ИСПОВЕДЬ | Олег Шепс

Виолетта редко курила. Если быть точнее, она почти не курила никогда — не было в этой привычке ни удовольствия, ни особой потребности. Вряд ли бы она вообще в своей жизни поднесла сигарету к губам, если бы не демоны. Эти вечные искусители подталкивали её, испытывая границы воли. И, как оказалось, под напором демонов её воля ломается быстро.

Пока, к счастью, дело не заходило дальше нескольких рюмок алкоголя или пары выкуренных сигарет. И благо, до наркотиков демоны её ещё не довели, но кто знает.

Самиаза безмолвно наблюдал за происходящим из глубин её разума, не вмешиваясь.

Азертис же наслаждалась зрелищем. Ей нравилось, как Виолетта морщится от едкого дыма, как очередная затяжка обжигает горло, вызывая лёгкое першение и кашель.

Но в этот раз сигарета была её собственным выбором. Виолетта сама стрельнула «Винстон» у кого-то из звукорей. Дешёвый, без кнопки, с резким вкусом. Но он дал телу дозу никотина, расслабляя мышцы, притупляя нервозность, накопившуюся после тяжёлого испытания.

Пройдя испытание, она теперь могла понять Влада, который просто ушёл в прострацию и даже не обмолвился с ней и словом.

От воспоминания о женщине, позвавшей экстрасенсов и просившей помощи, руки снова задрожали. Был гнев, была злость, была ярость. А ещё была ретроспекция.

***

Всё началось, как и в прошлый раз. Она вошла в дом, где её уже ждали, игнорируя толпу, собравшуюся недалеко от места. Её, в отличие от Влада, не встречали бурно, с криком. Но ей это и не нужно было.

Внутри дома её ждал Ларионов, который дал задание, и Виолетта сразу приступила к нему.

Но потом что-то пошло не так. С помощью зеркала она увидела картину прошлого. Но не этого дома, не этой женщины. А своё, родное.

Комната поплыла перед глазами. На миг исчезли камеры, исчезла женщина с виноватым лицом. Исчезли даже звуки. Осталась только старая, вонючая, знакомая до боли комната в старой хрущёвке.

— Опять ты под руку мне попалась, зараза! — голос, тяжёлый, мужской, — Тебе, скотине, всё мало!

Память ударила с такой силой, что Виолетта чуть не упала. Тело её снова стало маленьким, худым, голодным. А в нос ударил запах перегара.

«Это не сейчас. Это не здесь», — твердила она себе, но голос отца становился громче.

Прошлое смешивается с прошлым. Реальность с нереальностью. А настоящее с чужими воспоминаниями.

Голоса из детства звучат в чужих историях, чужой, но похожей болью. Слова, которые она когда-то слышала, теперь произносит кто-то другой, но такой похожий. За зеркалом не темнота, а чужие стены, чужие слёзы, чужие синяки. И всё смешивается в одну картину. Чужую, но до боли знакомую.

Мать. Она стоит у плиты, но не готовит. Она поворачивается, в руках — ремень, лицо убийственно спокойное. За спиной — младшие близнецы. Один кашляет. Второй дрожит от холода. На полу рассыпанные макароны — ужин на неделю.

— Вы думаете, выживание — это каприз? — прошептала Виолетта сквозь сжатые зубы, сквозь пелену крутящихся воспоминаний перед глазами, забыв, что вокруг люди, камеры. — Вы думаете, смерть — это проклятие?

Она снова смотрит в зеркало. А в отражении уже не женщина с печальной историей, думающая, что в её жизни вся вина лежит на тёмных силах.

Кулаки Виолетты сжались, ногти впились в ладони.

— Это ты их довела. Это не тьма. Это ты. Не демоны, не проклятия, не сущности... — голос её стал низким.

В комнате похолодало. Женщина села на диван, пряча лицо. Виолетта сделала шаг ближе.

— Я увидела голод. Я увидела, как мать отбирала еду у собственных детей, а потом винила чертей. Я услышала, как молитвы превращались в оружие. Я знаю, каково это — быть слабым рядом с теми, кто называют себя «родными».

