Часть 1
Небо заволокло темно-серыми тучами, которые, казалось, задавили бы любого неподготовленного. Но не ее: маленькая бледная девочка вышагивала по пирсу, поросшему многочисленными водорослями и облепленному многолетними ракушками. Пирс поскрипывал в такт дыханию, так как шаги были практически невесомыми.
Белая рука с тонким запястьем перебирала по воздуху, словно по струнам арфы. Будто бы это она управляла бьющим в лицо холодным ветром и плеском бессердечных вод океана.
Лицо ее было свинцово-белым и со слишком большими скулами и темными, практически как бездонные омуты, глазами. «Как у ведьмы» — посмеивался иногда друг ее отца и трепал девочку за щеку, словно не замечая практически ее отсутствия отсутствия и тяжелого, будто бы ускоряющего, и в тоже время блуждающего по комнате взгляда, который хотел зацепиться хоть за что-то. «Как за ветер», — именно так тогда подумала она в свои пять, оправляя кружева на длинном, не по возрасту платье. Ей оно просто нравилось.
Нет, лицо с болезненным цветом даже для девочки с аристократичными корнями не казалось чересчур исхудавшем, болезненным, или, что самое страшное, мертвым. Просто девочка напоминала фарфоровую куклу. И она была здоровая, пусть описание ее бледности слишком подозрительно походила на описания истлевавших от болезни. Кирстен иногда говорили, что она похожа на дочку дьявола, — отец всегда оттаскивал ее за руку, которую только он не боялся взять: все остальные думали, что она сломается от простого прикосновения, или же они примут на себя вымышленное проклятье; и защищал от «невежественных соседок», которые только и умеют, что разносить лживые слухи.
«А лживые — как моя няня?» — няня, которую уже уволили, настойчиво советовала показать ее доктору, « — он ведь просто посмотрит на тебя и твоих странных кукол».
И вовсе куклы не странные, они просто русалки, поэтому они с хвостами из листьев, собранных в парке с папой, и так долго лежат в тазу. Ну может они и затухли, просто Кирстен очень давно не интересно играть с ними.
Особенно на «дочку дьявола» она была похожа, когда ноги в аккуратных белых гольфах идут идеально-маленькими, и в тоже время не боязненными шажками, ведущими к пропасти. Поступь была легкой и вовсе не дрожала или сбивалась от свирепого ветра или своеобразной для детей ее возраста припрыжки. «Но и я не ребенок», — девочка просто знала это.
Ветер, пахнущий океаном и рыбой, отбросил некогда прекрасные чёрные, а теперь сплошь иссечённые кудри на лицо, даже не заставив поежиться от холода или острого запаха обитателей соленой воды, от которой ту самую нянечку все время воротило. «Океан пахнет совсем не так, как море. Океан... — нормальный ребёнок сказал бы «страшнее», —... океан глубже и интересней. Как тот пруд». — И вовсе она не странная, она говорит чистую правду, а не глупые россказни ее врачей и странного мужчины с пенсне в чёрном наглухо застегнутом сюртуке.
У самой пропасти, упирающейся в темно-серую воду, девочка остановилась и, прищурившись, всмотрелась в грозящее разразиться грозой небо. Затем, взмахнув в странной манере руками, она развернулась на каблуках, вовсе не боясь запутаться в длинном накрахмаленном белом платье, в кармане которого лежал моллюск. «Кричен. Его зовут Кричен», — несмотря на свою смышлёность не по годам, она вовсе не хотела верить в то, что такое создание, как моллюск, без воды не сможет прожить и дня. Кирстен думала, что и она не сможет прожить ни дня без воды. А живет как-то — она теперь стояла лицом к дальнему берегу. Из толщи воды доносилась дивная песня, словно призывая девочку обернуться, вновь разметав волосы. «Будто бы кит. Обычные люди слышат пение китов? Наверное, жаль, оно ведь такое красивое...» — девочка выдавила из себя полуулыбку.
— Опять чудишь, Кирстен? — вся грозность и даже загробность девочки испарилась. Лицо озарила неуверенная, но уже улыбка радости и она стала напоминать обычного ребенка.
— Нет, папа... А ты уже уезжаешь?
— Ты ведь не могла забыть, что да... — отец достал из волос дочери веточку. — Тебе никто не разрешал гулять в такую опасную погоду, да ещё здесь, Кирстен!
— Да... — но Кирстен сама себе разрешила.
Отец, некогда жизнерадостный, а теперь поникший высокий мужчина с поседевшими от стресса, раньше густыми каштановыми волосами, тяжело вздохнул и прикрыл свои покрасневшие больные глаза цвета позднего гречишного мёда. Он и любил осень, а его дочурка любит шторм. Наверное, он вымотался и истощён. От чего?
— Кирстен, до моего отплытиях осталось совсем немного.
На приплывающем корабле несколько раз отозвались глухими ударами часы. «Наверняка резные, с лаковым дном и красивой лепниной той птицы, как дома», — а был ли у неё дом?
—«Дин-дон», — словно подтверждая или отрицая, отстучали часы. В небе несколько враждебно, как ей показалось, пролетел ястреб. Чепуха, как можно враждебно лететь?..
