Ожог

Время тянулось медленно. Как нуга в шоколадной конфете, которую Харуто только что съел. Через считанные секунды коридоры наполнятся школьниками, и блаженные сорок пять минут, проведённые в полнейшей тишине, истекут. Учителям тоже требуется покой, но почему-то учащимся старшей школы, где Ватанабэ второй год работал учителем химии, до этого никакого дела совершенно не было. И даже неглядя на то что в этом году молодой учительский состав стал значительно больше, старшеклассники оставались неисправимы.

По крайней мере утро выдалось не таким плохим: небо было безоблачным, и присыпавший землю снег ослепительно искрился под лучами негреющего солнца. Они также падали сквозь жалюзи на учительские столы, по которым были разбросаны тетради учащихся и прочая документация. По почти полностью опустевшей ещё час назад учительской совершал моцион прохладный ветер и теребил эту макулатуру, и листья растений, и сами жалюзи, и записки, приклеенные на доску напоминаний, и волосы двух парней, сидевших порознь и занятых каждый своим делом.

Одна часть учителей преподавала в данный момент, другая заменяла не явившихся, третья же ушла домой на перерыв. Поэтому учительскую занимали только те двое.

Харуто, который немногим раньше закончил исправление в проверочных работах коэффициентов в реакциях горения, скользил взглядом по парню, что внимательно проверял домашнее задание какого-то класса. И всё думал, из-за чего они не заговаривали друг с другом уже целую неделю. Не то чтобы это было внове, но оставаться в неведении было неприятно.

Вскоре прозвучала мелодия, что давала знать об окончании урока. Вот сейчас мирную тишину опять пронзят высокочастотные крики школьников, и не будет от них спасения ещё последующие десять минут. Харуто откинулся на спинку стула, предчувствуя, что кто-то уже направлялся к ним, чтобы потревожить.

В класс зашла старшеклассница. Поклонившись Харуто, направилась к столу учителя математики, которому вечно строила глазки ради хороших оценок и вниманием которого пыталась завладеть.

— Извините, пожалуйста, Канемото-сэнсэй, но вы здесь, наверное, ошиблись, — голос был совсем неуверенным, но она то и дело что зыркала на учителя блестящими глазами.

Тот не без раздражения, но взглянул на протянутую тетрадь. Это была самостоятельная работа, далеко не идеальная, исчёркнутая вдоль и поперёк красными чернилами и абсолютно не подающая никаких надежд. Разве что последний номер решён подозрительно правильно.

— Ты думаешь, у меня могут быть ошибки в расчётах? — строго взглянув на ученицу, задал вопрос светловолосый. — Твой изначальный ответ был правильным, но ты зачеркнула, послушала кого-то другого. Впредь думай своей головой, а не списывай. Если уяснила, то свободна.

Прижав тетрадь к груди, старшеклассница ещё раз извинилась, поклонилась и поспешно покинула учительскую, видимо, вконец расстроенная таким холодным к себе обращением.

Йошинори вздохнул и потёр глаза, прежде чем вернуться к своим делам. И буквально через пару секунд в учительскую заявился один из весьма запомнившихся Харуто старшеклассников, отвлёкший его от грызения ручки и неотрывного слежения за другим учителем.

Ким Джункю — иностранный студент, сгусток чего-то навязчивого, но дружелюбного, любопытного, но чересчур, и неумолкающего, зато беззастенчивого. Он являлся тем самым типом людей, которые не чувствуют стыда, не знают мер и границ, но вместе с тем открытые и на позитиве. Джункю не боялся обращаться к Харуто, когда чего-то не понимал или возникали какие-то вопросы, как сейчас.

— Ватанабэ-сэнсэй, я к вам по делу, — с ходу начал парень, даже не достигнув стола учителя. — Вы пока мои ошибки исправляли, сами, похоже, одну допустили. Смотрите, здесь посчитано неправильно, а это, между прочим, сильно повлияло на формулу в ответе!

Улыбнувшись, Харуто охотно проглядел это проблемное место и ответил:

— Так уж и быть, мы с Канемото-сэнсэем обсудим это, и я верну тебе тетрадь, ладно?

— Да! — Джункю лучезарно улыбнулся и, не забыв поклониться, скрылся в людном коридоре.

Шумно вздохнув и усмехнувшись своим мыслям, брюнет поднялся из-за стола с тетрадью Кима и парочкой других под мышкой.

