6 часть. Пристройка
Проснулась от ощущений, как будто ночь не до конца отпустила. Голова чуть ныла тупой болью, в ноге знакомое натянутое покалывание, но уже терпимое. Воздух в комнате был прохладный, кто-то снова открыл окно. С постели поднялась осторожно, нащупала тапочки, накинула одеяло на плечи и подошла к окну. Снаружи лес стоял плотной стеной, тёмно-зелёной, влажной после ночной росы. Лавочки блестели, на фонарях стекало по капле. Где-то вдали крикнула ранняя птица, и это «ки-ии» растворилось в утренней свежести.
На плечо легла ладонь, теплая, уверенная. Боковым зрением поймала профиль Алёны, взлохмаченная чёлка, сонные глаза.
– Красиво, правда? — она смотрела туда же, в глубину, где дорожка терялась между соснами.
– Да… — сказала я и, сделав короткую паузу, добавила, – Очень.
Слово повисло, как пар от горячего дыхания в холоде. Я отступила от окна, отпуская эту картинку.
В ванной холодная плитка приняла ступни, зеркало показало меня с помятой щекой. Пустила воду, дала ей течь, сначала ледяную, потом тёплую. Умылась, смыла остатки сна. Запах мяты от пасты смешался с чем-то лагерным, порошком, мылом, влажными полотенцами. Провела ладонью по волосам, прижала выбившиеся пряди, вдохнула поглубже и вышла.
В комнате жизнь уже просыпалась по-разному. Василиса, поджав ногу, рисовала стрелку сосредоточенно, с приоткрытым ртом. Рядом с ней Алёна сидела, подпирая щёку кулаком и листая ленту. Камилла спала широко, в позе звезды, отобрав половину одеяла. Даша уткнулась в телефон. Соня прошмыгнула в ванную, оттуда долетел плеск воды.
Я наклонилась к сумке, перебирать вещи. И тут дверь распахнулась. Не Кира. Другая вожатая.. Лет двадцать с хвостиком, каре ровной линией, маленькое серебряное кольцо в носу блеснуло.
– Завтрак скоро. — сказала негромко, будто ещё щадила наш сон. – Минут через десять.
Развернулась и ушла. Я встретилась взглядом с Соней, которая как раз вышла из ванны, вытирая волосы полотенцем. Она пожала плечами.
Натянула светлые штаны, затянула ремень, надела белую футболку. Носки с тонкой цветной полоской у щиколотки. Адидасы шнурками звякнули о пол. На запястье, браслет с колечком, маленький холодок металла к коже, почему-то всегда успокаивает. Телефон в карман, и мы выходим.
Коридор пах столовой, тёплой кашей, чаем, свежим хлебом. Двери хлопают, кто-то смеётся, кто-то ругается на собственные кеды. Меня догнали Соня с Василисой и Алёной, втроём обступили разговором. Слова скакали, обрывки снов, какая-то шутка. Мы вошли в столовую.
Гул, как в улье. Я взяла поднос, привычным движением пододвинула к себе. Овсянка кремовая, пар идёт, пахнет ванилью. Кофе чёрный, печенье два квадратика с сахарной корочкой. Пошла к нашему столу. Сели. Сначала несколько секунд тишины, ложки, первые глотки, и вдруг смех. Чья-то нелепая история про ночной храп соседки сверху, про паука в душе размером «с ладонь» (на самом деле крошку). Я ела, и казалось: всё как надо. Простое чистое утро.
Подошла та же вожатая спокойная, но взгляд собирающий.
– Девочки, доедайте. Уберите посуду и возвращайтесь в комнату.
– А что будет? — спросила Василиса с пищащей интригой.
– Увидите, — коротко и ушла.
Мы переглянулись. Догадки полетели от «генеральной уборки» до «танцев на свежем воздухе».
Доели, хрустнули печеньем, чашки звонко соприкоснулись, и мы стройной, но чуть рассыпчатой колонной назад.
Минут десять валялись на кроватях и разговаривали обо всём, от мемов до того, кто какую музыку включит на вечерней дискотеке. Дверь, как сигнал, снова открылась.
