи приложи́м и к одной из злободневных проблем современной педагогики. В настоящее время появилось много элитарных учебных заведений, в которых ученики составляют в том или ином смысле «рафинированное» сообщество. В результате воспитанники таких заведений лишаются возможности учиться на отрицательных примерах и оказываются в дальнейшем менее приспособленными к реальной жизни, чем их сверстники, не пережившие в годы учебы элитного «отделения пшеницы от плевел».
М. Х.
Молитва за злых
В мечети уважаемый мулла
За тех молился, чьи черны дела:
«Молюсь о том, чтоб милосердный Бог
К мошеннику и вору не был строг,
К тому, кто любит зло, нечист и лжив,
К тому, кто оскверняет жен чужих!»
Сказали посетители мечети:
«Как странно слышать нам молитвы эти!
Обычно лишь за тех Аллаха просят,
Кто свет и благо ближнему приносит!»
Мулла в ответ: «Мне вам сказать пора —
Я в юности не шел путем добра,
И образцами россказней пустых
Казались мне деяния святых.
Но видя, сколько бед творимо злыми,
Расстался я с проступками былыми:
Лишь мерзость совершаемого зла
Мне возвратиться к благу помогла.
И я за тех молюсь, чьей злобы сила
Во мне огонь греховный погасила.
Коль слово друга мимо пролетит —
Пример врага к добру нас обратит!»
Кусочек сала
Уста – символ речи. В лице героя притчи выведен человек, у которого слова веры – лишь на устах («мазал губы»), но не в сердце, не «внутри» («меж тем живот его страдал немало»). Чтобы встать на путь истины, ему надлежит раскаяться в своем лицемерии – тогда он получит прощение свыше, и внешнее в нем придет в согласие с внутренним: «И, вместе с насыщеньем живота, // К нему вернулась правда на уста».
Д. Щ.
Кусочек сала
Один бедняк довольствовался малым,
Но постоянно мазал губы салом,
И, вытирая их, везде твердил:
«Ах, видно, сам себе я навредил!
А мне бы, между прочим, не мешало
Быть сдержанней и есть поменьше сала!»
Так вновь и вновь брала его рука
Одну и ту же корку курдюка
И ею рот обильно натирала.
Меж тем живот его страдал немало,
Шепча: «Когда б хозяин мой молчал,
Его б сосед богатый привечал
И приглашал бы может быть на ужин, —
Он, иль другой, с кем мой хозяин дружен.
Неужто похвальбою животы
Питаются, когда они пусты?!
Зачем здоровым слыть, когда ты болен?»
Итак, живот был крайне недоволен...
А тут и кот голодный втихомолку
Прокрался в дом – и утащил ту корку,
Которой бедолага губы мазал.
И тут пустился сын его чумазый
Вслед за котом: «Отдай, проклятый кот!
Отец мой этим салом мажет рот!»
Итак, обман при всех разоблачился,
Чему герой наш крайне огорчился,
Но с той поры уже не делал вид,
Как будто он всегда чрезмерно сыт.
И, хоть над ним соседи и смеялись,
Но только Бога и они боялись,
И, боле склонные к добру, чем к злу,
Соседа стали приглашать к столу.
И, вместе с насыщеньем живота,
К нему вернулась правда на уста...
...И ты отбрось обман, отвергни ложь —
И тем свои мученья уничтожь!
Изумление
Притча противопоставляет парадоксальность мистического познания – рациональному опыту: суфийский наставник («цирюльник») обладает способностью внезапно явить своему ученику единство бытия, как бы устраняя разделение реальности на «белое и черное», «добро и зло» («отрезать бороду»). В то же время, удаление бороды намекает на избавление от прежнего, «ветхого», образа жизни, на внутреннее обновление адепта.
Д. Щ.
Изумление
Цирюльника клиент полуседой
Просил: «Займись моею бородой,
Чтоб из нее исчезла седина,
И чтобы стала вновь она черна:
Ведь я жену сосватал молодую,
И завтра свадьба – речь к тому веду я!»
И тут цирюльник, крайне удивясь,
С реальностью на миг утратил связь —
И, ножницы направив, прямиком
Всю бороду отрезал целиком
И в руки посетителю вложил:
«Ты цель свою так странно изложил,
Что сам теперь мозгами шевели —
На белое и черное дели!..»
Пощечина
Как и в предыдущей притче, внезапность мистического постижения ввергает ученика в изумление, прерывает прежний ход его мыслей, основанный на логических умозаключениях («я вовсе с толку сбит»). Для достижения подобного эффекта шейх («встречный человек») порой прибегает к особым способам обращения с посвящаемым, которые сходны по методике с практикой дзэн-буддизма.
