Орнитология
— Неужели ты не можешь оставить мне хотя бы свои губы?
Мью сидел, вольготно раскинувшись на диване в гостиной, и капризно надувал губы, наблюдая за тем, как Галф складывает одежду в аккуратный дорожный чемодан на кремовом кафельном полу.
— Эй! Не говори так при Максе, а то он станет еще более надоедливым.
— Но... — взгляд мужчины заметался по комнате, словно в поисках неоспоримого, неопровержимого барьера или красного знака «СТОП», — ...ты же знаешь, мы не можем уснуть, если не вместе, малыш.
В голосе Мью прозвучали жалобные нотки.
— Малыш? Кто тут малыш? Я иногда забываю, — притворно-усталым тоном проворчал Галф, меняя положение и приседая, чтобы наконец застегнуть молнию на собранной сумке.
Мью властно похлопал по диванной подушке рядом с собой и протянул:
— Иди сюда, и я тебе напомню... — в качестве бонуса он подмигнул и прикусил нижнюю губу.
Подняв бровь, но сдерживая смех, юноша подошел к нему, проигнорировал диванную подушку и уселся на колени лицом к мужчине.
— Мью Суппасит, может, в спальне ты и папочка, но, клянусь, в любом другом уголке квартиры ты ведешь себя как ребенок.
— Не ребенок, Галф, а только ТВОЙ ребенок. Все остальные должны бояться большого... злого... меня, — он целовал младшего в губы после каждого слова, а затем нежно, собственнически обхватил его лицо руками, прежде чем озорно добавить: — И с каких это пор мы называем друг друга так только в спальне?
Затем губы Галфа нашли его — на этот раз не для того, чтобы чмокнуть, а для того, чтобы поцеловаться взасос, с открытым ртом, с высунутыми языками, обмениваясь слюной, сталкиваясь зубами, целуясь со всей страстью.
Когда они наконец оторвались друг от друга, тяжело дыша, словно два притянутых друг к другу магнита, Мью грубо провел большим пальцем по завораживающим пухлым розовым губа. Пристальный взгляд был устремлен только на них, как у льва перед тем, как он набросится на свою жертву.
И старший заговорил тихим голосом, но не настолько тихим, чтобы скрыть заметную дрожь от сдерживаемого волнения:
— Знаешь... я подсел на твои губы.
— Только на губы? — Галф расцвел под этим проницательным взглядом и схватил руку Мью, погружая длинные пальцы в ожидающий их влажный жар своего рта. Жадно посасывая фаланги, он не сводил глаз со старшего мужчины, не скрывая своих намерений.
— Не только на них. У меня есть и другие зависимости.
— Какие?
Мью резко притянул юношу к себе — по телу того пробежала дрожь — и прошептал ему на ухо, дразняще покусывая мочку:
— Я без ума от каждого сантиметра твоего тела, внутри и снаружи.
Галф всхлипнул и уткнулся лицом в шею Мью, его лицо и уши покраснели.
— М-м-м... Папочка... — его бедра начали неосознанно покачиваться, что к тому моменту стало привычным, в такт твердому бугорку, который сильно набух под его ягодицами.
Но как раз в тот момент, когда руки старшего сжали соблазнительные бедра, чтобы ускорить ритм и усилить нисходящее давление и восходящее удовольствие от восхитительного трения, между ними закручивались спирали вздоха и стонов, когда постоянно кипящий жар снова начал разгораться, они вздрогнули, услышав резкий рингтон
— Уфф, блин, Галф, неужели ты не можешь найти мелодию, которая не вызывала бы множественные сердечные приступы каждый раз, когда она звучит?
Кауна позвонил сообщить, что он прямо за углом на машине с водителем, едет забрать своего товарища по команде для путешествия в аэропорт, как и было условлено заранее.
Повесив трубку после серии отрывистых «угу», Галф поднял глаза и увидел, что комичное выражение лица Мью вернулось с удвоенной силой. Он нежно вздохнул и поднес руку к щеке старшего, поглаживая ее большим пальцем в утешительном жесте.
— Что я могу сделать, Пи? Ты же знаешь, что твой отец полетит с нами в Манчестер. Он пробудет там все три дня, пока мы не отправимся на «Олд Траффорд» в воскресенье. Так что? Мне написать ему сейчас? «Уважаемый Кхун Джончевиват, к сожалению, я не смогу присутствовать на обязательной командной тренировке в рамках подготовки к финалу Кубка Футбольной ассоциации, потому что ваш сын отказывается вытаскивать свой огромный член из моей дерзкой задницы? А еще лучше — из задницы, которой вы владеете вместе со своими дружками-мафиози». Не думаю, что из этого что-то получится.
— Ты же понимаешь, что дело не только в этом, верно?
Смех медленно угас в карих миндалевидных глазах Галфа. Они смягчились, стали бесконечно глубокими и отразили внезапную искренность в глазах старшего мужчины, когда тот посмотрел на него.
— Галф, я...
Но стук в дверь, словно дятел, долбящий кору дерева, снова прервал их — дела Северных земель (или, быть может, сердца) пришлось отложить — когда приглушенный голос Кауны осторожно прозвучал из-за двери:
— Галф? Ты уже готов? Водитель ждет твою сумку. Уже поздно.
