19. Дружба? Нет.
На заднем дворе школы, куда редко кто заходил, воздух был тяжелый и густой от напряжения. Ветер чуть шевелил листву, будто тоже чувствовал, что в этой части мира что-то меняется.
Лейла стояла сжав кулаки, её щёки пылали, а голос звенел от злости и уязвимости:
— Ты постоянно всё портишь, Джуниор!
— А ты думаешь, у тебя всё идеально, да?! — парировал он, шагнув ближе, тоже в гневе. — Я делаю всё, чтобы быть рядом, а ты то холодная, то игнорируешь, то будто не хочешь знать, что я вообще есть!
Лейла фыркнула, и её голос дрогнул:
— Потому что я не знаю, как себя с тобой вести, ясно?! Ты слишком... ты слишком близко, и это пугает!
— Так скажи, чего ты хочешь, Лейла?! — Джуниор поднял руки в отчаянии. — Ты хочешь, чтобы я ушёл? Чтобы перестал с тобой разговаривать? Я не телепат!
Слёзы подступали к глазам, но Лейла сдержалась, ярость давала ей силы.
— Я не хочу быть твоей подругой!
На секунду мир словно остановился.
Тишина звенела между ними.
Джуниор застыл. Его лицо опустело — не от злости, а от шока.
Он не думал, что их ссора может вот так закончиться. Всё рухнет. Просто... перестанет быть. Он медленно выдохнул:
— Ч-что?..
Но Лейла не позволила себе молчать дольше. Сердце билось громче, чем её страх.
— Я не хочу быть твоей подругой... — повторила она уже тише, дрожащим голосом, — я хочу целовать твои губы.
Теперь уже он замер.
Секунда.
Другая.
Их взгляды сцепились. Молчание было оглушающим. Лейла вся горела внутри, в груди что-то перевернулось.
А Джуниор смотрел на неё... как на свет. Как на что-то невозможное.
И наконец, медленно, будто боялся спугнуть её, он подошёл ближе, протянул руки, обхватил ладонями её лицо — мягко, бережно.
— Скажи это ещё раз, — прошептал он, голосом, в котором дрожала эмоция.
Лейла сглотнула. Губы дрогнули.
— Я хочу целовать тебя, — прошептала она.
Он не стал больше спрашивать. Не стал торопиться. Лишь склонился к ней, дыша с ней одним воздухом.
И медленно, с лёгким касанием, их губы соприкоснулись.
Сначала осторожно, будто боялись сделать что-то неправильно. Потом — чуть глубже, чуть настойчивее, с той самой нежной тоской, которую они копили месяцами.
Он целовал её не как школьник, впервые почувствовавший влюблённость.
Он целовал её как кто-то, кто долго ждал, молчал, смотрел, наблюдал, и теперь наконец позволил себе быть рядом по-настоящему.
Когда они отстранились, он не убрал рук с её щёк. Его лоб прижался к её, и он тихо выдохнул.
— Знаешь, ты никогда не была просто «девочкой из класса», — начал он. — С первой секунды, когда ты зашла в тот кабинет и села рядом, с глазами, в которых был и страх, и свет, и какая-то космическая грусть — я понял, что ты будешь для меня больше, чем кто-либо.
Он заговорил как будто в стихах. И каждое слово ложилось на душу, как лёгкое прикосновение.
— Ты сводила меня с ума, когда смеялась. Когда упрямо молчала. Когда прятала лицо в воротник кофты и делала вид, что тебе всё равно, а сама тихо смотрела на меня из-за тетради.
Ты — муза, которая не пыталась ею быть.
Ты — мой пожар и мой свет одновременно.
И я не хочу больше играть в «друзей».
Я хочу быть тем, кто будет первым знать, если ты плачешь, кто будет последним, кого ты обнимаешь на ночь.
Он замолчал, и в его глазах было всё — любовь, уязвимость, и такая теплая надежда.
— Позволишь ли ты мне любить тебя, Лейла?
Она не ответила сразу. Лишь смотрела на него, влюблённая до самых костей, и не верила, что этот момент реален.
Сердце грохотало в груди. Но не от страха. А от того, что в первый раз кто-то её выбрал. Не за маску. Не за то, что она говорила.
А за то, кем она была на самом деле.
Она медленно кивнула, не в силах говорить.
Улыбнулась.
И в глазах её сверкнули слёзы, но уже другие — светлые.
Джуниор снова коснулся её губ, коротко. Почти невесомо.
— Тогда ты теперь — моя, — прошептал он.
И мир вокруг будто перестал существовать.
Были только они.
Ветер, шевеливший волосы.
И школьный двор, который стал свидетелем их новой главы.