Д. Щ.
Пощечина
...А вот рассказ, как встречный человек
Однажды Зайда в изумленье вверг:
Он Зайду по щеке с размаху дал,
А тот, готовясь отразить удар,
Вдруг слышит: «Друг! От щек, или от рук
Пощечины берут свой звонкий звук?»
Ответил Зайд: «Я вовсе с толку сбит,
Свело дыханье, и в глазах рябит,
И менее всего я озабочен
Твоими мыслями насчет пощечин!»
Побои
В образе хозяина представлен шейх (который является «хозяином положения», поскольку владеет тайнами обучения суфийской науке). Под видом сироты выведен мюрид , целиком зависящий от учителя, согласно изречению: « Мюрид в руках своего шейха да уподобится трупу в руках обмывальщика трупов» (т. е. во-первых, да будет целиком покорен, а во-вторых, пусть постоянно осознает, что его учитель – человек духовно живой, сам же он еще «мертв» для Истины). Шейх нередко вынужден прибегать к суровым воспитательным мерам, чтобы исправить те черты характера мюрида , которые несовместимы с дальнейшим духовным ростом: «...Не ставь мне в вину // Побои мои: я секу сатану». Учитель заботится об исцелении души своего подопечного так же, как мать заботилась бы о его телесном здоровье: «Я с ним поступаю не хуже, чем мать».
Д. Щ.
Побои
Хозяин сек розгой слугу-сироту.
Прохожий, расправу увидевший ту,
Воскликнул: «Ужель не боишься ты Бога,
С мальчишкой-слугой обращаясь так строго?»
Ответил хозяин: «Не ставь мне в вину
Побои мои: я секу сатану,
Который упорно засел в этом малом
И жалит меня непокорности жалом.
И должен бы мальчик уже понимать:
Я с ним поступаю не хуже, чем мать,
Чьи розги целительны, а не жестоки,
Поскольку не сына секут, а пороки!»
Дикобраз
Угроза жизни («удар») вызывает у дикобраза рост защитного жирового слоя («Чем больше этот зверь бывает бит, // Тем он приобретает лучший вид»). Символически это соответствует умножению веры и смирения у верующих в периоды гонений и страданий. Яркий пример тому – пророки Божьи, о преследовании которых повествуют Библия и Коран. В этой короткой притче Руми как бы суммирует свои взгляды на роль «внешнего» зла в совершенствовании человеческой души.
Д. Щ.
Дикобраз
От пилигримов слышал я не раз
О звере по прозванью дикобраз:
Чем больше этот зверь бывает бит,
Тем он приобретает лучший вид,
Тем здоровее он. Итак, удар —
Для дикобраза наилучший дар!
А наши души – каковы они?
Не дикобразу ль странному сродни?
Лишь обретая пользу от битья,
Они идут к вершинам бытия:
Так, принимая муки от людей,
Пророки становились всё святей.
И вновь дано страдать нам и болеть,
Чтоб новые ступени одолеть...
Осел и кони
Притча иллюстрирует бессилие человеческого разума в выборе наиболее предпочтительного образа жизни. Осел (изображающий, как и в других притчах, недалекого и нестойкого в вере человека) перестает роптать, как только видит плачевную судьбу тех, кому до этого завидовал. Человек, по мысли Руми, должен быть довольным и благодарным, полагаясь во всем на волю Создателя.
Д. Щ.
Осел и кони
В арбу запряжен, на судьбу свою зол,
Служил водовозу несчастный осел.
Все тоще он делался день ото дня,
Мечтая отведать хоть раз ячменя.
Но снова и снова побои вкушал,
И сеном питался, и еле дышал.
Раз царский конюший, взглянув на осла,
Посетовал: «Как его жизнь тяжела!
Мне жаль его, видеть без слез не могу,
Как он, словно месяц, согнулся в дугу!
Уныло ответил ему водовоз:
«Где ж денег мне взять на ячмень? Вот вопрос!»
А тот: «Я в конюшне на несколько дней
Его поместил бы меж царских коней:
Там ждет его счастье – ячмень и овес!»
И рад был осла подкормить водовоз.
Вот в конском раю очутился осел:
Там вдоволь еды, чисто выметен пол,
Коням обеспечен покой и уют,
Их холят и моют, скребками скребут...
Едва их блаженство осел увидал,
Как волю обиде и ропоту дал:
«Создатель! Ты их и меня сотворил,
Но благом великим ты их одарил,
А я лишь страдаю и воду вожу,
Удары вкушаю и в землю гляжу.