Её голос не дрожал. Но в глазах стояла ненависть. Азертис шептала ей что-то, но она не слушала. Шёпот становился вторичным. Всё в теле говорило одно — эта женщина убивала. Не руками. Холодом. Одиночеством. Оправданиями. Лишённая всех инстинктов материнства и заботы.

— Ты хочешь третьего ребёнка, чтобы что? Исправиться? Или потому, что два предыдущих не «получились»?

Камера записывала каждое слово Виолетты. И никто не осмелился её остановить. Ни ведущий, ни оператор, ни другие люди в этом доме.

— А я — та, кого ты хочешь обмануть, выдав жестокость за карму.

Женщина всхлипнула. Но Виолетта не отреагировала. Она опустила взгляд к своему зеркалу, пытаясь сосредоточиться на прошлом этой семьи. Смотреть без отвращения было тяжело, но она не сдерживала эмоции в себе.

Отражение искажается, показывая нужные ей картины. В этот раз уже без её боли и воспоминаний. Только чужая боль.

Зеркало показывает: девочка, маленькая, лет пяти. С разбитыми губами и фиолетовым синяком под глазом. Она тянет руку к стеклу — не прося помощи, а как будто прощаясь. Виола смотрит на неё и видит: кожа на запястьях когда-то была рассечена. А на спине — не просто шрамы, нет. Метки. Следы того, что эта женщина пыталась изгнать из детей «зло» — голодом, холодом, болью.

А затем зеркало показывает мать, которая верит, что виновата не она. Что это «тёмные силы». Или бесы. Проклятия. Демоны. Что угодно, кто угодно, но не она. Дети будто умирали не от недоедания, а от сглаза. Что два выкидыша — это «знак».

Гнев подступает к горлу, душит. Она с силой вдавливает ногти в ладони, чтобы вернуться в реальность. Ей было тяжело смотреть в такое прошлое, которое находит отклик в ней самой. Будто где-то в бесконечной вселенной это была она, и её прошлое.

— Хватит. — Отражение в разбитом зеркале погасло. — Я просто... Я не знала, что делаю. Мне казалось...

— Что тьма — это дети, да? — голос Виолетты звучит как лёд. — А вы — свет.

— Я... я хотела как лучше...

— Лучше? Ты кормила их, когда они плакали? Или не оставляла на холоде, потому что они «слишком шумные»? — голос начал хрипеть. — Ты молилась, когда их губы синели от холода? Или, может, ты не шептала «это дьявол» и снова затягивала шторы?

Женщина прижала ладони к лицу и тихо произнесла:

— Это не я... Это силы... они...

Внутри контрактёрши поднималась ярость, в горле образовался комок, предупреждающий о надвигающихся слезах, готовых потечь из её глаз в любой момент.

— Ты убила их. Ты убила двух своих детей. А теперь хочешь и третьего. Чтобы тоже убить?! И ещё смеешь просить о какой-то очистке от тёмных сил? Обелить тебя? Нет. Тёмной силы здесь нет. Я смотрю в глаза тёмной силе. Ты заслуживаешь...

«Хватит», — голос Самиазы раздался резко, властно, в самом центре её разума. — «Это не расправа. Это — испытание. Ты не судья».

«Она... Она как...» — Виолетта стиснула зубы.

«Нет», — жёстко сказал Самиаза. — «Виолетта. Не уподобляйся ей».

«Почему ты останавливаешь меня? — Зубы неприятно скрипнули. — Ты же демон, чёрт тебя подери!»

«Потому что я знаю, что происходит, когда ненависть становится судьёй. И это не наш с тобой путь».

Желание натравить Самиазу и Азертис на эту женщину пришлось подавить. Он был прав. Виолетта не была ни палачом, ни судьёй. Хотя очень хотелось им стать в этот момент.

— Не уподобляться... — прошептала Виолетта уже вслух. Она обернулась к ведущему, который наблюдал за всем с порога, побледнев.

