Воспоминания. Глава 8.
— Нахер, — прорычала Эмори не своим голосом, прикладывая руку к голове, — Еще посильнее не мог ударить? Чтобы насовсем вырубить, — девушка слегка помассировала висок, желая избавиться от ноющей боли.
— Мог бы, — промурчал в ответ Стайлз, подходя немного ближе к кровати, — но, по-моему, твой сосуд итак уже на переделе.
— Ей повезло, что я питаюсь болью и раздором, — сказала в ответ Эмори, слегка закатывая глаза, — Могу хотя бы слегка унять ее страдания.
— Ты помнишь тот обряд, который я тебе показывал?
— Ты про то, что я могу срастить кости? Ты хоть понимаешь, сколько энергии на это потребуется. А во-вторых, ты не подумал, что произойдет, если нога, кости в которой раздробило капканом внезапно срастется? Они будут подозревать и вскоре догадаются обо всем, — вскинула бровь девушка, следя за каждым движением Стилински.
— А что если просто не снимать гипс? Они тупые и вряд ли кто-то догадается, что нога в порядке, если гипс будет на месте. Можно забрать боль, но на восстановление ноги уйдут месяцы, если не годы. А так, мы можем сделать этот обряд, но не снимать гипс, — парировал Стайлз.
— Думаешь мой сосуд настолько тупая, что не поймет, что она полностью здорова? Не забывай, за что именно мы с тобой выбрали этих двоих. Даже если нога будет в гипсе и под слоем бинтов, боль чудесным образом пропадет и эта девчонка обо всем догадается, — хмыкнула в ответ Эмори, двигаясь ближе к краю кровати, чтобы Стилински мог присесть рядом.
Девушка глянула на парня, поднимая бровь, когда тот сел рядом, а после положил руку на здоровое колено блондинки, поглаживая большим пальцем голую кожу.
— Никто даже не догадывается, — ухмыльнулся Стайлз, глядя прямо в глаза Эмори, — Но мы же еще даже и не начинали, верно? — за дверь в палату послышался какой-то шум и голоса.
— Хаос, боль и раздор, — прошептала Эмори, беря Стайлза за руку.
Парень обхватил ледяную ладонь девушки и медленно поднес к губам, оставляя легкий поцелуй на тыльной стороне.
— Всё, как мы любим, — прошептал парень. После этих слов Стайлз резко одернул руку, отпуская Эмори. Дверь в палату распахнулась, заливая комнату светом из коридора.
***
На входе показалась Мелисса МакКолл.
Я дернула головой, словно на секунду погрузилась в транс. Опускаю взгляд, глядя на такого же потерянного Стилински, который тут же вскакивает с моей кровати.
Я сделала глубокий вдох, пытаясь понять, что только что произошло.
Вот Стайлз стоит с ребятами. Они уходят.
Головная боль.
Секунда. И вот Стилински уже сидит рядом со мной.
Тыльная сторона ладони горит, словно к ней поднесли спичку. Подняв руку, я слегка потерла это места, в надежде понять что со мной случилось.
Но ни одного воспоминания в голову не лезет.
— Стайлз, тебе пора. Эмори нужно отдохнуть, — улыбнулась Мелисса, переводя взгляд с меня на парня, — Ты с ребятами сможете придти завтра.
— Да...да, конечно, — прошептал брюнет еще раз оглядываясь на Мелиссу, а потом на меня. После посмотрел на свою руку. Стайлз медленно поднял ладонь, прикладывая два пальца к своим губам, словно пытался что-то понять, — До встречи, Эмори.
После этих слов он поспешил к дверь. Мелисса уже скрылась в коридоре, чтобы дать нам время попрощаться, словно мы были какой-то влюбленной парочкой.
Хотя, учитывая то, что она увидела, как Стайлз сидит так близко ко мне...
Боюсь, что она могла там себе надумать.
Стилински остановился в дверном проеме, последний раз оглядываясь на меня через плечо. Я поймала его взгляд, вопросительно поднимая брови.
Он тут же покачал головой и вылетел в коридор, закрывая за собой дверь.
***
Солнечные лучи били в лицо, а легкий ветерок свежего воздуха трепал мои волосы, когда я встала с инвалидной коляски.
Отец тут же сунул мне в руку костыли, но все же подхватил меня под колокол одной рукой, чтобы помочь удерживать равновесие.
— Я и без них отлично справлюсь, — огрызнулась, глядя на костыли, но все же приняла их.
— Не ёрничай, пожалуйста, — ответил папа строгим тоном, давая понять, что без костылей я отсюда не уйду, — Я вообще был за то, чтобы ты провела в коляске все время до твоего восстановления, — он слегка нахмурил брови, когда я чуть зашипела от боли, начиная движение в сторону автомобиля, — Миссис МакКолл отговорила меня, сказав, что ты и секунду более в этом кресле не проведешь.