– Пошлите за мной, — сказала вожатая и не оборачивалась, уже уходя.
Мы поднялись с ворчанием, кто-то впопыхах надел чужую толстовку. Встали и пошли за ней, вышли из главного здания и зашли в пристройку.
Пристройка оказалась прохладней и пахла пластиком и резиной. Вдоль стены, ряд беговых дорожек, чёрные ковры с белыми разметками, панели с кнопками. Справа стол, на котором аккуратно сложены подносы, посуда стопками: две тарелки, две чашки, вилки и ложки, всё звенит ещё до того, как мы к ним притрагиваемся.
– Итак, задание, — вожатая облокотилась на стол и обвела нас взглядом. – Бежите на дорожке. Скорость будет расти. Одновременно несёте поднос с посудой: две тарелки, две чашки и приборы. Кто пробежит дальше и ничего не разобьёт получает бонус.
– Какой бонус? — не удержалась Камилла.
– Узнаете, — и тонкая усмешка, будто ей нравится наша смесь паники и азарта. – Всё понятно?
Мы кивнули. Понятно-то понятно, а вот как, непонятно.
Подошли к столу. Я взяла поднос. Руки сразу ощутили вес, не неподъёмно, но тянет кисти вниз, пальцы разбирают баланс, чашки по углам, тарелки одна на другую, приборы в центр, чтобы не сползали.
– Тяжёлая, сука, — хмыкнула Даша, подкидывая свой на ладони, словно проверяя инерцию.
– Я и секунды не протяну, — серьёзно сказала Камилла и встала на дорожку, уже взявшись за поручни, как за спасательный круг.
Я ступила на свою ощущения странные: резина под подошвами, пружинит. Сердце как будто заранее ускорилось.
– Сука, я не хочу и не смогу, — пробормотала я и сама себе усмехнулась: поздно.
– Без мата, пожалуйста, — отрезала вожатая коротко, но без злости. – Включаю первую.
Пальцы её быстро пробежали по кнопкам. Дорожка под ногами ожила, медленно, как ленивый эскалатор. Мы синхронно сделали первый шаг. Второй. Подносы перед собой на уровне солнечного сплетения. Главный секрет, держать ровно, дышать ровно.
Первые минуты казались игрой. Мы даже болтали кто-то успел рассказать анекдот, кто-то жаловался, что чашки скользкие. Я чувствовала, как в ноге внутреннее «эхо» от каждого шага отдаётся лёгким тянущим сигналом, терпимо. Спина старалась держать идеальную прямую, локти прижаты.
– Вторая, — предупредила вожатая и щёлкнула.
Ковёр побежал быстрее, шаг стал короче. Сразу вышла наружу мелкая тревога, посуда на подносе едва заметно дрожала. Я перехватила большим пальцем прижала край тарелки. Дыши. Вдох через нос, выдох через рот.
– У меня чайная ложка пляшет, — прохрипела Соня, и мы хихикнули, но звук получился рвущимся, потому что уже не прогулка.
– Третья.
Тело отреагировало быстрее, чем голова. Шаги перешли в лёгкий бег. Лента снизу как будто подсовывала ноги, и нужно было успевать переносить вес, чтобы не уехало всё вместе и ты, и эта сервировка. Поднос зажил своей жизнью. Дрожь в пальцах передавалась тарелкам, тарелки чашкам, чашки звенели тихо, но угрожающе.
– Спокойно, — прошептала себе. – Просто держи центр.
Нога напомнила о себе резким «
уколом, пришлось сместить опору на другую. От этого качнулось всё, тарелка скользнула на миллиметр, я подцепила её краешек ногтем. Сердце подпрыгнуло, как чашка.
Слева Камилла выдала:
– Всё, всё, у меня сейчас…
И в следующую секунду её поднос накренился. Чашка коротко дзынькнула, тарелки поехали. Камилла спасалась, прижала поднос к груди, но уже было поздно. Посуда выскользнула, как домино. На дорожку посыпались белые блестящие круги. Они катились по ленте и с грохотом уезжали назад. Камилла вскрикнула, подпрыгнула и, хватаясь за поручень, спрыгнула в сторону.