— Илья... — её голос звучал с хрипотцой. — Скажи, что сделал Влад, когда пришёл в этот дом?

— Он... отказался. — Ведущий опустил взгляд. — Что-то увидел и сказал, что не будет помогать. Даже камеры просил отключить.

Всё стало ясно. Это объясняло молчание брата, то, как он выглядел после испытания. Ведь он тоже столкнулся с чужим прошлым, которое смешалось с их общими воспоминаниями. Он увидел этот ужас, несправедливость и отказался.

Азертис, как обычно, оказалась права, говоря, что Виолетте не понравится увиденное. Стало ясно, почему даже она отказалась говорить тогда, что увидела через Толика. Забота? Или желание понаблюдать лично за реакцией контрактёрши? Только суккубше и известно.

— Тогда... я тоже отказываюсь, — выдохнула она. — Я не буду помогать.

Виолетта повернулась и вышла, не дожидаясь ни разрешения, ни одобрения. Ларионов что-то крикнул ей вслед, но она не слышала. Внутри билось сердце, как у загнанного зверя. Перед глазами стояли лица детей, её собственное прошлое и мужские, чужие, но одновременно родные глаза.

Дверь дома захлопнулась за ней с глухим звуком.

***

Сигарета, докуренная до фильтра, летит на землю, и Виолетта тушит её подошвой кроссовка. Она жадно вдыхает воздух, заставляя мысли перестать плыть в потоке хаоса. Ноги уже сами ведут её к скамейке, где в последний раз был брат, когда она ушла на испытание. И не было удивительным найти его на том самом месте. Его взгляд всё так же смотрит в пустоту. Взгляд, которому всё, что нужно было увидеть на испытании, он увидел. И даже больше.

Виолетта садится рядом с ним, фокусируя взгляд в ту же даль, куда смотрел и он.

— Ты тоже это увидел. — Не вопрос, а факт.

Он молча кивнул. И только через минуту выдавил:

— Да.

Она тяжело вздыхает.

— Я видела её. Женщину. Она... себя жалела. Не детей, а себя. Ты знаешь, как пахнет жалость к себе, Влад?

Он чуть улыбнулся — еле заметно.

— Пахнет перегаром и дешёвыми оправданиями.

Виолетта кивнула, чувствуя, как в горле снова поднимается неприятный ком.

— Она была... — Виолетта попыталась начать, но голос сорвался.

— Такая же, — Влад закончил за неё. — Как он.

Снова кивок. Они оба знали, кого он имел в виду. И это имя не нужно было произносить.

— Ты почувствовал?

— Ещё в прихожей. Там пахло тем же... чем пах наш дом. Одиночеством. Голодом. Насилием. Надолго меня не хватило. А когда начал видеть, думал, сойду с ума.

Он говорил без эмоций. Но Виолетта слышала в голосе их детство. Их общее детство. Те стены. Тот крик.

— А тебя надолго хватило, с твоими двумя демонами?

— Хотела наорать. Разорвать. За всех тех, кому не помочь. За себя. За тебя. Я чуть не сорвалась. Но Самиаза остановил.

Влад опустил глаза, и они замолчали. Это не было неловким молчанием — в нём было слишком много смысла. Где-то далеко донёсся голос Ильи и команды съёмочной группы — Александр проходил испытание. Съёмки продолжались, пока они сидели друг с другом на этой старенькой лавке.

— Илья сказал, что ты сбежал, спрятался, — решает подшутить она над ним и разрядить уже и так нервную обстановку.

— Я не прятался. Я отказывался быть частью шоу, когда на кону моя психика.

Она впервые за день чуть улыбнулась.

— Поэтому я тоже отказалась.

— Тоись?

— Ну, как потом скажет Илья, спряталась, как и мой дорогой братец.

Влад ещё пару секунд с удивлением смотрит на сестру. А затем смеётся. Нервно, тихо, прикрывая этим смехом свои расшатанные за весь день нервы.

— Совру, если скажу, что ожидал другого твоего решения.

