Глава 18. можно - спала
Прошло около двадцати минут. Даня вернулся в основную комнату подвала, вытер ладони о джемпер и глубоко выдохнул. Его взгляд сразу упал на диван, где рядом лежали Стася и Эвелина. Он остановился на секунду, просто наблюдая: как Стася мягко гладила дочку по спинке, как Эвелина прижималась к её груди, словно чувствовала там всё тепло и безопасность мира.
Его мать что-то тихо шептала отцу в углу, но Даня проигнорировал. Вся его суть тянулась к семье — к той, которую он сам создал, к той, что он должен защищать.
Он подошёл ближе. Стася заметила его и слабо улыбнулась, немного приподнялась.
— Всё в порядке? — шепотом спросила она.
— Да, — кивнул Даня, присаживаясь рядом на пол. — Вентиляция работает, обогрев держит. Мы можем тут прожить хоть неделю, если надо. Но надеюсь, до этого не дойдёт.
Стася опустила взгляд на Эвелину.
— Я тоже надеюсь... она слишком маленькая для такого.
— Ты молодец, — сказал он, не отводя взгляда от дочери. — Ты всё делаешь правильно. И с ней, и с нами. Мне плевать, что там говорит мать.
Стася слегка нахмурилась, но промолчала. Он редко говорил такое прямо, почти никогда не хвалил вслух — для него это было проявлением слабости. Но сейчас он говорил, глядя ей в глаза. И она знала — он искренен.
— Мне не нужно, чтобы ты была «идеальной» женой, как она себе представляет. Ты уже моя, — тихо продолжил он. — Ты мать моей дочери. И если бы я мог вернуться назад — я бы снова выбрал тебя.
Глаза Стаси заблестели. Она не ожидала таких слов именно сейчас — в холодном подвале, ночью, в тревоге и неуверенности. Но именно в этот момент эти слова были как лекарство для её измотанного сердца.
Она наклонилась и коснулась его щеки губами. Лёгкий, невесомый поцелуй, но в нём была благодарность. За то, что он рядом. За то, что всё ещё её.
— Приляг, — сказал он. — У тебя ноги болели утром, я помню.
— Устала, — призналась Стася, и он помог ей улечься, аккуратно подложив подушку под спину. Он устроился с другой стороны дивана, прижавшись к Эвелине, накрыв её маленькое тело своим широким плечом.
Тёща и тесть уже задремали в углу. Его родители — напротив — не спали. Мать всё ещё сверлила сына взглядом, но на этот раз промолчала.
Даня чувствовал, как Её руки коснулись его пальцев. Он сжал их в ответ — крепко, как будто ещё раз хотел дать понять: «Я с тобой. Не бойся.»
Эвелина вздохнула, замурлыкала сквозь сон, уткнувшись в материнское плечо. И на какую-то короткую, но драгоценную минуту в этом подвале воцарился покой.
Семья спала.
Пока можно — спала.
***
Утро выдалось тревожно спокойным. Воздух в новой квартире был прохладным, пахло свежей краской и пылью от недавно распакованных коробок. Квартира была большой, просторной, но — не «та». Не их дом. Не родная кровать. Не стены, где Эвелина училась держать голову и улыбалась в потолок. Всё было чужим.
Стася тихо ходила по комнатам, укладывая вещи на свои места, сама толком не осознавая, что делает. На автопилоте складывала Эвелинины ползунки, раскладывала пелёнки, вытирала полку в ванной, поправляла наволочку на диване. Малышка мирно спала, устав от всей ночной суматохи. А Стася — нет. Она не чувствовала ни сна, ни отдыха. Только тревогу. Только пустоту. Только одно мучительное «а если?».
Родители, каждый в своей комнате, тоже собирали сумки. Кто-то шептался, кто-то молчал. Атмосфера была давящей.
А Даня... он уже собирался ехать. Дом — его дом, опасный или нет, был для него рабочей территорией. Он должен был туда вернуться, разобраться, проверить, кто был у дверей, что это за угроза. Он не мог позволить себе скрываться. Он должен был быть там. Один.
Стася стояла у выхода, обняв его, словно пыталась запомнить форму его спины, запах его одежды, тепло его тела. Прижималась щекой к груди, а пальцы сжимали его куртку.
— Я не хочу тебя отпускать, — прошептала она, целуя его в губы. — Не хочу, Даня... ты слышишь?