//
Облака цвета сахарной ваты — роскошное, чистое белое пространство, похожее на нетронутый снег на лужайке для крокета перед величественным домом в одно из зимних утр, навеянных романами Остина. Галф прислонился головой к иллюминатору, а Кауна тихо храпел рядом с ним. Внутренний ребенок восхищался — он мечтал выпрыгнуть из окна и прокатиться по этому арктическому небесному одеялу, словно мог бы собирать пучки тонких ванильных облаков и бросать их, как снежки, в стаи самолетов, которые пролетали мимо, словно чайки, с сотней темных глаз.
Темные глаза.
Мерцающие, темные — почти черные — глаза в форме полумесяца.
Эта дорога быстро и незаметно привела его обратно к Мью: разве не так устроены все дороги в наши дни?
Галф резко перенесся — словно погрузился в печально известное зеркало Дамблдора — в то путешествие на другом самолете, где рядом с ним был Кауна. Как же его вены наполнялись ядом горькой, бессильной, разрушительной ярости, глубокого, тупого, оцепенелого одиночества — всеми симптомами настоящего страха — во время того перелета в Великобританию из Турции почти полгода назад.
Все казалось таким... другим.
У него появился не только дом, но и легендарная «тихая гавань» — хотя, как выяснилось, ни то, ни другое не являлось географическим местом. Он нашел их в объятиях Мью.
— Ты ведь понимаешь, что дело не только в этом, верно? — тяжелые слова старшего мужчины, сказанные ранее в тот же день, всплыли в памяти Галфа, словно силуэты теневых марионеток.
Они, конечно, говорили о сексе — и младший теперь нервно ерзал под авиационным ремнем безопасности, будто его заспанные, зомбированные соседи по салону могли сквозь наушники услышать его мысли или разглядеть на своих притупляющих мозг планшетах те самые образы, что так навязчиво вспыхивали в его воображении.
Спина Галфа выгнулась дугой от удовольствия, пока Мью трахал его: одна сильная рука с выступающими венами лежала у него на горле, а другая обхватила запястья младшего, удерживая их у него за спиной. Галф скулил и умолял: «Еще, папочка... ах, пожалуйста, еще!» И «Пометь меня» — ритуал между ними, во время которого Мью сосал и кусал плоть вокруг метки Ланга на его бедре, а младший — чувствительную зону с пулевыми шрамами на плече старшего. Они маскировали эти отвратительные пятна ненависти органическими татуировками... Он слышал прерывистые стоны старшего и его хриплое рычание от насыщения, когда Галф наполнился теплом его семени. Его слова, когда он кончил: «Такой красивый... нет никого лучше тебя, мой малыш».
Это произошло ранним утром, когда оба погрузились в сон под бархатным одеялом, не размыкая губ — поцелуй за поцелуем, потому что они никогда не смогут наверстать то время, которое провели в параличе ожидания, прежде чем их губы наконец-то встретились.
Но, «ты же знаешь, что дело не только в этом, верно?» — Галф с физическим сопротивлением (громкие протесты в виде сильного покалывания в паху) снова вернулся к этим словам.
«Дело не только в сексе», — хотел сказать Мью. Но, оглядываясь в прошлое, Галф с внутренней, тревожной, обнаженной откровенностью задавался вопросом: а было ли все так на самом деле?
— Десять минут до посадки, бортпроводники, десять минут до посадки, — внезапно раздался голос пилота в динамиках над головой, и самолет начал постепенное снижение, прорезая облачную страну чудес в небе и направляясь к Манчестеру. Широкие, распростертые белые крылья трепетали на порывистом ветру, словно безмятежно улетающие аисты из детства Галфа.
//
Команда «Челси» прибыла в свой кембрийский дом на берегу озера Конистон в приглушенном сиреневом полумраке сумерек. Африканские вилохвостые ласточки, словно миниатюрные хищные самолеты, пикировали вниз, чтобы полакомиться многочисленными крылатыми насекомыми, которые парили в воздухе над спокойными, гладкими, мистическими водами озера.
Галф затащил свои сумки и сумки Кауны в вестибюль. Его друг был слаб от укачивания, вызванного бесконечными поворотами на дорогах, ведущих из серого городского аэропорта в зеленую сельскую местность раннего лета. Их встретили носильщики, и команда собралась у стойки регистрации, чтобы заселиться. Началась суматоха: подписание документов в отеле, выдача ключей от номеров, жаркие споры в последнюю минуту о том, где кто будет спать. Галф не обращал внимания на этот гвалт и отправил Мью сообщение о своем благополучном прибытии, как и обещал. И где-то в этом хаосе, в какой-то момент, смутная, мимолетная мысль, слепо блуждающая в густых дебрях сознания Галфа, но вскоре забытая — казалось бы, неважная, — пронеслась: «Он что, таец? Или, может, китаец?»
Мужчина в униформе с зачесанными назад волосами и шрамом, пересекающим щеку над верхним углом верхней губы, слегка поклонился футболисту, забирая у него сумки, и на мгновение встретился взглядом с Галфом. От этого взгляда по телу молодого человека пробежала необъяснимая дрожь. Незнакомец двусмысленно ухмыльнулся, но улыбка не коснулась его немигающих, нечеловеческих, похожих на орлиные глаз. Он повернулся и понес багаж к лифтам. В сторону комнаты Галфа.