– Осторожно! — вожатая подбежала, резким движением нажала стоп, на её панели, а нам крикнула, – Бежите дальше, не отвлекаемся!
– Четвёртая.
Скорость подрезала дыхание. Пульс стучал в висках. Я приближала поднос к себе, держала так, словно это часть меня. Приборы в центре подрагивали, звенели, как крошечные колокольчики. Пот выступил на ладонях, и край подноса стал скользким. Я переставила пальцы аккурат, по одному, чтобы не сорвать баланс.
– Руки отваливаются, — сказала Алёна, голос у неё стал выше.
– Дыши, — ответила Василиса. И сама шумно выдохнула.
Пятая, и нам уже некуда было бравировать. Мы бежали. Не шли быстрее, не трусили, бежали. у
Удерживая гладкую поверхность с мини-вселенными из фарфора. Мне каждый шаг отдавался в травмированную ногу, не больно, а как глухой набат, напоминающий, что есть предел. И я его чувствовала. Очень чётко.
В эту секунду у меня в голове вспыхнуло. Зачем? Ради какого бонуса? и стало смешно и горько одновременно.
Я поймала момент, когда всё ещё под контролем, и сама приняла решение.
–Схожу, — выдохнула.
Снизила скорость дыхания, плавно перехватила поднос и, синхронизируясь с лентой, перешагнула на пол. Поднос на стол. Посуда целая. Руки дрожат. Плечи печёт. Нога благодарно стихает.
За мной почти одновременно сошли Алёна, Соня и Василиса, каждая со своей пластикой спасения. Даша ещё держалась, сжав губы, как у спринтеров. Она продержалась ещё секунд тридцать, после чего тоже спрыгнула и едва не заржала от облегчения.
– Мда, — сказала вожатая, закатывая глаза театрально, но без злобы. – Никто не получает бонус.
– Он нам и не всрался, — отозвалась Василиса, вытягивая руки над головой, чтобы разогнать дрожь.
Мы переглянулись, и ржач прорезал усталость. Каждая из нас почувствовала себя чемпионом, почти.
Назад в комнату шли толкаясь плечами, поддевая друг друга шутками. На солнце всё вдруг показалось лёгким, дорожки забавой, а не пыткой. В комнате кто-то тут же включил музыку на телефоне. "Дико например", "Буду твоим пёсиком", "Целую тебя". Перекинулись на кровати. В игри, по очереди, по командам, визг от проигрыша был громче, чем музыка. Обед пролетел мимо, не успели, да и не очень хотелось тащиться после этого марафона ради супа. Несколько печенек и яблоко спасли мир.
Под вечер тишина в комнате стала мягкой. Я вытащила подик, залезла на подоконник, подогнула ногу, достала телефон. Первый затяг, сладкий, тёплый, арбузный. Второй глубже, с задержкой. Даша подсела рядом, не говоря ни слова, достала ашку. Мы молчали, а дым полз по стеклу, рисуя на нём мутные ленты.
Дверь распахнулась резко. На ветре Кира. Я вздрогнула так, что от неожиданности дым попал не туда, и я закашлялась.
– Ужин… — начала она, но заметила нас с Дашей и замерла. – Вы вообще страх потеряли?
Глаза строгие, но не злые. Она подошла быстро, без пауз. Из моих пальцев подик исчез, одно движение. Из Дашиных, ашка, последовала за ним.
– На ужин идёте. Сейчас. — бросила она и вышла, как шторм, который пронёсся и оставил море вибрировать.
– Мда… подик, — сказала я в пустоту и спрыгнула с подоконника.
В коридоре маня догнали Василиса и Даша, уже без ашки, руки в карманах, смех на губах. Мы втроём вошли в столовую.
