Клетка

Soundtrack

https://youtu.be/3-oLjVmy8Fo

Дэгу поливало как из ведра уже сутки, но дождь, монотонно барабанящий по крыше, отвлекал от невеселых мыслей. Хёнджин сидел на заднем сидении старенькой киа, уткнувшись лбом в прохладное стекло, и сонным взглядом ловил мелькающие мимо магазинчики и редких прохожих, что торопливо пытались укрыться от неугомонной стихии. Хотелось забраться под теплое одеяло и, забившись в самый уголок кровати, провалиться в спасительный сон. Почти поверив в созданную мозгом иллюзию, он прикрыл глаза, но тут же вынырнул из дремы, услышав противный сигнал клаксона, за которым последовал гневный окрик матери.

- Ублюдка кусок, глаза протри!

Женщина, резво крутанув рулём, объехала громоздкую иномарку и перестроилась на соседнюю полосу. Неповоротливое авто медленно удалялось в стекле заднего вида, а Энн, довольно хмыкнув, переключила передачу и заметно ускорилась.

- Словно черепахи топчутся, и кто таким права выдает? - продолжила возмущаться она, нервно поправляя выбившийся из прически на лоб локон и поглядывая в зеркало.

- Остановимся в Куми, там сможем перекусить и отдохнуть. Поскорее бы свалить из этой дыры, не хватало еще, чтобы чёртовы приставы увязались за нами. Гоняются за матерями одиночками вместо злостных должников... И на что только идут мои налоги?! - всё сильнее расходилась она, вытянув нетерпеливо руку и шаря в бардачке в поисках сигарет.

- Ты вообще слушаешь или считаешь, что тебя это не касается?! - бросила Энн запальчиво в сторону сына, но тот демонстративно вставил наушники в уши и снова привалился лбом к стеклу, закрыв глаза и позволив бархатному, тягучему голосу Нины Симон унести его бренное тело туда, куда точно не проникнет ни один раздражающий звук.

Спорить он по большей части никогда не рвался, доводя Энн до бешенства своей апатией и спокойствием. Та нуждалась в аудитории, особенно когда влипала в очередную, более удручающую, чем предыдущая историю, вынуждающую их опускаться всё ниже и ниже по социальной лестнице и спасаться бегством от горе сожителя, его долгов, стесненных обстоятельств, всего того, что может случиться с недальновидной симпатичной женщиной, пытающейся удачно устроиться в жизни за счет состоятельного мужчины. Хёнджин не знал в чем причина фатального невезения матери: то ли в конфликтном непростом характере, привлекающем исключительно мошенников и негодяев, то ли в несчастливой судьбе. Возможно, ей на роду было написано одиночество, ведь результат поисков неизменно оказывался один. Собрав скудные пожитки в битую годами киа, они бежали. Энн то плакала, то возмущалась неудачником мужем и пресловутой черной полосой, которая почему то никогда не заканчивалась, словно белый цвет не существовал в палитре красок её жизни вовсе. Хёнджин же не роптал и не жаловался. Смирился с чередой меняющихся отчимов, вереницей школ и лиц учеников, которых не запоминал, не пытался влиться в компании по интересам или занять место в обществе одногодок, ибо точно знал, что вскоре всё изменится и придется заново привыкать. Другой жизни он не знал, а значит и сожалеть было не о чем. Подчас, задерживая взгляд на подростках, приезжающих на машинах с родителями в школу с их завтраками в бумажных пакетиках, которые доставались во время перемен, рассказывающих о поездках в Пусан, Рождестве в горах с семьей, ему становилось интересно, каково это - иметь обычную жизнь, но быстро вспоминал о том, что его судьба была преодопределена с рождения и нормальность в ней никак не значилась. Дорога и десятки маленьких провинциальных городков стали неотьемлемой частью будней, вот и сейчас омега не испытывал ничего, кроме усталости и дикого желания выпить огромную чашку латте с ванильным сиропом в ближайшей придорожной кофейне.

- Проспишь остановку - следующая только через сорок километров, - пропела Энн, ловко припарковавшись возле заведения со слишком броской для городка в пару тысяч населения вывеской Holly's, и вышла из машины, демонстративно постукивая ноготками по циферблату часиков на запястье.

- Полчаса, ждать никого не собираюсь,- проворковала она и бодро направилась к входной двери.