— Дин-дон, — повторила Кирстен, и ее голос, доносящейся как сквозь толщу воды, прозвучал чисто и четко, разрезая непрерывный шум волн. Так, будто бы он был изначально подогнанным под музыку шторма и давящее безмолвие вокруг.
***
Весело смеющаяся румяная девочка нахлобучила на голову капитанскую фуражку и держалась подрагивающей пухлой рукой за полупрозрачную штору.
— Так держать, товарищи! Эмили, закрой глаза, если так страшно. — ей показалось, что кукла моргнула в знак согласия своими выпуклыми голубыми глазами, не в силах вновь пойти, повинуясь воле ключа, заводящего механизм, ведь сейчас она была русалкой и плавала в большом тазу. — Все на борт, — охрипшим голосом проговорила малышка, смешно сдула с лица непокорную прядку волос, а затем нелепо взмахнула руками, словно дирижируя невидимым оркестром.
Рассмеявшись, она все-таки оступилась и слетела с «обрыва». Кудри хлестнули ее по лицу, а ноги неловко зацепились за табуретку.
Огласив пол глухим стуком, девочка нахмурилась: — Ой. — Она заворочалась, потирая бок. — Надо, чтобы няня не услышала шум, а то опять станет сварливой. — Глаза скользнули по книжной полке, где вместо плюшевых медведей, в банке находились хризалиды бабочек. «Мне больше нравятся рыбы, но и она будет очень красивой. Надо потом ее как-нибудь назвать»
В окно несколько раз постучали. Кирстен («это точно она? Я не устану задаваться этим вопросом») подскочила и вприпрыжку, постукивая маленькими чёрными туфельками с круглыми носиками по паркету, подбежала к окну.
— Опять ты? — рука отворила недавно вымытый от ржавчины шпингалет на окне. Ястреб довольно вжался клювом в свои нежно-кофейные перья на груди, а затем слетел с ветки и проскользнул в комнату.
— Ну и как я тебя... — Кирстен озабоченно вздохнула. — Ястребок? — тот, словно оскорбленных столь фамильярным отношением, недовольно клацнул внушительно-острым клювом.
— Хорошо-хорошо... Но что ты хочешь? — Кирстен потянула к птице свои руки в длинных и свободных сиреневых рукавах, украшенных сушёными цветами. И что, что они скоро осыплются. Это теперь ее любимое платье.
Но было поздно: вольное животное устранилось от прикосновения и вылетело из окна, с потоком воздуха занося в комнату запах цветов, пшеницы, свежего хлеба из пекарни Диккенсов и... запах соленой воды? «Что за странные набор... И разве крылья ястреба настолько сильные и крепкие, что так сильно волнуют воздух душной детской?»
Да и учитель говорил ей с видом всезнающего человека, протирая моноколь и оправляя воротник, что птицы не видят стекло — следовательно, он должен был врезаться...
— Кирстен! Боже мой, вы загоните в детскую комаров, их развелось бесчисленное множество, немедленно закройте окно! — провозгласила вбежавшая в приоткрытую дверь няня: тощая женщина в белом платье, на котором она вечно боялась посадить пятно и за которое ее упрекали остальные работницы дома. Она попутно бешено жестикулировала руками: — и что с вашей куклой? И почему разбросаны игрушки?
Кирстен обреченно прикрыла глаза, стараясь прислушиваться не к брани няни и возможно будущей гувернантки, а к еле слышному тиканью часов за стеной, к которой были прицеплены ее неумелые зарисовки морского дна — «не морского, а океанского», — поправила сама себя девочка.
Из другой комнаты раздались размеренные удары часов, тех самых, в которые она, будучи совсем маленькой, любила залазить и прятаться от няни. И те самые, в которых живет очень красивая деревянная кукушка, которая в ее снах к тому же оживала. «И совсем не как этот вредный ястреб, ведь как только он появился в моей жизни, я перестала видеть во снах миссис Кукушку!» — У нее скоро должны были появиться птенцы и так как в воображении девочки она была хорошей, она бы сама их воспитала бы, а не свалила на чужую голову. «Подобно моей маме» — после рождения младшего братика та слегла с мигренью и воспитание старшей дочери повисло на отце и этой отвратительной няне, так как только она согласилась работать за предложенную сумму.
— Дин-дон, — наконец раздался последний удар часов.
«Дин-дон!» — пронеслось у нее, и совместно у Мелори в голове.
А за окном с нехарактерным для тихой деревушки Туманного Альбиона громким плеском, в мутную и затхлую толщу воды пруда влетел ястреб. Зелёные воды заколыхались и проглотили птицу, тина разошлась в кругах. Вскоре все затихло, о произошедшем напоминал только вновь появившейся странный запах и качающиеся камыши.
Кирстен усмехнулась, беря в пухлую ладошку манжет няни, отчего по ее телу прошла крупная дрожь.
~~~~~~~~~
Ну вот... честно, я и сама не знаю, что хотела этим донести. Мелори — ей снятся странные сны про Кирстен. В первоначальном варианте там намудрено с философией и временной сетью, и в расследовании ястреб играет не малую роль. Может когда-то и напишу (нет). Так что это просто мистическая история