— Пойдёмте, Канемото-сан, посмотрим на эту ошибку, — ехидно окликнул Харуто и медленно пошагал к выходу, вынуждая Йошинори нехотя пойти следом.

Харуто не только учитель химии. Он ещё и педагог-организатор, который обычно планирует различные мероприятия по праздникам и особенным дням для учащихся. Этим многие ему обязаны, ибо работу свою он выполнял на отлично. Все школьники считали его самым лучшим учителем, какой только может быть, поскольку с ними он был на одной волне, вёл себя вполне свободно, с первого же дня работы в школе зарекомендовал себя как учителя с отменным юмором и нашёл общий язык со всеми классами, у которых преподавал. Однако для педагога-организатора важно личное пространство, поэтому теперь у него был свой кабинет, где Харуто, несмотря на желаемый покой и простор мыслей, проводил времени меньше, чем в учительской.

Кабинет был тёмен. Пыль осела на все поверхности, на столе покоилась газета трёхмесячной давности и кофе, по меньшей мере сделанный недели две назад. На книжных полках полный кавардак, будто бы хозяина кабинета ни коим образом не волновало, как, где и что будет располагаться в его «владениях». Впрочем, для Йошинори видеть такое было не впервой.

Бросив стопку тетрадей на широкий стол из темного дерева, Харуто наполовину отвесил шторы и приоткрыл окна, дав помещению глоток свежего воздуха. Тем временем Йошинори опёрся о стол со сложенными на груди руками и наблюдал за брюнетом, можно сказать, враждебным взглядом. Поймав его, тот подошёл к парню вплотную, нисколько не находя в своих действиях недозволительного, и одним махом посадил его на стол перед собой. Харуто гладил бёдра, талию, плечи, пока губы находили чужие и смыкались на них, нежно, выражая те чувства парня, которые обязаны были показать, насколько каждая минутка рядом с Канемото для него дорога. Но Йошинори не отвечал, хотя и позволял продолжать это.

— Эй, что-то не так? — отстранившись, потому что почуял что-то неладное, спросил Харуто.

Йошинори по-прежнему смотрел на него отстранённо. Он никогда не отличался добротой и строгий взгляд бросал всюду, куда не взглянет, но вблизи Харуто смягчался, пускай и не переставал быть настороже. Однако сейчас не было даже этого.

Воздух казался спёртым, хотя январский ветерок был не так уж добросердечен в эти дни. Но Харуто покорно дожидался ответа, потому что знал: дважды спрашивать ни к чему.

Как видно, Канемото не чувствовал себя стеснённо, ибо оставался сидеть на месте. Иначе бы терпеть не стал и мог даже броситься наутёк, когда бы ситуация не нравилась категорически.

— Нам крупно повезло, что здесь нет окон в коридор, — наконец последовало за коротким молчанием. — Ты понимаешь, что будет, если кто-то увидит? Если хоть один ученик застанет нас вдвоём? Он расскажет друзьям, а может и родителям. Они доложат директору, и всё может сойтись не просто к увольнению, а к уголовной ответственности, Харуто.

— Но здесь нет окон и я запираю дверь на замок, — ответил брюнет. Подался чуть вперёд, намереваясь поцеловать, но Йошинори поджал губы и всё ещё отнекивался. — Ты чего такой нервный?

Тяжело вздохнув, светловолосый поник ещё больше.

— Не знаю, много всего… И ещё наша ссора на корпоративе…

— Так ты поэтому не говорил со мной неделю? — усмехнулся Харуто, заглядывая парню в глаза.

— Я ужасно себя чувствую после этого, — сдавленно промолвил тот. — Но пойми, я правда не хочу, чтобы кто-то знал о нас. Не столькими осуждениями и насмешками, сколькими проблемами мы обзаведёмся.

— Вот скажи, кто может нас достать в моём же кабинете? Нас нигде вдвоём почти не видят. Да и неужели мы как коллеги не имеем права находиться рядом и общаться? Смех разбирает.

— Ты прав… — признал Йошинори и тут же вскинул голову. — Но что насчёт ссоры?..

— Я уже и забыл про неё, — отмахнулся Ватанабэ, мягко улыбнувшись. — Просто не будь так щепетилен, мы всё-таки не преступление совершаем. — Помолчав и последив за выражением лица Йошинори, спросил: — Хочешь тут ещё побыть?