На тяжкие муки обрек ты меня,
А их осыпаешь дождем ячменя!»
Но в ту же минуту, заслышав трубу,
Коней оседлали с врагом на борьбу.
И многие кони последний удел
Нашли среди копий, и сабель, и стрел.
А те, что едва уцелели в бою,
Страдали, вернувшись в конюшню свою:
Их крепко связали, чтоб резать, колоть,
И долго терзали их бедную плоть.
Из них наконечники стрел извлекли,
Каленым железом им раны прижгли,
И, связанных бросив, надолго ушли,
И плакали кони, и встать не могли.
«Прости меня, Боже, – промолвил осел, —
Я вижу, мой жребий совсем не тяжел:
Не стану я больше роптать на судьбу,
Согласен возить я до смерти арбу,
Тепла не прошу, ячменя мне не надо,
Но только избавь от подобного ада!»
Мясо и кот
Указания «почтенного мужа» – высшего «Я» (человеческого духа, проявляющего свою волю через интуицию, разум, совесть) нарушает «жена» – душа человека (сфера эмоций и себялюбивых желаний), которая не в меру притязательна – «неслыханная обжора». Однако «жена» пытается свалить вину на «кота» – естественные потребности плоти, животные инстинкты. Обман раскрывается путем «взвешивания» (рассуждения): функции и свойства плоти («вес кота») остаются одними и теми же, и она для поддержания своей жизни не нуждается в совершении грехов.
Д. Щ.
Мясо и кот
Один почтенный муж, себе на горе,
Женился на неслыханной обжоре,
Чей мощный аппетит не знал предела:
Она, едва насытясь, снова ела.
Вот как-то муж приносит мясо ей:
«Сегодня в дом я приведу друзей,
К приходу их баранину сготовь,
И пусть у нас на ужин будет плов!»
Но, плов сготовив, не смогла жена
Гостей дождаться: съела все до дна!
И вот под вечер муж друзей привел:
«Жена, где плов? Скорее ставь на стол!»
«Увы, – супруга в слезы, – мяса нет,
Оно коту досталось на обед.—
Гляди, как он гуляет, сыт и весел!»
«Что ж, – молвил муж, – сейчас его мы взвесим!»
И не успела та раскрыть и рта,
Как на весах увидела кота.
Вот взвешен кот: «А нет ли здесь обмана? —
Вскричал супруг, – ведь весит кот полмана,
Но мясо тоже весило полмана,
И потому, жена, мне знать желанно:
Коль мясо на весах, то где же кот?
А если кот – где ж мясо, в свой черед?..»
Украденная змея
В данной притче «заклинатель змей» – это суфий, смиривший свой нафс , но сожалеющий о таком последствии аскетической практики, как утрата полноты земных чувств («потеря змеи»): «А я молился, чтоб змея нашлась». Однако, став свидетелем судьбы человека, духовно не возрожденного («вора»), который «лишился жизни» из-за своих страстей, суфий перестает сожалеть о потере («теперь я рад, что жизнь сберег свою»).
Д. Щ.
Украденная змея
Однажды вор, вмешавшись в толчею,
У заклинателя украл змею:
Видать, хотел продать ее, да жаль, он
Лишился жизни, той змеей ужален.
Узнал об этом заклинатель змей
И молвил: «Бог, по милости Своей,
Меня избавил, жив остался я:
Как видно, обезумела змея!
А я молился, чтоб змея нашлась,
И горько сетовал, что не сбылась
Моя мечта – вновь обрести змею...
Теперь я рад, что жизнь сберег свою!..»
...О, как мы часто молимся о том,
Что обернется болью и вредом,
И с плачем к небу простираем руки,
Самим себе вымаливая муки!..
Клад
Сюжет данной притчи широко распространен в фольклоре разных народов. У гностиков первых веков н. э. Египет был символом материального мира, а «пребывание в Египте» означало ниспадение души с небес на землю и забвение ею своей бессмертной сущности (ср., например, гностическую сирийскую «Песнь о жемчужине»). Суфийский вариант притчи несколько иной: ради познания самого себя («все нужное нам скрыто близко от нас») мюрид обращается к «внешнему» свидетельству шейха («стража»), который вначале обращается с ним сурово («преграждает дорогу ему»), и лишь затем дает жизненно важное наставление. Самому шейху способность направлять мюрида дана свыше – посредством виде́ний («снится мне часто»). Но притча имеет и другой смысл: душа должна пережить превратности земной жизни («в Египет иди»), поскольку провинилась в своем предбытии, в вышнем мире («наследство свое человек промотал»). Только очистившись через страдания, она возвращается «домой» – на небеса – и обретает блаженство («счастья источник, всех благ водоем»).
