Деградация|вигуки

— Что ты чувствуешь сейчас? Тебе грустно?

Тишина поглотила комнату, и столь неуместный вопрос утонул в пропасти между врачом и пациентом. Юноша сидел в кресле и не двигался, смотрел куда-то мимо собеседника, а выражение лица подсказывало, что он и вовсе не обратил внимание на чужие слова. Скорее заскучал и жаждал как можно скорее уйти.

— Ты проходишь стадию отрицания, поэтому игнорирование любых фактов, подтверждающих реальность — это нормально, — сделал ещё одну попытку альфа, затем что-то записал в блокнот и снова посмотрел на омегу. — Хочешь помолчать? Давай сделаем это вместе, и, если тебе придут на ум какие-то мысли, ты можешь ими поделиться.

И снова тишина. Монотонная, не слишком напрягающая, но абсолютно бессмысленная и бесцельная. Чонгук убито смотрел в окно на гуляющих в парке людей, предаваясь своим мыслям, будто его совершенно не интересовало происходящее вокруг. Так могло показаться с первого взгляда, если бы не детали, за которые ловко цеплялся зоркий взгляд врача.

Как правило, в кабинете психолога всё должно успокаивать, но при повышенной тревожности даже тонна транквилизаторов не приведут к полной гармонии с собой. Сейчас омега не хотел вспоминать о причинах, по которым оказался здесь, но куда сильнее его выводили из себя не вопросы доктора, а мельтешащий шум. Шары Ньютона, стоящие на столе, стучали слишком громко, солнце слепило сквозь занавески, белая больничная одежда, которую одели на Чонгука пока он спал, навевала дурные мысли и жутко хотелось, чтобы люди за дверью, ходящие по коридору, заткнулись. На самом деле, говорили они едва слышно, но у Чона словно обострились все рецепторы.

Лицо всё-такое же бесстрастное, но ладонь сжалась в кулак, и ногти стали слегка царапать деревянную ручку кресла. Психолог что-то снова записал в блокнот и удовлетворённо кивнул, хотя прогнозы его не воодушевляли.

— Чонгук, ты хочешь мне что-нибудь сказать? — мягко спросил мужчина, поразительно убаюкивающим тоном. Омега видел в своей жизни не так много психологов, но точно знал, что они мастерски умеют подбирать нужную интонацию, оказывающую воздействие на подсознание лучше всяких нейролептиков. Их в универе этому учат или это профессиональная деформация? — Пока ты не начнёшь говорить, я не смогу тебе ничем помочь, понимаешь?

— А вы дайте мне ещё дозу клозапина и потом спросите, как я себя чувствую, — бесцветно произнёс юноша, вяло роняя руку на бедро. Это были его первые слова за весь сеанс и время пребывания в кабинете. Альфа поджал губы, но сохранил невозмутимый вид.

— Мы вынуждены давать тебе такие мощные лекарства, чтобы подавить нарастающую депрессию и избежать суицидальных последствий. К сожалению, твоё состояние даёт яркие предпосылки к подобному исходу, — мужчина осёкся и решил не продолжать, но только потому, что Чонгук его почти не слушал. — К тому же, ты был буйным и ударил санитара. У него рассечена бровь.

— Он пытался меня раздеть и вколоть какую-то дрянь, — Чонгук громко вздохнул и отодвинулся к спинке кресла. Сердце в груди заходилось от стука, тревоги, страха, боли, безысходности, отчаяния. Все эмоции сжались комочком возле сердца, притеснённые действием лекарств. Лекарства — это не лечение, а лишь временная мера, но стоит их прекратить пить, и начнётся вакханалия. Чувства заполонят тело. Как стая пираний разлетятся повсюду и будут сжирать, пока от Чонгука ничего не останется. Омега хмыкнул и равнодушно пожал плечом, не замечая, как психолог вновь что-то записал.

— Это его работа.

— А мне насрать. Сегодня он снова пытался до меня добраться. Подойдёт ещё раз, бить буду сильнее. Почему вы все не можете просто оставить меня в покое? — омега говорил так отчаянно, но лицо оставалось пустым. Бледный и исхудавший юноша больше походил на призрака, чем на человека. Нейролептики высасывали из него последнюю жизнь, лишали возможности скорбеть и переживать утрату. На лице чистый лист, в сердце огонь, в глазах безмерная боль.