— Ты знал, что я откажусь?

— Ну, не знал прямо-таки. Предполагал. Как говорится, яблоко от яблони...

— Ты не яблоня, — хмурится Виолетта.

— Ой, ну шо ты придираешься к словам. А ты не яблоко, ну и что?

— Спасибо за замечание очевидного. Но я бы сказала, что ты скорее больше похож на... — Она замолкает, серьёзно задумавшись.

— На кого же? Просвещай, — Влад усмехается, чуть склоняя голову.

— Ну, если тебя на яблоки потянуло, то ты гнилой корень от той самой яблони. Прочно врос в землю, старый и упрямый.

— Мда, вот оно семейное тепло. Хорошо, тогда, продолжая о яблоках. Ты яблоко, катящееся исключительно в сторону пафоса и драмы.

— Не соглашусь. Я — яблоко, упавшее на голову Ньютону. Я приношу просветление и правду.

— Ты приносишь мигрень, Ви, — Влад покачал головой, но в его голосе не было злости.

— Мда, вот оно семейное тепло, — передразнивает его Виолетта, и уголки её губ снова дрожат.

Сейчас этот разговор казался до ужаса глупым и бессмысленным. Но он помог хотя бы на это короткое мгновение отвлечься от реальности и прошлого, которое сегодня дышало им в спину. Ценное мгновение, когда и брат, и сестра расслабились, совершенно забыв обо всём: и о демонах друг друга, и о других моментах, которые давили на грудь каждому. Было это глупое сейчас, и... яблоки.

Виолетте невольно захотелось яблок.

***

Мирное мгновение Череватых было прервано нарастающим шумом, исходящим со стороны дома, где последним должен был проходить задание старший Шепс. Взгляды обоих устремились туда. А затем, не сговариваясь, они поднимаются и идут в сторону дома.

Подходя ближе, они увидели Александра на крыльце. Он что-то горячо обсуждал с Ильёй, жестикулируя широкими, нервными движениями. Когда он заметил приближающихся Череватых, его плечи слегка опустились, словно с них сняли невидимый груз.

Виолетта наблюдала за его лицом, склонив голову набок. Саша был на нервах, с проблеском усталости и гнева.

— Ну?.. — протянул Влад, остановившись в шаге от Шепса.

— Отказался? — добавила Виолетта.

Саша посмотрел на неё, затем на Влада. Его губы скривились в ироничной улыбке.

— Да. Отказался. Не смог. — Он бросил взгляд на Илью, удаляющегося к съёмочной группе. — «Струсил», как он выразился.

Влад и Виолетта ухмыльнулись, слыша, что даже Александра Ларионов назвал «сбежавшим трусом».

— Ты тоже почувствовал это? — спросила контрактёрша.

— Не так, как вы с Владом, конечно. Но да. Хватило.

Пауза.

— Тоже трудное детство? — спросила она, но без издёвки.

Александр поднял на неё глаза и улыбнулся, но уже по-настоящему, по-тёплому.

— Нет. У меня было идеальное детство. Родители, как в книжке. Мама пекла пироги. Отец по воскресеньям читал сказки. Мы никогда не кричали. Никогда не били друг друга. Но эта женщина... Когда я вошёл, я почувствовал, каково это — когда тебя никто не любит. Просто... из-за того, что ты есть. И мне стало страшно. По-настоящему. Потому что я понял, что у кого-то так было всегда.

Он посмотрел на Виолетту и Влада.

— А вы, похоже, это знали и чувствовали. — Он покачал головой. — А я... я только сейчас это осознал. И этого хватило, чтобы понять: не всё в этом мире решается магией.

Они обменялись кивками и замолчали. Но затем к ним подходит ведущий. Виолетта даже не подняла на него взгляд, отвернувшись в другую сторону.

— Ну что ж, — сказал Ларионов, подходя ближе, — исторический момент. Все трое отказались. Впервые на шоу. Консилиума, я так понимаю, тоже не будет?

