мясник
Для Тейта всё это было игрой.
Её воля — трофей. Её сопротивление — вызов. А её слом — неизбежность.
С самых первых дней он жил, купаясь в обожании.
Мать боготворила его. Слуги преклонялись. Подруги герцогини шептались о его красоте и «особом даре». Но ему этого было мало.
Аппетит рос.
Началось с малого.
Он подслушивал. Манипулировал. Если кто-то из прислуги позволял себе нелестные слова о герцогине, Тейт шантажировал. А если не находил повода — создавал.
Кому поверят: любимому сыну герцогини или безымянной служанке?
Он заставлял их лизать его сапоги. Спать в псарне. Есть с пола.
Ему нравилось ломать чужое достоинство.
Но детские игры быстро наскучили.
Душа Тейта темнела, как медленно гниющий плод.
Проститутки исчезали одна за другой.
Их крики, мольбы, страх — он поглощал их как вино.
Он заставлял их подруг слизывать кровь с его пальцев, делая это представлением.
Когда он выкрал дочь пастуха, она ещё улыбалась.
Влюблённая, наивная, готовая ради него на всё.
Её сердце билось от счастья, когда он пригласил её в замок.
Но счастье — не то, что дарил Тейт.
Он лишил её волос, разума и веры
Когда наскучила — убил. Без тени колебания.
А остатки... скормил свиньям.
Он наблюдал за этим, как за пьесой, не моргнув глазом.
Да, всё повторялось. Крики. Визги. Мольбы.
Как пластинка, заевшая на одном треке.
Женщины падали к его ногам.
Капкан захлопывался сразу, стоило Тейту уделить внимание.
Если не отдавали сердце — он вырывал его сам. В прямом смысле.
Но Элиза...
Она была другой. Не трепетной. Не покорной. Не влюблённой.
Её глаза смотрели сквозь него. Её холод резал.
Она росла в другой семье, среди тьмы и крови.
Она не боялась его.
Может, потому что сама ходила за гранью.
Может, потому что её богом был не свет, а Асмодей — тот же, кому тайно молился он?
Или потому что для неё жестокость — не угроза, а привычная среда.
Но Тейт знал одно:
все ломаются.
Позже или раньше.
Она — не исключение.
Просто нужно найти нужную трещину.