— Санитарам пришлось тебя связать, чтобы вколоть лекарство, — с сожалением произнёс мужчина, оставляя вопрос пациента без ответа.

— Да, вы обращаетесь со мной, как со скотом. Накачиваете, связываете, заставляете ходить на групповые сеансы и слушать нытьё этих неудачников. Эти люди, сидящие в кругу у психологов, безнадёжны. Их основная проблема — они сами, а их жалобы — это полная хуйня, — Чонгук хмыкнул и облизал потрескавшиеся и болящие от ранок губы. — А потом вы спрашиваете, как я себя чувствую. Меня тошнит от всего этого...хотя, я также знаю, что это дядя подаёт вам идеи. Слышал, как он говорил про реабилитационный центр. Если бы меня упрятали в психушку, его жизнь стала бы гораздо проще.

— Господин Ким очень переживает за тебя, — альфа убрал блокнот на столик и, сложив руки на кресле, озабоченно посмотрел на пациента. Чонгук был очень плох, ему крайне необходим длительный курс лечения, но он закрылся в себе, все эмоции выводит в гнев, никого к себе не подпускает, а это чревато последствиями. — Твой дядя никак не может повлиять на лечение, так как он ещё не взял над тобой опеку. Он оплачивает лечение, но все решения принимают органы опеки.

Чонгук изумлённо поднял глаза на врача. Такая резкая смена эмоций мужчину впечатлила, и он подвинулся ближе, надеясь, что смог подвести юношу к диалогу. Может быть, сейчас он чем-то поделится. Хотелось узнать, что Чонгук помнит о случившемся, чтобы понять насколько его это травмировало.

Тела родителей Чонгука нашли только два дня назад. Их вынесло прибоем на берег за скалами, и береговая охрана случайно заметила что-то между камнями. От долгого пребывания в воде кожа начала отслаиваться и приобрела синий цвет, кое-где тела уже вздулись и начали гнить. Обмотанные тиной и изуродованные до неузнаваемости. Чонгуку не следовало этого видеть, ему никто и не показал. Сокджин опознал обоих, но во время вскрытия врач вынес пугающее заключение. Альфа утонул, о чём свидетельствовала вода в лёгких. А вот омега...с ним всё было сложнее. У него было сквозное ранение. Живот пробило осколком, в результате чего он и умер прежде, чем утонул. Страшно то, что когда Чонгука доставили в больницу, на его теле была кровь его папы.

Психологу надо было знать, что об этом помнит юноша. Но, как бы он не подбирался к этой теме, в ответ лишь тишина.

— Джин ещё не оформил опеку? — единственный вопрос сорвался у юноши и лицо вновь посерело, теряя всякий интерес к происходящему. Если бы не глухая тишина внутри, наверное, сейчас омега испытал бы разочарование. Мужчина поджал губы, осознавая собственную ошибку. Не стоило этого говорить вслух, но что сделано, то сделано.

— Чонгук, ты осознаёшь, что случилось? Мне надо знать, что ты в силах смириться с реальностью и принять произошедшее с твоей семьёй, — мужчина с надеждой взглянул на пациента, но никакой ответной реакции. Чон всё также смотрел мимо. Он даже не вздрогнул при упоминании родителей. — Пожалуй, на сегодня можем закончить. Попробуем поговорить завтра.

Мужчина грузно вздохнул, нажал на кнопку и дверь кабинета открылась. Зашёл санитар, дождался, когда Чонгук поднимется с кресла, и повёл его обратно в палату. Они все его обманывают, говорят, что это просто больница, просто лечение, а сами накачивают успокоительными и не дают одному гулять по парку, ходить по коридорам или просто в туалет. Вы когда-нибудь справляли нужду при постороннем человеке? Чонгук каждый день. Сидеть на унитазе и смотреть в спину кого-то постороннего уже вошло в привычку.

Они думают, он наложит на себя руки, отнимают острые предметы и следят за каждым движением. Ирония в том, что Чонгуку пока ещё не приходили в голову подобные мысли, но чем чаще он слышал о своей склонности к суициду на фоне депрессии и потрясения, тем сильнее сам начинал верить, что у него это есть. Складывалось ощущение, что врачи пытаются его не вылечить, а напротив убедить в том, что он болен. И Чонгук правда начинал сомневаться в собственной адекватности.