Хёнджин разлепил глаза и вылез из машины, разминая на ходу затекшие мышцы. Стоило войти в маленькое уютное кафе и погрузиться в сладостный аромат кофе с нотками ванили и свежеиспеченных круасанов, как холод и сырость, а с ними и унылое настроение растворились в воздухе. Энн видно не было и, повернувшись к стойке, за которой стоял парень, похожий на ученика старшей школы в огромных очках, подстриженный под привычный корейский горшок, поднял голову к табличке меню. Открыл было рот, но наткнулся на немигающий, зачарованный взгляд баристы. Хёнджин недовольно поджал губы и, бегло сделав заказ, полез в рюкзак за мелочью. Юноша ожил, засуетился, пока Хван отсчитывал нужную сумму из скромных сбережений. Кофе готовился мучительно медленно, а парень откровенно зависал, рассматривая его, отчего Джин по обыкновению занервничал - внимание альф напрягало. Безучастно пялясь в телефон, он пролистывал инстаграм, делая вид, что не замечает пристрастного осмотра. Когда заветный стаканчик наконец возник перед носом, поблагодарив небольшим кивком, отчего парень покрылся румянцем и заулыбался, он двинулся к дальнему столику с видом на залитую дождем парковку, что был скрыт от посторонних глаз одним из стеллажей с глянцевыми журналами. Усевшись и положив на соседний стул рюкзак, Джин сделал первый глоток и, блаженно выдохнув, слизнул молочную пенку с верхней губы. Тонкие струйки воды стекали по стеклу, превращая вид из окна в мутное серое пятно, а затылок продолжал сверлить чужой заинтересованный взгляд. Чёрт, как они всегда узнают? День, когда у него появились деньги на первые подавители он наивно посчитал началом новой жизни, но куда там. Проклятое альфье нутро, нюх на феромоны или чем там наделила их блядская матушка природа, безошибочно определяли в нём омегу, которой можно воспользоваться, самку, способную зачать. Видимо, так она помогает видам не исчезнуть и, наверное, это правильно, даже в каком - то роде романтично, если ты миловидная девчонка омега, ищущая истинного, но он парень. Ущербные три процента населения земли, отклонение от нормы. Редкие зверушки, которых большинство считает отдельным видом, однако нет, всего лишь грёбаная аномалия в их до тошноты консервативном мире. Дорожащая своими традициями и устоями Корея не лучшее место для такого, как он, в Европе или Америке жизнь была бы в разы проще, но Энн его удобство  волновало мало. Здесь её экзотичная внешность увеличивала шансы найти богатого мужа, а до проблем сына той никогда не было дела. По стеклу ползли потоки воды и, глядя на них неотрывно, рождалось ощущение, что он постепенно утопает в море слез. В памяти всплыл первый день в детском саду, куда привела мать, круг из детей, обступивших его - испуганного, робкого.

- Разве он не должен носить юбку, как Мина? - недоумённо спросил один из маленьких альф.

- Что за запах, почему ты пахнешь омегой?

Закончился жуткий день - когда с него сорвали одежду, дабы увериться, что и под ней всё иначе, чем у обычных омег - истерикой и вызовом в сад родителей. Грозная Энн, вне себя от злости, волокла его, верещащего в голос домой, а по прибытии устроила взбучку. Тот день Джин до сих пор вспоминает с содроганием, но слава богу пребывание в городке, название которого стёрлось в череде похожих, было недолгим. Начальная школа немногим отличалась, но Джин был готов. К толпе одинаково одетых черноволосых шумных подростков, затихающих при его появлении, любопытству в жестоких, лишённых сочувствия глазах, смешкам и перешёптываниям. Менялась география, люди, лица, но встречали его одинаково, раз за разом давая понять, что он белая ворона среди них, изгой.

Джин мучился вопросом почему. Себе он казался самым обычным - две руки, две ноги, как у всех, но омеги воротили нос и презрительно обходили. Альфы злились и непонимающе хмурились, боясь осуждения, сторонились, как чумного. Попытки пойти на контакт первым потерпели неудачу и, в конец устав от издёвок и подтруниваний, Джин в итоге сдался. Для предпочитающего шумным играм тишину, уединение и книги не особо большая потеря эти друзья, которых из - за частых переездов он всё равно не сумел бы сохранить. Ливень не утихал, нещадно заливая стекло, а щемящее чувство грусти отказывалось покидать сердце. Сожалений о том, что он так и не завел приятелей, кота, собаку, об идеальной семье, настоящем доме не было, но иногда, в моменты, когда даже природа хандрила, Джин не мог избавиться от одолевающего чувства одиночества. Допив в несколько глотков уже порядком остывший кофе, он направился в туалет, где наскоро ополоснул лицо над крохотной раковиной. Взгляд замер на отражении в зеркале - усталое красивое лицо, мало походящее на лицо корейца - гены Энн, урождёной англичанки сделали своё дело. Тёмные короткие шелковистые волосы, худой и высокий, что тоже выбивается из стандартного набора клише о коренных жителях. Не будь он омегой, всё равно выделялся бы, но без неприязни одних и нездорового любопытства других, что превратили его в законченного социофоба к семнадцати годам. Накинув на голову капюшон худи как можно ниже, Джин вышел из туалета и направился к выходу, не оглядываясь, провожаемый разочарованным "аньён" юного баристы.

В машине ждала Энн, нетерпеливо постукивая по рулю.

- Нам еще несколько десятков километров ехать, шевелись уже, - укоризненно произнесла она и, посмотрев в боковое стекло, тронулась с парковки.

- У них даже протеиновых батончиков не было, один рамен и куча всякой хрени, - Энн пошурстела пакетом, лежащим на соседнем сидении, и взяла оттуда яблоко.

- Когда мы приедем? - тяжко вздохнув, спросил Джин.