Он смотрел на неё молча. Смотрел в эти её тёмно-зелёные глаза, полные страха, боли и любви. Он не был тем, кто привык показывать чувства. Но в эту секунду его сердце колотилось не меньше.
— Я очень сильно тебя люблю... — продолжала она, чуть слышно, будто боясь, что её слова разрушат всё. — Я не знаю, что там происходит, не знаю, с кем ты там имеешь дело, но я не смогу... если с тобой что-то случится...
Он наклонился и снова поцеловал её. Не быстро, не страстно. Просто крепко и долго. Чтобы она почувствовала — он с ней. Он рядом.
— Всё будет нормально, — тихо сказал он. — Я вернусь. Обещаю. Ты мне веришь?
Стася кивнула, уткнувшись в его плечо. Её руки не хотели отпускать. Её сердце не хотело отпускать.
Он поцеловал её в лоб, быстро провёл ладонью по щеке — и вышел за дверь, не оборачиваясь. Потому что если бы он посмотрел назад, мог бы не уйти вовсе.
Дверь закрылась. И с ней — ощущение безопасности.
Стася стояла у двери ещё долго. Её пальцы всё ещё дрожали. Где-то в комнате завозилась Эвелина, и Стася пошла к ней. Присела рядом, гладила по головке и тихо шептала:
— Папа скоро вернётся... обязательно вернётся... он же обещал...
Но в душе она знала: с его жизнью никогда ничего не бывает просто.
Стася всё ещё стояла у двери, как будто надеялась, что Даня сейчас передумает, вернётся, скажет, что всё отменяется и они снова вместе поедут домой. Но тишина за порогом не нарушалась. Она в последний раз вдохнула его запах, всё ещё витавший в воздухе, и медленно вернулась в комнату.
Квартира была большая, с высокими потолками, но обстановка — типичная для советских времён: тумбы из тёмного дерева, серые обои с едва заметным узором, старая люстра, которая покачивалась от любого сквозняка. От батарей едва тянуло тёплым, полы были холодными. Всё чужое, временное, как будто они переехали в гостиницу. Только без права выбирать дату выезда.
Эвелина лежала в своей новой, ещё не обжитой кроватке, сосала соску и лениво крутила глазами. Стася присела рядом, поправила угол пледа, поцеловала в лобик. Девочка потянулась к её лицу маленькой ладошкой, будто чувствовала тревогу мамы.
— Спи, моя родная, — прошептала Стася. — Папа скоро вернётся. Мы снова будем дома. Просто чуть-чуть подождём...
Родители — её и Дани — тихо переговаривались на кухне. Там кипел чайник, шуршал пакет с сухариками. Отец Дани курил в форточку «Приму» — в этой квартире не было балкона, да и выходить наружу сейчас было строго запрещено. Даня сказал — сидеть тихо, как мыши. Значит, так и надо.
Стася не пошла к ним. Она легла на старенький диван у окна, подложила под голову подушку и накрылась шерстяным одеялом. Хотелось спать, но тревожные мысли шептали одно и то же: «А вдруг он не вернётся?» — «А если это конец?» — «Что, если за ним уже давно следили?»
Она вспомнила, как легко Даня командовал, даже с родителями. Как сказал им всем собраться, взять документы, тёплые вещи — и быстро вниз, в подвал. Всё было организовано. У него был план. У него всегда был план. Даже в такие моменты он не терял голову.
Но ведь и враги — не глупые. И если те, кто звонил в дверь ночью, пришли не случайно, значит, они знают, с кем имеют дело.
Стася вздрогнула и встала. Пошла снова к кроватке, убедиться, что с Эвелиной всё в порядке. Девочка уже спала. Стася села рядом, положила руку ей на животик, чтобы чувствовать, как дочка дышит. Это немного успокаивало.
С улицы доносился слабый шум: редкие машины, кто-то проходил по подъезду. Лифт работал со скрипом. В такие времена в СССР всё скрипело — полы, двери, лифты, нервы. Всё как будто предупреждало: «Не расслабляйтесь».
На часах было чуть за полночь, когда Стася услышала шаги за дверью. Сердце застучало. Она затаила дыхание, прижала дочку ближе к себе. Но шаги прошли мимо. Просто соседи. Наверное. Её голова склонилась к плечу Эвелины, и наконец-то сон начал одолевать.
А где-то далеко, в их настоящем доме, Даня глядел в окно через шторы. Он вернулся туда, куда больше никто не решился бы. Потому что знал: если не он — тогда кто?