неистово
Элиза грубо прервала его раздумья.
— Ну что, налюбовался? Мне нужен ответ.
— Пусть твой замок готовится к ритуалу и торжеству.
Девушка кивнула. Всё складывалось, как нужно.
— Жертву найдёт мой адепт. Проведём в Вальпургиеву ночь. Пусть танталовы муки и дальше тебя сопровождают, но не мешают мне, — прошипела Элиза, щурясь.
Она уже собиралась покинуть комнату, но Тейт успел схватить её за руку.
— Я отправляюсь с тобой. Мы должны... вместе.
Она равнодушно пожала плечами.
⸻
Подготовка длилась часами.
Слова впивались в стены. Губы немели. Руки болели.
Но Элиза снова и снова прогоняла заклинания — всё должно было быть идеально.
⸻
Настал день. Вальпургиева ночь.
Будущая графиня стояла в багряных шелках ритуального наряда. Волосы спутались и завивались в беспорядке.
Ноги были босы — как у всех присутствующих.
На Тейте была одежда того же цвета.
Но несмотря на новый наряд, их тела были грязными. Пот, сальный блеск, запёкшаяся кожа. Это было частью обряда: демоны узнают своих не по лицу, а по истинному запаху тела.
⸻
Мариэль стояла в одном углу, Миросс — в другом.
Посередине — Элиза и Тейт, будущая графиня и граф.
Сложив руки в знаке Бафомета, они молились на забытом языке.
Шёпот, будто змеиный. Мир замирал в прострации.
У Элизы в виске будто вбивали гвоздь — и этим гвоздём было само безумие.
Конечности выкручивало, голос звучал в голове, хотелось вывернуться наизнанку.
Подступала тошнота. Но наступило время жертвы.
⸻
В комнату ввели женщину лет двадцати пяти.
Русые волосы прилипли к лицу, платье в грязи.
Её лицо казалось им уродливым, почти животным.
Губы Тейта скривились от брезгливости.
Она выбивалась из мира, где красота — закон. Где даже служанки подбираются по уровню внешности.
Неидеальность — болезнь. Страх каждого аристократа.
И язык жертве уже вырвали.
Шёпот молитвы не стихал. На лице Элизы промелькнуло странное выражение — смесь отвращения и... желания разрушить всё.
Она резко приблизилась к женщине, и ритуальный нож легко перерезал ей горло.
Кровь брызнула, тело рухнуло.
Но Элизе было мало.
Она вонзала кинжал снова и снова:
— Прими эту жертву, мой господин!
По щекам текли слёзы. Хотелось взорваться, вычистить из мира всё уродливое.
Отец, мать, Тейт — все уроды, зеркала с трещинами.
Только она — не такая. Она — идеальна.
Когда она снова набрала воздух, чтобы закричать, в голове зазвучал голос. Ни мужской, ни женский. Ни детский, ни взрослый.
— Я услышал твой зов, Элиза. Я ждал его.
Нож выпал из руки.
На коленях, с заплаканным лицом, она прошептала:
— Асмодей.
— Чего ты желаешь, наследница?
— Вырваться отсюда.
— Из замка?
— Нет. С этого мира. Он гниёт. Я не хочу быть такой.
— Ты хочешь абсолюта, которого не достичь при жизни.
— Да.
— А если придётся умереть?
— Значит, смерть — лучшее, что может случиться со мной.
— Я услышал тебя. Но не дам желаемое просто так. Исполни мою волю — и я исполню твою.
Элиза, сжав кулаки, глядя в никуда:
— Я исполню любую волю.
— Мне нужна смерть.
— Чья?
— Королевской семьи.
Элиза не удивилась. Лишь облегчение затопило её.
Она кивнула.
— Я принимаю.
Утерев нос рукой, она встала — ровная, как струна.
Расслабляться было нельзя. Сейчас, наоборот — нужно крепче взять себя в руки.
Тейт стоял, словно статуя. Он тоже почувствовал его — тот самый отклик на ритуал.
На ватных ногах, слегка покачиваясь, Элиза вышла из комнаты.
На выходе — служанка.
— Приготовь ванну, — бросила Элиза.
Ей нужно было подумать.
⸻
Асмодей ответил тебе, Элиза.
Ты — вторая в роду, с кем он говорил лично.
Я не слышал слов, но чувствовал: ваш разговор был...
Знаменательный.
Сатор прищурился, глядя в лицо уже не девушки — графини.
— Ты знаешь, что должна сделать? У тебя ведь теперь есть миссия, — его губы чуть изогнулись.
Он, возможно, и так знал ответ.
⸻
Элиза, бледная, будто выжатая досуха, сидела в тёплой воде.
Она рассматривала узоры на полотенце, лежавшем рядом.
— Я должна сделать невозможное.
Твоя помощь понадобится больше всего.
Но об этом — завтра. После того как титул станет моим.
Мне предстоит вести за собой многих.
В пекло.
— Революция? Тогда это почти благородно, — усмехнулся Сатор.
— Нет. До революций мне нет дела.
Я просто спасаю свою шкуру, — сдвинув бровь, отрезала Элиза.
— От кого?
— Не от кого. От чего.
Она шумно выдохнула и поднялась. Вода стекала по телу и падала на пол.
В свете луны её фигура напоминала фарфоровую куклу.
Слишком тонкую, почти неживую.
Рёбра проступали слишком резко.
Взгляд был осунувшимся, мертвенно пустым.
Будто за один вечер она похудела на десяток килограммов —
или сбросила десяток иллюзий.