Возможно, он в это поверил. Возможно, и правда захотел умереть, но ещё не осознал. Когда Чонгук выпишется из больницы, и действие лекарств закончится, то мысли о смерти бесконечной пластинкой заиграют в голове пёстрыми красками. И отгонять их изо дня в день непомерный и неблагодарный труд, высасывающий последние силы. Но это позже, а пока он всё ещё в больнице под убойной дозой лекарств.

Прошла всего неделя с катастрофы, всего четыре дня как он очнулся и встретился с Джин-хёном после нескольких лет. Он правда ещё не понял, что случилось: растерян и напуган, а вокруг чужие люди. И этот человек, называющий себя его дядей, на самом деле плевать на него хотел.

Психолог думает, что Чонгук наполнен агрессией и злобой. На самом деле его переполняют пустота и одиночество. Тяжело всё это, эмоции не всегда поддаются описанию. Иногда, чтобы их понять — проще пережить, но есть и те эмоции, которые переживать не стоит. Эмоции Чонгука сложные и опасные, как только что заточенное лезвие ножа.

Чонгук шёл за санитаром в палату и думал об опеке. Он сделал ставку, что Сокджин не заберёт его, раз не сделал этого до сих пор. Чонгук настраивался, что следующие несколько лет проведёт в каком-нибудь закрытом центре для ненормальных или в приюте. Он бы поплакал, да только подобная участь не вызывала в нём ни страха, ни отвращения. К собственной жизни пробудилось какое-то смутное безразличие. Это чувство было новым и даже немного нравилось омеге.

Дверь палаты открылась, и юноша прошёл в просторное помещение, залитое светом. Одинокая постель, мягкое кресло, в котором Джин проводил большую часть времени днями и ночами, и дверь, ведущая в туалет. Больше внутри ничего не было. Раньше ещё стояли стул, тумбочка и напольная вешалка для одежды, но всё убрали ради «безопасности» Чонгука.

— Вы можете идти. Я за ним присмотрю, — хён встал с кресла и дождался, когда санитар уйдёт, оставляя их вдвоём. Джин выглядел не лучше больного племянника. Не выспавшийся и уставший, с мелкой щетиной на лице сейчас он выглядел постаревшим лет на пять. Под глазами залегли морщины, бледное лицо с жуткими мешками, и при всё этом комнату заполнил приторно сладкий запах ванили. Омега так замотался, что не успевал принять душ или побриться, а про подавители вовсе забыл. Таблетки пылились дома где-то среди его вещей.

Чон залез на постель и, сложив руки на груди, уставился в потолок, понимая, что ему предстоит ещё один день в тишине пустой комнаты. Казалось бы, сон единственное спасение, но стоило закрыть глаза, и он возвращался на неделю назад, переживая худший эпизод снова и снова. Теперь стало понятно как это, когда жизнь разделяется на «до» и «после». Только впереди так мрачно и пусто, что отчаяние захлёстывало с головой. Чонгук не знал даже того, что с ним будет через час. Как он мог осмелиться рассчитывать на лучшее в далёком будущем?

Эмоции комом застряли в горле, хотелось их выпустить, но не получалось. Ночью, когда Джин спал, омега ходил в ванную, закрывался и пытался разрыдаться, чтобы стало немного легче, но не проронил ни одной слезы. И это приводило его в ярость, которую он проецировал на окружающих. Просто хотел их отпугнуть, чтобы не подходили, не прикасались, не говорили ничего. Родителей уже к жизни не вернуть. И время назад не перемотать. Так чем они смогут помочь?

Юноша перевернулся на бок и подложил руку под голову, замечая на себе встревоженный взгляд хёна. Джин молчал, теребил рукава рубашки и о чём-то глубоко размышлял. Между бровей залегла морщина, взгляд был тяжёлым и вдумчивым. Этап неловкости они прошли, сейчас было уже не до реверансов. Ким пытался быть терпеливым, но часто забывался, что перед ним не бизнес партнёры и не подчинённые, а всего лишь подросток...его родная кровь. Мог быть чрезмерно требовательным, иногда жёстким, периодами они совсем не понимали друг друга. Выстраивать отношения с племянником было неимоверно трудно, будто между ними воздвигли Великую Китайскую стену. Снести не получится, в обход слишком долго, поэтому, стоя по разные стороны, один кричал во всё горло, чтобы его услышали, а второй спрятался, молчал и не отзывался.