— Это уже не шоу, Илья, — тихо сказал Влад, — а личное.

— Продолжения банкета не будет, — поддержала брата Виолетта.

— Вот это и будет лучшим эфиром, — пробормотал ведущий, взмахивая руками. — Башарову и сценаристам понравится.

Но в его голосе не было радости.

Виолетта посмотрела в сторону дома, но, нахмурившись, отвернулась.

Некоторые дома и людей, живущих в них, не нужно очищать. Нужно просто уйти и запереть дверь. Навсегда. Как и некоторые воспоминания.

***

Виолетта сидит в уютном кресле на заднем дворе арендованного домика. Её поза расслаблена, а на плечах висит плед, заботливо добытый Сашей. Она смотрит на костёр, как его пламя танцует, постоянно меняя форму, отбрасывая на лица красноватые блики, словно оживляя эмоции, которые Виолетта предпочитала прятать. Тепло от пламени облизывает её ладони, и в этом есть что-то почти уютное, домашнее. Она подкинула полено, наблюдая, как языки пламени с радостным шипением пожирают дерево.

Влад уже ушёл к себе в комнату на второй этаж, чтобы поспать после случившегося за сегодня. А её не клонит в сон. Внутри всё ещё неприятные остатки эмоций, горчат не на языке, а на сердце.

— Виол... — зовёт её Саша, вытаскивая из её же мыслей.

— Прямо как мой брат зовёшь... — комментирует она то, что он её назвал по сокращённому имени.

Саша лишь ухмыляется.

— Тебя так даже Олег зовёт, а мне нельзя?

— Он просто настырный, — морщится она, вспоминая допрос от младшего Шепса в кафе.

— Не сомневаюсь и не отрицаю. Хм, может тогда полностью, по имени и отчеству?

Её глаза расширяются. Отчество?

— Нет. Точно нет. Зови как хочешь, но не по отчеству... Чёртовы Шепсы, — последние слова она уже тихо бормочет себе под нос. Но Александр всё равно услышал и ухмыльнулся.

— Так что тебе сказал Влад, Виола?

— Ничего существенного. Тоже отказался и жирно намекнул мне не пачкать руки кровью даже через демонов. Так что они лишены сегодня ужина, на удивление добровольно отказавшись и отговорив меня, как и брат, — театрально вздыхает девушка.

— Надеюсь, это не намёк на то, что ты хочешь меня преподнести им?

— Я уже отказалась от этой идеи, говорю же! Да и если бы захотела, в таком случае меня сожрёт Олег, а потом твои фанатки.

Лицо Саши в миг приобретает удивлённое выражение. А затем он хитро улыбается.

— Ты всё-таки полезла в интернет.

— Да-да, можешь гордиться тем, что первым делом оценила ситуацию у тебя. Виолетта Череватая следит за Александром Шепсом в интернете! Сделай тату с таким текстом и задери нос повыше. Но знай, что моё путешествие по интернету было недолгим. Нет привычки лазить там и пытаться найти на кого-то протокол.

Он не удерживается, и из него вырывается тёплый дружеский смех.

— Не могу отрицать, что ты только что подняла мне самооценку.

— Не-ет, опусти её обратно, она у тебя и так слишком высокая, — стонет она.

— А если не хочу? — продолжает Шепс с хитрой улыбкой.

— А если не хочешь, я сейчас зачитаю все теории, которые пишут про тебя в интернете. Так, с чего мне начать? С твоей ориентации или?..

— Я понял. Молчу.

— Вот и хорошо.

Её взгляд возвращается к огню, и она бросает ещё одно полено.

— Ты знал про наше детство?

— Нет, и до сих пор не знаю. Влад никому ничего не рассказывает о своём прошлом. Ну, а ты тем более. Да и знаю, что тема эта очень щекотливая для некоторых. А судя по вам двоим сегодня, для вас она даже более чем щекотливая.

Виолетта неожиданно вспоминает остальных экстрасенсов и немногочисленные ситуации со старшим Шепсом во время съёмок. Мысль была настолько неожиданной, что ей приходится несколько раз прокрутить в голове, прежде чем озвучить.