— Что ж, ну, хоть в чем-то она права, — фыркнула я.
Слегка дернула локтем, освобождаясь от хватки отца на нем, потому что было не удобно двигать руками, которые крепко держаться за костыли, и параллельно прыгать на одной здоровой ноге, чтобы не тревожить вторую.
Теплый ветер трепал них моего платья, отчего по ногам пробежали мурашки. Я глубоко вдохнула свежий весенний воздух, который не был пропитан испарениями спирта и медикаментов.
Отец медленно шагал рядом, готовый в любой момент подхватить меня, если что-то пойдет не так.
— Ты же понимаешь насколько серьезный разговор нам предстоит дома? — кашлянул папа, оглядываясь по сторонам, чтобы удостовериться, что на парковке нет машин, которые могут сбить нас, — У меня столько вопросов. Какого черта ты вообще делала в лес...
— Ай! — шикнула я, перебивая отца. Бросила один костыль, чтобы схватиться за бедро больной ноги.
Взгляд папы тут же поменялся с серьезного и серьезного на переживающий и паникующий. Я стала растирать большим пальцем кожу чуть выше колена, делая максимально страдательное выражение лица, на которое только была способна.
Родитель опустился на одно колено, смотря то на мою ногу, то в лицо, пытаясь понять что именно произошло.
— Что случилось? — спросил папа, боясь притронуться к ногу, чтобы не вызвать очередную вспышку боли, — Эмми, если нужно, то я могу позвать врача...
— Не стоит, — я слегка поджала губы, играя свою роль, — Это знаешь...как мимолетный удар. Я бы сказала как схватка, типо, резкая боль, а потом ничего, — продолжала врать я, — Поехали скорее домой.
Отец как-то слегка нервно кивнул, стараясь как можно скорее подвести меня к автомобилю.
Вот и всё. Он напрочь забыл про свой допрос в мою сторону, а значит я могу выдохнуть спокойно.
Я всеми способами пыталась его избежать, потому что мне совсем не хотелось рассказывать отцу об трупе, ночной пробежке, Питере.
В моей семье все думали, что Хейл погиб и я не думаю, что отец поверит мне, если я расскажу то, что видела Питера в лесу ночью.
В больнице, когда папа пытался расспросить меня обо всем этом, я делала вид, что засыпаю или прикидывалось, что мне резко требуется в туалет или на терапию.
В общем, делала всё, чтобы не отвечать на вопросы. Все-таки он итак всё знает: ему рассказали, что меня привезли мои друзья в больницу с капканом в ноге. По отчету, который сделала Мелисса МакКолл мы с друзьями решили посидеть у костра ночью и все обернулось трагедией.
Хотя, я бы не сказала, что это прям можно назвать трагедией.
Трагедия была бы, если бы меня ампутировали ногу.
Вот тут уже было бы обидно и грустно, и тогда бы я уже могла назвать это трагедией.
А это...просто небольшое недоразумение.
Доехали до дома мы довольно быстро.
Отец проскакивал в последнюю секунду светофора, чтобы поскорее уложить меня в кровать, потому что долго беспокоить ногу было очень нежелательно.
— Пап, если мы постоим на светофоре две минуты, то это не никак не повлияет на могу ногу, — отозвалась я в машине, следя глазами за проносящимися мимо автомобилями, — А вот если мы попадем в аварию и разобьемся, то ее уже ничего не спасет, — я указала пальцем вниз, где начинался гипс.
Отец лишь недовольно фыркнул в ответ, но скорость слегка сбавил.
Только тогда, когда я приземлилась на диван, я почувствовала полное умиротворение и спокойствие.
Папа тут же подложил под больную ногу подушку и принес мне травяной чай, за который я его поблагодарила и поставила на тумбочку.
— Спасибо, что это не щавелевое смузи, — хмыкнула я, делая большой глоток горячего напитка. Папа лишь слегка посмеялся в ответ и, погладив меня по голове, ушел в свой кабинет, чтобы закончится некоторые отчеты.
Я чувствую, как мои веки становятся тяжелыми. Лежу в своем уютном пространстве, закутавшись в плед, и стараюсь поймать себя на мысли, на словах, на малейших ощущениях.
Но они начинают ускользать от меня, как песок сквозь пальцы. Но воспоминания о тех кошмарах, преследующих меня на протяжении нескольких недель, они заставляют меня противиться сну. Я пытаюсь сосредоточиться на дыхании - оно становится глубоким и размеренным. Мысли начинают путаться.
За окном тихо шуршит ветер. Я пытаюсь приняться за какой-то умственный труд, пересчитывая обещания, всё, что не сделано... но воспоминания о прожитом дне переплетаются с незавершенными делами, и я понимаю, что уже не могу их удерживать.