Сокджин прежде никогда не имел дело с подростками, детьми и в целом его окружение состояло из людей его возраста или старше. Что говорить? Как себя вести? Они друг другу чужие, и кровных уз мало, чтобы называться семьёй.

Двое людей, потерявшие близких, теперь испуганно смотрели друг на друга. Они оба по-своему покалечены и страдают. Потребуется много времени, чтобы залечить раны и отпустить.

— Может быть, ты поспишь? — омега нахмурился и растормошил рукой волосы, делая шаг к постели. Он протянул руку и хотел поправить одеяло, чтобы укрыть младшего, но в какой-то момент передумал и не стал прикасаться к Чонгуку. — Прошлой ночью ты почти не отдыхал. Если хочешь, я могу позвать медсестру и ....

— Обойдусь.

— Хватит нападать на медперсонал, — несдержанно воскликнул Ким, тут же сожалея об этом. Он очень устал, и, если бы Чонгук прислушивался к нему — было бы легче, но его каждодневные истерики выматывали похлеще мучительных приготовлений к похоронам и тихой скорби по почившему брату. Джину казалось, что если он не справляется с племянником сейчас, то что будет дальше? Разве сможет он чем-то ему помочь? Джин не готов нести такую ношу, он просто не предназначен для воспитания. Как плохой родитель, он только больше навредит Чонгуку. Тогда к чему такие жертвы? Глупость. — Твои постоянные драки и отказ пить лекарства будут иметь последствия. Хочешь, чтобы тебе приписали психоз? Прекрасно, тогда отправишься в другую больницу, и я не смогу никак помочь.

— Ты и не пытался.

Чонгук поджал губы и отвернулся к стене, самостоятельно закутываясь в одеяло с головой. Он свернулся в подобие кокона и прикрыл глаза, хотя спать и не собирался. Но так, по крайней мере, от него отстанут ненадолго.

— Эти люди пока ещё пытаются войти в твоё положение, но они не будут нежничать вечно. Таких, как ты, они видят каждый день, то, что для тебя трагедия, для них обычный вторник. Никого этим не разжалобить. Ты должен понять, что...

— Моё горе только моё. Никому нет до меня дела, — сухо процедил омега. — Я уже всё понял, хён, — Чонгук подтянул одеяло повыше, прячась под ним с головой и тем самым давая понять, что разговор окончен. В ответ услышал тяжёлый вздох и тихие шаги. Сокджин ходил по палате, что-то перебирал в своей сумке, судя по звукам, какое-то время листал журнал, потом набирал текст в планшете. Спустя минут пятнадцать у него зазвонил телефон, и он, решив, что племянник уснул, вышел в ванную, чтобы поговорить, но дверь не закрыл до конца.

Чонгук и правда дремал, но тихая мелодия его разбудила, и он пустым взглядом упёрся в стенку, непроизвольно ловя посторонние звуки за спиной. Сокджин говорил со своим юристом. Чонгук был уверен в этом, потому что дядя обращался к собеседнику «мистер Бартон».

— Я не смогу этого сделать, — запинаясь, полушёпотом произнёс омега. — Вы всё проверили? Уверены, что других родственников нет? — затем он долго слушал ответ и снова вздохнул, так будто был ужасно разочарован. — Не верю, что ничего нельзя сделать. Чонгуку нужна семья, и это точно не я.

Джин выслушал до конца ответ, бегло попрощался и прервал звонок. Затем раздался шум воды, он будто умыл лицо и вернулся обратно в палату. Чонгук зажмурился и не шелохнулся, даже когда на его голову легла тёплая ладонь хёна. Тот погладил его по волосам, чудный порыв ласки прекратился быстро, и Джин вернулся обратно в кресло.Из всего услышанного Чон понял, что им двоим не по пути. Что ж, Джин принял своё решение, теперь очередь за Чонгуком.