Д. Щ.
Клад
Наследство свое человек промотал:
Приученный к роскоши – нищим он стал.
Пусть ты и по праву чужим завладел —
Не радуйся, твой не завиден удел!..
Он каялся много, и слезы он лил,
И Вышнего Бога вседневно молил:
«О Боже, богатство мне снова верни —
Хочу наслаждаться, как в прежние дни!»
Заснул он – и слышит: «Не медли, не жди,
Вставай, собирайся, в Египет иди —
И там обретешь ты желаемый клад,
Источник богатства, колодец услад!»
Услышав во сне про запрятанный клад,
Бедняга тотчас же покинул Багдад.
И вот уж в Египте, далекой стране,
Вкруг места, что названо было во сне,
Он бродит, истратив последний медяк.
Но полон Египет воров и бродяг,
И страж преграждает дорогу ему:
«Что бродишь в ночи? Захотелось в тюрьму?»
А тот ему: «Я не бродяга, не вор,
Меня вещий сон в этот город привел!» —
И все рассказал ему – так, мол, и так...
А страж: «Ну какой, погляжу, ты чудак!
Всему ль, что приснится, мы верить должны?
Вот я же не верю в подобные сны,
А снится мне часто – мол, топай в Багдад,
Отыщешь там в доме закопанный клад,
Мол, сразу за рынком, в проулке глухом,
Ты возле пекарни найдешь этот дом!..
И все ж, – заключил наставительно страж, —
В Багдад не иду я, не верю в мираж!..»
...Багдадец сдержал свою радость с трудом —
Ведь страж описал его собственный дом!..
«...Вот счастье, что землю я здесь не копал! —
Подумал бедняк. – Я в Египет попал
Затем, чтоб узнать: вожделенный мой клад —
Он дома!» – И тотчас пошел он назад.
Твердил он: «Я нищим себя почитал
И клад откопать на чужбине мечтал,
Но счастья источник, всех благ водоем
Был с первых же дней спрятан в доме моем!..»
...Особую тайну хранит мой рассказ:
Все нужное нам скрыто близко от нас,
Но, чтобы его опознать и найти,
Нам Голос велит до Египта дойти!..
Царь и рабыня
Чтобы исцелить человеческую душу («рабыню») от пагубных духовных недугов («стенает она, в лихорадке горя»), Бог («царь») разрешает ей на время увлечься земными страстями, которые в притче изображены как любовь рабыни к молодому ювелиру (золотых дел мастер символизирует богатство, свадебный пир – телесные наслаждения). Пройдя определенную «тренировку» на вещественных объектах и созрев для восприятия духовных истин, душа, наконец, обращает свою любовь к Богу, а прежние желания теряют для нее свою привлекательность («погасла в ней страсть»). В «переориентации» любви с преходящих явлений на их духовную Первопричину и состоит «важная тайна» притчи.
Д. Щ.
Царь и рабыня
Послушай-ка притчу, как некогда встарь
К рабыне душой воспылал некий царь.
И вот во дворце очутилась она,
Но вдруг оказалось: рабыня больна,
Стенает она, в лихорадке горя́...
Один за другим к ней идут лекаря,
Совсем забывая, что только Аллах
Дарует удачу в лечебных делах.
Они же надеялись на вещество,
И было напрасным всё их врачевство...
...Но вот некий дервиш явился к царю:
«Позволь, я рабыню твою осмотрю!»
И прежде, чем к делу сей врач приступил,
К Аллаху о помощи он возопил.
И зелье такое велел он сварить,
Что тайну души помогает открыть:
В уста человеку вольется оно —
И выскажет каждый, чем сердце полно.
Что ж с помощью зелья целитель узнал? —
Что дух нашей девы от горя стенал,
Что сердце рабыни давно покорил
Один самаркандец – младой ювелир.
Тут просит целитель: «Пусть юноша сей
В наш город прибудет как можно скорей!»
Вскричал государь: «Я рабыню люблю,
В любви к ней соперника не потерплю!»
А лекарь: «Доверься мне, действуй смелей,
И дело устроится к пользе твоей!..»
...Прибыв в Самарканд, государев посол
Того ювелира на рынке нашел:
Посулами почестей разных прельщен,
С послом к государю отправился он.
Узрела его наша дева – и вдруг
Стал таять, как лед, ее тяжкий недуг.
А царь посылал ювелиру дары,
Его, что ни день, приглашал на пиры,
Пока не устроили свадебный пир:
Невеста – рабыня, жених – ювелир!