Светловолосый уверенно кивнул и на этот раз постарался расслабиться. Харуто положил его руки на свои плечи, вновь устремился вперёд. Теперь Канемото не препятствовал поцелую — напротив, отвечал пылко. Ощущая, как руки брюнета приподнимали рубашку и водили по торсу, а губы не переставали покрывать поцелуями область шеи, Йошинори разрешал себе забыть о всех писаных и неписаных правилах. В стенах этого кабинета они с Харуто были вместе, наедине, где вряд ли много кому был резон тревожить педагога-организатора и учителя математики, к которому и вовсе боялись подойти вне урока.

Йошинори дышал прерывисто, неровно, потому что всегда с лёгкостью поддавался малейшим заигрываниям Ватанабэ. Их поначалу трепетный и робкий поцелуй вскоре приобрёл нетерпеливый и безудержный оттенок порывов к чему-то иному, большему. Харуто отстегнул первую пуговицу на рубашке Канемото, но дальше идти не стал — лишь привлёк его ближе и зарылся носом в шею, едва ли не теряя терпение. Через некоторое время Йошинори почувствовал боль в шее и ежесекундно понял, в чём дело.

— Ай, Харуто! Зачем так высоко? — внезапно воскликнул он, ловко слез со стола и кинулся к зеркалу разглядывать своё отражение.

Брюнет сию минуту оказался рядом, вставая позади. Канемото беспокойно оглядывал шею, и багровое пятно, конечно, бросилось в глаза моментально. Он провёл по нему пальцами, сдерживая судорожный выдох, и так растерялся, что Харуто ощутил некий укол вины. Оттянув ворот нежно-голубой рубашки, светловолосый заметил ещё несколько пятен, но не таких броских. А те, что Харуто поставил чуть больше недели назад, стали уже невидны. Да они бы заметны и не были благодаря вороту, а вот тот, верхний…

— Даже замазывать бесполезно. Все и так поймут, — хмуро произнёс Йошинори, снова оглядывая шею в зеркало.

— Если будешь намеренно прятать, это, скорее всего, вызовет подозрения. Так что просто делай вид, что этого вообще нет.

— Придурок, ты специально, да? — резко развернувшись к брюнету, спросил Канемото.

— Брось, кому вообще в голову взбредёт связывать этот засос со мной?

Ответа не последовало, и тогда Харуто обнял парня со спины, дыша в шею так, что у второго бежали мурашки по всему телу. Затем ещё раз поцеловал сделанное им же пятнышко и сказал:

— Ну что ты так нервничаешь?

— С тобой ужас как неудобно встречаться.

— Да ну? — это было сказано в самое ухо, что подействовало на светловолосого, как и ожидалось.

Вид у обоих был по-романтически небрежен: выбившиеся пряди, неаккуратная и кое-где смятая одежда.
Харуто, которого ничуть не трогали пустые законы, Кодексы Учителей и всё в том же духе, доказывал парню, что совершенно ничего преступного в этом нет, тем более что в его кабинете они уж точно вольны были делать всё, что пожелают.

Брюнет осторожно прислонил Канемото к стене, пока они стояли прямо у окна, и заново принялся прохаживаться губами по нежной коже щёк, шеи, отчётливо слыша уже так скоро в очередной раз сбившееся дыхание парня. Йошинори положил руку на грудь Ватанабэ, чувствуя небывалый жар, и заметил, как простых томных поцелуев становилось недостаточно. И было не справиться с этой тягой, не справиться со всеми разом нахлынувшими чувствами. Но вопреки желаниям, ничего большего, чем то, что происходило сейчас, они не имели права совершать.

Вдруг дверная ручка повернулась, но никто зайти, очевидно, не смог. Несколько раз постучали. Харуто сдержался от ругательства и взглянул на Йошинори, который перепугался до смерти. Немного оправившись, они вышли вместе и увидели около кабинета Ким Джункю.

— Прошу меня извинить, Ватанабэ-сэнсэй. Мне просто нужна тетрадь позарез… то есть, сильно нужна. Можете её вернуть?

— Да, конечно… — брюнет вернулся уже с тетрадью старшеклассника, ошибка в которой, конечно, исправлена не была.

— Ой, Канемото-сэнсэй, у вас что-то на шее, — с глазами по пять копеек вставил Джункю, перед тем как уйти.

— Ожог плойкой, — механически ответил светловолосый, что за пару секунд до выхода придумал объяснение.

— Тогда осторожнее будьте. Извините за беспокойство!

Когда парень скрылся за поворотом, Харуто со скрещенными руками на груди усмехнулся и повторил:

— Ожог плойкой…