— Ты меня не ненавидишь.

— А должен? — Саша ухмыляется, наблюдая, как к Виолетте пришло осознание. — Виол, мне не за что тебя ненавидеть. Понимаешь? Даже если брать факт того, что сценаристы плюют на свои же правила ради тебя и хайпа, я знаю, что не ты их слёзно умоляла об этом. И скажу даже больше, Олег тоже тебя не ненавидит.

— Пф, удивил. Он просто нашёл новую игру: «Угадай, сколько демонов у сестры Влада Череватого?» Хотя и то эту информацию он и ты уже знаете. Но это не мешает ему пытаться узнать что-то ещё.

— Тебя это раздражает?

— А не должно? Я последние несколько лет с людьми вообще не общалась. Только два демона и шептали на ушко, не давая сойти с ума в изоляции одиночества. Но хочу сказать сразу, это был осознанный выбор, — она пожимает плечами. — Да и мне уже хорошо в своём аду с этими двумя. Без третьих лишних. Даже без Влада.

Саша изучает её лицо пару секунд, будто пытаясь заглянуть глубже, туда, где прячется подлинная суть.

— Я понял, — в конечном итоге выносит вердикт Саша. — Значит, ты любительница изоляции и одиночества?

— Любительница тех, кто не лезет в мои дела.

— Хм, но не могу отрицать, что от этого не менее интереснее и желаннее узнать больше. Ты ведь понимаешь, что такими словами и отвержением только усиливаешь интерес к своей персоне? Конечно, не для всех, но тем не менее.

— Снова намёк на Олега? Поверь, я делаю это не специально.

Он задумывается, взгляд его уходит куда-то в тень от огня. А затем возвращается с искрой.

— Как насчёт игры?

— Что?

— Игра. Я задаю вопрос, если ты на него не можешь ответить, ты выполняешь моё желание. И так же ты, задаёшь вопрос — не отвечаю, желание тебе для меня.

— Это типа «правда или правда»?

— Ну, можно и так сказать. Но так что?

— Валяй. Даже интересно, что ты хочешь конкретно узнать.

— Хорошо, и так... — он делает драматическую паузу. — Мой первый вопрос: «У вас общая детская травма с Владом?»

— Сразу играешь грязно? Хорошо, мой ответ: «да».

— А я говорил, что буду задавать честные вопросы? Твой черёд. Удиви, Виола.

— В отличие от некоторых у меня нет интереса лезть в чужое грязное бельё. Но я могу немного себя развеселить. Мой вопрос: «У тебя был МММ?»

Глаза Саши расширяются. Он в шоке наблюдает, как Виолетта ухмыляется и, распластавшись в кресле, смотрит на него словно хитрая кошка.

— Ах ты... Вот значит как? Тебе действительно интересно знать?

— Конечно же нет. Интереснее было твоё выражение лица, — улыбается она, обнажая зубы.

— Хорошо, я развеселю тебя. Мой ответ: «да». И сейчас я расскажу тебе подробности...

— Нет! Блять... Ничего не говори. Это уже не весело.

Теперь его очередь ухмыляться её реакции.

— Окей, снова моя очередь: «У тебя сейчас два контракта, как ты их заключила без продажи души? Или твоя душа продана только на последнем контракте?».

— Не буду отвечать. Тем более это два вопроса, — хмурится она.

— Тогда ты должна мне будешь желание.

— Не боишься, что твоя душа сейчас окажется в опасности?

— Не буду лукавить, не только за свою грешную душу боюсь. Но интерес пересилил страх. В любом случае... Если не ответишь, будешь тогда должна мне желание.

— Пусть так. Но зато теперь я знаю, что не буду соглашаться играть с тобой в такую хрень. Шпион чёртов. Это у вас, Шепсов, семейное?

— Хм? Спасибо за комплимент?