В этот момент я вдруг осознаю, что сражение закончено. Закрываю глаза, и всё, что осталось — это затишье, которое накрывает меня, словно волна, унося за собой в мир, где лишь мои собственные кошмары.
***
Открывая глаза, я не могу разглядеть, где я нахожусь, но голые ноги слегка гладит прохладный ветер, заставляющий мурашки пробежать по телу.
Вокруг лишь сплошная темнота, и ни единого звука, который может подсказать, где я.
Я протягиваю одну трясущуюся руку вперед, пытаясь нащупать хоть что-нибудь, но всё безуспешно.
Где-то вдалеке слышу звук, будто капли падают в лужу.
Вдруг меня слегка ослепляет только что зажженная лампа.
Я в школе. Стою в середине коридора, а в конце начинает мигать одна лампа, освещающая все вокруг.
Это просто пустой школьный коридор, но ленту все равно стискивает в тиски, вздохи становятся реже и тяжелей, словно на грудную клетку надавили гирей.
Глаза бегают из угла в угол, ожидая увидеть что-нибудь или кого-нибудь, кто может навредить мне, но не натыкаются ни на какую опасность.
Делаю один шаг вперед по направлению звука капель, но нога слегка скользит, отчего я слегка пошатываюсь и опускаю голову, чтобы рассмотреть, что под разлито ногами.
Я ахаю, когда вижу, что одна нога стоит в багровой жидкости, растекающейся вокруг меня. Слегка приподнимаю ногу, следя за тем, как капли с каблука падают в эту лужу, издавая тот же самый звук, что и в конце коридора.
Я делаю последний рваный вздох через рот и стараюсь задержать дыхание, так как нос забивается металическим запахом, исходящем от крови под моими ногами.
Поднимаю одну руку, я тут же зажимаю ей рот, чтобы не закричать от страха и ужаса.
Мои руки по локоть испачканы в бордовой жидкости, под ногтями кровь уже слегка запеклась.
Я чувствую, как моё лицо становиться слегка липким от пота, стекающим градом по вискам и от крови, которая перенеслась с руки на лицо.
Снова смотрю под ноги, замечая, что низ моего белого платья также окрашен красными каплями крови.
Ужас заполоняет все мои внутренности. Завтра уже желает вылезти наружу, но я подавляю рвотный позыв.
Три быстрых шага вперед и я выхожу из лужи крови, в которой стояла секунду назад.
Глаза наполняются слезами, которые я тут же смахиваю, снова размазывая по лицу кровь.
В ушах звенит так, словно колокольня, стоящая прямо на моем плече, пробила ровно двенадцать часов.
Паника охватывает мое сознание, заставляя двигаться как можно быстрее и резче, я бегу в конец коридора, чтобы добраться до единственного источника света, как можно скорее.
Допускаю одну ошибку — оглядываюсь назад. Я вижу, как за мной тянется длинный кровавый след, словно это я истекаю кровью.
Рычу и еще больше ускоряюсь. Наконец-то добравшись до места, над которым и мигает лампа, я оглядываюсь по сторонам.
Моё внимание снова привлекает звук бьющихся капель. Прислушиваюсь, пытаясь понять откуда это звучит.
Моя голова дергается влево и я замечаю дверь в женскую уборную.
Не думая, делаю несколько шагов в ее сторону, боком впечатывается в дверь. Попадаю в туалет, и тут же бегу к зеркалу, чтобы найти точку опоры.
Я приземляюсь руками на раковину, стараясь выровнять дыхание, но ничего не выходит. Легкие словно скомкали в одно месиво, сжимая их в кулаке.
Это что-то сродни панической атаке.
Возможно, что это она и есть.
Выкручиваю краны на раковине на максимум, желая лишь одного — поскорее умыться ледяной водой, чтобы слегка придти в себя.
Я поднимаю голову, смотря на свое отражение в зеркале.
Мой рот открывается в немом крике, зрачки расширяются от ужаса увиденного и я чуть ли не падаю, но руки крепко держатся за края раковины, позволяя мне удержаться на месте.
Трясущейся рукой, я касаюсь живота, из которого торчит длинная японская катана.
Кровь окрасилась моё белоснежное платье вокруг раны, что делала всё еще более ужасающим.
Я не чувствую никакой боли или дискомфорта, но сердце все равно бешено колотиться, а легкие отказываются наполняться воздухом.
Перевожу взгляд на резко открывшуюся дверь за моей спиной. Не оборачиваясь, я слежу в зеркало за тем, как дверь тихонько открывается, словно этот кто-то пытается незаметно пробраться в туалет.
Женский силуэт полностью заходит в уборную комнату, оставляя дверь за своей спиной слегка приоткрытой.