Вот вместе живут они месяцев шесть,
И врач получает счастливую весть:
Болезнь у рабыни прошла без следа!..
И новое зелье сварил он тогда,
И юноше в пищу его подмешал:
Напиток сей воли и мощи лишал!..
Чуть муж над женой потерял свою власть,
Исчезла в ней нежность, погасла в ней страсть.
И этим был так ювелир огорчен,
Что вскорости умер, бедой удручен.
Но царь огорчен этим не был совсем,
И тут же рабыню забрал он в гарем!..
...Друг, пусть для тебя эта притча странна,
Но важную тайну содержит она.
Глядишь ты вокруг, но где правда, где ложь, —
Лишь в душу свою углубившись, поймешь!..
Зу-Н-Нун
Притча иллюстрирует тезис о раздвоенности восприятия и связанной с этим нетвердости веры у тех, кто усвоил только внешние формы суфизма, но не его суть. Напряженно ожидая от шейха «особого урока», эти люди оказываются не в состоянии понять, что «урок» уже преподан, поскольку в любом событии они воспринимают лишь его «внешний сюжет».
Д. Щ.
Зу-Н-Нун
Лишился рассудка учитель Зу-Н-Нун.
С тех пор промелькнуло уж несколько лун,
И суфии группой явились в обитель
Безумцев, где был заточен их учитель,
И так рассуждали: «Подобен пророкам
Наш шейх: он здоров, обезуметь не мог он!
Для виду безумствует мудрый пророк,
Желая дать людям особый урок!»
Зу-Н-Нун, их узрев, с ними стал препираться:
Мол, кто вы такие? Вам лучше убраться,
Не знаю, мол, вас и на вас не взгляну,
Уйдите, не то я в вас камень швырну!
«Учитель, ты в ярость впадаешь напрасно,
Что ты не безумен – мы знаем прекрасно,
Для виду юродствуешь ты, как пророк,
Чтоб нам преподать свой особый урок!
Зу-Н-Нун зарычал и безумно взглянул,
И в суфиев камень с размаху швырнул!
И суфии еле успели пригнуться,
Потом распрямились – и прочь от безумца
Пустились, вопя: «Точно, спятил наш шейх!
Немедля бежим! Перебьет он нас всех!»
Зу-Н-Нун рассмеялся: «Что делать мне с вами?
Что я притворяюсь – сказали вы сами.
Но, если мое поведенье – вранье,
Что ж вас так пугает притворство мое?!..»
Халва
Способность посредством земных слов и поступков воздействовать на высшие миры – привилегия особо одаренных шейхов -чудотворцев. Их щедрость по отношению к нуждающимся («тратил не глядя») – только отражение тех сверхъестественных дарований, с помощью которых они могут «задеть Небеса за живое» и даже для своих хулителей и обидчиков вымолить у Бога милосердие.
Д. Щ.
Халва
Суфийский подвижник, хоть мало имел,
Но многим несчастным помочь он сумел,
Поскольку, той помощи ради,
Брал в долг он и тратил не глядя.
Так жил он, и многим за жизнь задолжал.
Теперь, умирая, он дома лежал,
А все, кому суфий был должен,
Сошлись и склонились над ложем.
И в уши тому, кто дышал уж едва,
Вопили они, предъявляя права
На книги его и на вещи,
И крик стоял в доме зловещий.
Вдруг – с улицы голос: «Шербет и халва!»
И суфий, услышав такие слова,
Сказал: «Пригласите торговца —
Товару здесь место найдется!
Скажите – мальчонку затем я зову,
Чтоб роздал он всем вам шербет и халву:
Дай Бог, чтоб вы горя не знали
И душу мою поминали!»
Когда же все гости поели халвы,
То мальчику суфий промолвил: «Увы!
Мне нечем платить тебе – каюсь,
Притом я и с жизнью прощаюсь!»
Услышав такое, заплакал юнец,
А все остальные вскричали: «Подлец
Бессовестный! Это уж слишком —
И нас обобрал, и мальчишку!»
Но к вечеру вестник меж ними возник:
«Эмир, наш правитель и твой ученик,
Приветствует шейха, и рад он
Осла, нагруженного златом,
С великим почтеньем тебе передать!»
Тут все закричали: «О шейх, благодать
Аллаха с тобою повсюду!
Свершил ты великое чудо!»
А тот: «Лишь в ответ на мольбу бедняка
Содеяла чудо Господня рука —
Лишь плачущий мальчик с халвою
Задел Небеса за живое!..»