Она закатывает глаза и отворачивается, всё ещё немного злясь. Действительно, он был, как и Олег, с неунимающимся интересом и настырностью высшего уровня. С Александром не пить и не играть в игры, можно так и записать. А то потом окажется, что он вообще на всех компроматы узнаёт вместе с братом.

Огонь в костре затихал. Угли дышали тусклым светом, догорая. Виолетта молча шевелила палкой угли. И только треск веток нарушал затянувшуюся паузу.

— Знаешь, — негромко начал Саша, не глядя на неё, — вы ведь не единственные здесь, кто почувствовал себя немного... не в своей тарелке сегодня.

Виолетта скосила на него взгляд.

— Это ты о чём? Любимый медиум публики не выдержал энергетику двух контрактёров? Что не так?

Он усмехнулся, но взгляд оставался серьёзным.

— Моё «не так» — это моя магия. Она... не всегда стабильна. Люди думают, что медиум — это такой себе фонарь, включил — и видишь всё. Но не всегда можно полагаться только на себя. Часто приходится... укреплять себя.

— Обереги? — догадалась Виолетта, слегка нахмурившись.

— Амулеты, артефакты, кольца, браслеты, — он кивнул. — Всё это — не игрушки. Они уравновешивают. Я с одним таким амулетом был последние годы почти неразлучен. Работал над ним долго. И вот — потерял.

В его голосе была злость, скрытая под слоем разочарования. Он говорил об этом неохотно, как будто признание было равно уязвимости.

— Когда?

— Несколько дней назад. Ещё до этого испытания. Видимо, где-то в зале или в гримёрке. Без понятия.

— Он защищал от чернухи?

— Понимаешь, он не просто защищал. Он стабилизировал потоки. Без него я на испытании сегодня... видел плохо. Словно кто-то перекрыл канал. Только суть и успел уловить, детали — как в тумане.

Он вздохнул, глядя в костёр, и потерянно провёл пальцами по щеке.

— Новый изготовить можно. Но не быстро. Уйдёт несколько месяцев. Если повезёт. Ты же знаешь, как это бывает, луна в нужном положении, и всё такое...

Виолетта всё это время молчала. Но где-то в середине его рассказа её накрыло воспоминание — быстрое, как вспышка.

Пустая гримёрка. Она идёт к выходу, но замечает на вешалке что-то странное — кулон на серебряной цепочке. Голубой камень в центре оправы, блестящий и холодный. Он тянулся, будто хотел быть найденным. Она подняла. Повертела. Почувствовала: защитный, но не от тех, кто живёт в её мире. Не от демонов. Просто — чужой. Как чужой голос. И тогда, не придавая значения, она забрала его и кинула его в ящик тумбочки своего номера в отеле.

Она наклонила голову и прищурилась.

— Голубой камень. Цепь серебряная?

Саша медленно повернулся к ней.

— Да...

Виолетта ухмыльнулась, вытянула ноги и облокотилась на спинку стула.

— Тогда, боюсь, у меня для тебя плохая новость.

— Ты его видела?

— Нет. Я его забрала. И благополучно швырнула в ящик, потому что защитный. Но недостаточно защитный, чтобы помочь спастись от демонов.

Саша моргнул, потом усмехнулся.

— Значит, ты спасла мою шкуру. И теперь держишь в заложниках мой амулет?

— Ммм... Получается, да. — Она приподняла брови. — Шепс, ты у меня в долгу.

— Это опасно.

— Знаю. Мне уже нравится.

Он качнул головой, на губах всё ещё играла полуулыбка, но взгляд стал благодарным.

— Ты серьёзно сохранила его?

— Хочешь — проверим. Завтра же. Принесу тебе его в коробке с ленточкой. Или... в черепе. В зависимости от настроения.

— С черепом — слишком банально. Лучше в чёрной шкатулке на подушке из перьев мертворождённых ворон.

— Учту. Спрошу у демонов, есть ли в наличии.

Они оба рассмеялись. В этот момент она не вспоминала о неприятных остаточных эмоциях от испытания, о масках и играх по сценарию. Будто всё было нормальным, человеческим.