У нашего стола уже сидели Кира, Галина и Вика по-моєму. Они что-то тихо обсуждали, наклонившись друг к другу. Я поймала взгляд Киры, короткий, колючий, как иголка, и тут же отвела глаза, будто меня застукали не за дымом, а за чем-то, что вообще нельзя никому показывать.
Поднос, очередь. Макароны, биточек и чай, сладковатый. Сели. Даша сунула мне локтем бок. Василиса рассказывала историю про мальчишку, который сегодня днём искал «секретный ход» в прачечной. Мы смеялись. Потихоньку подтянулись Камилла с Алёной и Соней, итогом шести голосов стало чувство своей стаи родной, шумной, несовершенной.
Периодически разговор уносил нас дальше лагеря, в взрослую жизнь. «Снимем квартиру», «сделаем общий тг-канал». Ловила себя на том, что представляю, как мы идём по городу, жара, мороженое, волосы у всех спутавшиеся от ветра. И рядом она. Но эта мысль щёлкнула внутри, и я быстро перемкнула себя обратно к макаронам.
Поели, посуда постукивала в подносе по пути к мойке. На улице быстро темнело, будто кто-то уронил на небо серую штору. Вернулись в комнату.
В ванной вода шумела ровнее, чем утром. Я смыла с кожи дневную пыль, затяжной душ выровнял дыхание. Переоделась в домашнее, самая мягкая футболка, шорты, в которых приятно сидеть, поджав ноги.
– Дашь ашку? — спросила у Даши шёпотом.
– На, — она кинула её через кровать, ко мне.
Туалет был пустой. Я закрыла дверь, но не на замок, в лагере так иногда даже спокойнее. Села на подоконник, спина к стене, стекло прохладой в лопатки. Первый затяг и ягоди смешались с вечерним воздухом. Второй длиннее, и сердце стало биться ровнее.
Дверь скрипнула, Я подняла голову Василиса. Она без слов устроилась рядом, второй половиной на подоконнике, одно колено упёрла в батарею. Положила ладонь мне на плечо, не тяжело, а как я тут.
– Ну что ты? — тихо спросила, и голос прозвучал так, будто мы разговариваем под одеялом.
Я выдохнула дым к форточке, он прилип к холодной рамке.
– Нормально я, вот, Василис… — сказала и сама поморщилась от того, как звучит. – Поцелуй, это измена?
Она перевела взгляд в окно, где фонарь рисовал пятно света на асфальте.
– Не знаю, — протянула медленно. – Смотря с кем и как.
– Ну вот... В губы. И во время отношений, — я повернулась к ней, позволив себе встретить её глаза. – Для тебя это измена?
Она замолчала. На секунду было слышно, как где-то хлопнула дверь, кто-то пробежал по коридору. Василиса вернула взгляд на меня, в нём не было оценки только честность.
– Наверное, да.
Дверь в туалет распахнулась. Вошла Кира. Я почти на автомате спрятала
ашку в карман, прикрыла ладонью.
– Василис, иди в комнату, — прошептала я едва слышно.
– Оо, понятно, — она улыбнулась краешком губ, соскользнула с подоконника и, чуть задев меня плечом держись, вышла.
Остались мы вдвоём. В туалете запах ягод повис тонкой липкой нитью. Я слышала своё сердцебиение, будто где-то очень близко кто-то стучит карандашом по столу.
Кира прикрыла за собой дверь, и шум коридора отрезало. Она стояла на расстоянии пары шагов, не спеша приближаться.
Я сидела и не знала, куда деть руки. В карман? На колени? На стекло? И засунула их в карман шорт.
Она вдохнула, как перед длинной фразой, и я почувствовала, как внутри всё сжимается, ожидание, вина, ещё кое-что, от чего становится жарко за ушами. Вечер за окном замедлился. Лес перестал шуршать. Время, кажется, тоже.
– И что мы с этим будем делать? — спросала она наконец-то тихо.
Сердце ударило. Я подняла глаза. И впервые за день, за эти три лагерных дня, за всю эту суматоху, поняла, что сказать правду будет страшнее всего..
( А я хз, как то так. Неплохая часть, я так думаю. Над последними словами Алины надо задуматься!? )