- К вечеру будем в Сеуле. Чен обещал завтра до обеда пригнать на своём грузовичке наши вещи. Так что ничего не планируй, - деловито ответила мать.

- Какие могут быть планы? В последний раз я был в Сеуле несколько лет назад. Там остались друзья отца, его семья. Может быть...- начал было Джин, но Энн грубо прервала пропитанную робкой надеждой речь.

- Не может, забудь. Эти выскочки знать тебя не желают. Вычеркнули Чунмена из жизни, когда тот женился на мне, а после скандала с банкротством и ...- Энн запнулась на мгновение, но тут же продолжила, взяв себя в руки, - самоубийством мы для них вообще не существуем. Умерли вместе с Мёном в тот проклятый день. Позорное пятно на бесценной репутации семьи Хван: сын женился на бедной иностранке, обанкротился и пустил пулю в висок, а внук - омега. И одной причины достаточно, а их вон сколько и все, как на подбор.

Энн мрачно усмехнулась, а Хёнджин отвернулся к окну. Всё это он слышал много раз, но слова матери каждый раз били в цель, в сердце. Осознание, что не нужен собственной семье сильнее не делает и самооценку не поднимает - всё в точности до наоборот. Он помнил, как мешая слякоть и грязь от дождя высокими ботинками, они плелись на кладбище, затем одиноко стояли у могилы отца, на похороны которого никто из семьи Хван не явился. Помнил, как Энн до боли впивалась ногтями в его руку, а он молча терпел, глотая горькие слезы. Мать долго пыталась бороться за то, что принадлежало ей по праву. Но завершились бесконечные споры с адвокатами семьи касательно наследства постыдной подачкой и документальным заверением, что больше претензий к семейству Хван Энн не имеет. Хёнджин не получил из этой суммы ровным счётом ничего, ведь содержание его обходилось по словам матери в кругленькую сумму и деньгах отца тот мог забыть. Омега не настаивал, мечтая в один прекрасный день вырваться из под опеки матери и поступить на журналистский факультет Сеульского, но даже эти скромные и вполне достойные намерения были встречены в штыки - Энн готовила сыну иную долю. Навязчивая и претенциозная цель сделать из Джина звезду более соответствовала непомерным аппетитам женщины, стремлению к быстрому и лёгкому обогащению. Парень омега - тот, кто запросто привлечёт внимание, и этим напрополую пользовались в шоу бизнесе, моделинге, а с исключительными внешными данными Джина туда ему была прямая дорога. Так мыслила Энн, таская ребёнка на кастинги и различные шоу, но стоило Хёнджину подрасти и понять, какой рассадник порока, грязи представляет из себя развлекательная сфера, мать получила яростный и бескопромисный отпор. Не помогали ни уговоры, ни шантаж, ни жалобы на нехватку денег - Джина выворачивало от необходимости выставлять себя напоказ и вариться среди людей, для которых он был не более, чем экзотическая игрушка. После слезных скандалов, с ещё большим рвением он вгрызался в учебники, усердно готовясь к поступлению, которое значило одно - долгожданные свобода и независимость. Факультет журналистики Сеульского в планах Энн не фигурировал и в запале та не единожды упрекала, что сын обуза, отчего мотивация лишь росла. Джин искренне мечтал съехать, найти работу и избавить мать от непосильной ноши, а себя от общества озлобленной, сломленной женщины, чьи попытки и унизительные поиски "подходящего мужчины" давно превратились в бег по замкнутому кругу.

Десятки километров они преодолевали в затяжном молчании и редких вспышках недовольства Энн. Пару раз останавливались у придорожных кафе на бензаколонках, где наскоро сбегав в туалет, заваривали рамен и, утолив голод, вновь пускались в путь. Проспав оставшуюся часть дороги, Хёнджин открыл глаза, когда машина припарковалась у четырёхэтажного здания, едва различимого в вечерних сумерках. Энн, поднявшись на второй этаж и опустив свой рюкзак на пол, без слов открыла дверь, запуская Джина в крохотную комнатку, совмещающую спальное место и кухню. На полу лежало два футона, кроватей не было и в помине, а свободного места хватило бы только на то, чтобы пройти, не задев друг друга локтями. Кухня, вернее кухонный уголок, был оснащен раковиной, чайником, рисоваркой и микроволновкой, да парой шкафов для кухонной утвари. Хёнджин не верил глазам. Пока Энн суетливо раскладывала вещи, возилась с сумками, избегая разговоров, тот свыкался с реалиями. Чансу, последний муж матери, судя по всему, оставил их еще в более бедственном положении, чем принял. Они нищие - сделал вывод парень, но едва раскрыл рот, смущённая Энн, желая избежать объяснений, пробормотав еле слышно спокойной ночи, молниеносно юркнула на футон. Повернувшись спиной к сыну, добавила.

- Погаси свет.

Выполнив просьбу, Хёнджин помялся на месте и послушно направился к матрасу. Поворочавшись недолго, уснул, утомлённый тяжёлым днём, несмотря на безрадостные мысли, что вертились в голове и жутко неудобную постель.