Неизвестный мне делает два шага вперед, и теперь я вижу.
Я сразу замечаю два жутко светящихся глаза. Растрепанные волосы и ужасные лохмотья, которые, видимо, задумывались, как одежда.
Ужас снова сковывает меня и тело отказывается шевелиться, следя за странной девушкой.
— Эмори, — шепчет она ужасно скрипучим голосом, от которого у меня появляется желание закрыть уши, — ты любишь загадки?
Я мотаю головой из стороны в сторону.
Вот уж в чем, а в загадках я никогда не была сильна.
— Возможно ли такое: две головы, две руки и шесть ног, а в ходьбе только четыре? — продолжает девушка, делая еще один шаг в мою сторону.
— Возможно! — в мою голову прилетает тысяча мыслей в секунду, но на отработку информации почти не остается сил, — Всадник на коне, — хриплю я.
— Молодец, — девушка жутко улыбается, оголяя свои зубы, — Тебе пора.
***
Я резко подскакиваю на диване, отчего путаюсь в пледе и приземляюсь задницей на деревянный пол.
Нога взрывается болью, заставляя меня сжать зубы, чтобы не завыть, как псина. Вокруг полная тишина, прерывающаяся лишь звуком капель, бьющихся об металическую крышу дома. Я делаю несколько глубоких вздохов — насколько это возможно после того, как из груди выбило весь воздух от столкновения с полом.
Тишину прерывает топот, доносившийся со второго этажа. Видимо, папа услышал, как я грохнулась и теперь спешит, чтобы проверить все ли в порядке. Может он думает, что к нам пробрались неумелые воры.
Я опираюсь на локоть, который теперь тоже отдает небольшой пульсирующей болью, но я стараюсь заглушить ее, максимально перенося вес на пятую точку, которая тоже ноет.
На улице уже очень темно, в комнату даже не попадают фонари, освещающие улицу, поэтому я не могу рассмотреть время на часах. Щелкает выключатель и комнату заливает теплый свет, от которого я слегка щурюсь. Папа стоит в проходе и глядит на меня с таким выражением лица, от которого я прыскаю со смеху.
Папа вздыхает и неторопливо подходит ко мне, шурша своими тапками по деревянному полу. Он аккуратно подхватывает меня под мышки и ставит на здоровую ногу. Я кладу руку ему на шею, стараясь держать равновесие, но не могу сказать, что это у меня хорошо получается. Я шатаюсь, поэтому папе приходится положить одну руку мне на талию, чтобы была дополнительная поддержка.
Кое-как мы добрели до лестницы на второй этаж. Я поднимаю голову, прикидывая сколько калорий сброшу, пока буду прыгать на одной ноге по этой лестнице-ада.
Поворачиваю голову на папу, он делает тоже самое.
Мы несколько секунд смотрим друг на другу, и отец глубоко вздыхает, словно он сильно чем-то раздражен или зол. Но в его глазах я не вижу ничего подобного, лишь бесконечные переживания и заботу.
Я слегка вскрикиваю, когда папа подкидывает меня и ловит так, что я оказываюсь у него на руках. Я крепко цепляюсь за его шею, боясь, что он не выдержит моего веса и уронит. Это будет неприятно, ведь если он уронит меня, то я покачусь вниз, это будет итак неприятно, но в придачу я собью его с ног, а это будет вдвойне неприятно.
И больно.
Боли мне итак уже хватает.
— Вот какой черт тебя дернул пойти в тот лес, — возмущается отец, но я подметила, что он даже не напрягся, когда поднял меня, словно для него я ничего не вешу.
Меня это радует.
Он доходит до второго этажа и бредет до двери в мою комнату, но все еще не отпускает меня.
Одной рукой он аккуратно открывает дверь и толкает ее ногой, отчего она слегка ударяется о стену.
Папа доносит меня до кровати и наконец ставит меня на ноги. Если быть точнее, на одну ногу.
— А сколько время? — спрашиваю я, но отец молчит и расправляет моё одеяло, рукой полает сигнал, чтобы я ложилась на кровать.
И я делаю то, что он говорит, тут же приземляется на матрас, вытягивая ноги вперед.
Папа накрывает меня пуховым и теплым одеялом до самого подбородка и аккуратно убирает прядь моих волос с лица. Целует меня в лоб и удаляется из комнаты, так и не ответив на мой вопрос.
По телу разливается знакомое тепло воспоминаний из детства.
Я помню, как они с мамой укладывали меня в кровать, папа точно также накрывал меня до самого подбородка и целовал в лоб, после чего также делала мама.
На глазах наворачиваются неконтролируемые слезы, но я быстро смахиваю их с ресниц и закрываю глаза, погружаясь в глубокий сон, которого мне так не хватало в прошедшие дни.