Глава двенадцатая
Я впервые видела Дикси такой бледной и тихой. Она уныло ковыряла ложечкой уже растаявшее мороженое, но я знала, что сейчас она может думать лишь о моих словах.
Вчера вечером, поостыв и немного придя в себя, я вернулась домой. Я была благодарна Кристиану за понимание – он не досаждал мне. Так и не появился – ни вчера, когда я ложилась спать, ни сегодня, когда собиралась на встречу с Дикси.
Подруге я рассказала все без утайки. За эти несколько недель мы с Дикси стали ближе, чем с любой из моих подруг детства. Я знала, что могу довериться ей. Стоило мне упомянуть о магии, глаза Дикси возбужденно заискрились, но огонь в них потух, как только я озвучила последние слова Кристиана.
Дикси бросила ложку в вазочку с мороженым, и отодвинула ту в сторону. Положив подбородок на сцепленные ладони, внимательно взглянула на меня.
– Но, Розали... Помнишь, тот случай с педофилом, которого так и не поймали? Ты же сама говорила мне, что разорвала бы его голыми руками, если бы могла добраться до него.
– Это другое, – упрямо ответила я.
– Отчего же? Кристиан – если принять за истину то, что он говорит – кто-то вроде Высшего суда в человеческом обличье. Кому хуже от того, что он вершит справедливость? Очищает наш мир от грязи, в которой он скоро захлебнется?
– Скольких он убил, Дикс?
– Может, стоит спросить его самого?
– Я боюсь услышать ответ, – прошептала я.
Мы помолчали, каждая размышляя о своем.
– Я не могу пока думать об этом. Правда не могу.
Мне просто нужно было время, чтобы уложить в голове то, что укладываться совершенно не хотелось. Вершитель судеб, карающая длань Господа бога... слишком пугающе, слишком... слишком для меня.
– Хорошо, я понимаю. – Дикси выставила ладони вперед. – Тогда что...
– Селин.
– Прости? – Подруга выглядела сбитой с толку.
– Если в этом мире возможно существование Ангела Смерти и пересечения двух эпох в одной точке, то как насчет женщины, которая живет уже больше полутора веков?
Я знаю, почему откладывала визит к Селин – даже после появление подозрений о ее прямой связи с Орхидеей из писем Кристиана. Я боялась услышать правду. Боялась узнать то, что находится за гранью моего понимания. Но после того, что я услышала вчера от Кристиана... Я была готова принять любую истину, даже самую пугающую и кажущуюся невозможной.
– Ты хочешь напрямую спросить у нее, сколько ей лет? – Дикси нервно усмехнулась. – Или спросить, не живет ли она, случайно, уже более полутора веков?
– Я пока не знаю, какой именно вопрос ей задам. – Я наморщила лоб. – Просто увижусь с ней, а там... Буду смотреть по ситуации.
– Жаль, а мы хотели пригласить вас с Чаком в пиццерию.
– Мне нравится это «мы», – рассмеялась я, радуясь перемене темы. – У вас... все хорошо?
– Замечательно! – Подруга просто лучилась счастьем. – Бен – необыкновенный, до сих пор не могу поверить, что он обратил внимание на такую, как я. Но... не переводи стрелки. Как прошло свидание с Чаком?
Я улыбнулась. Я и не надеялась избежать подобного разговора. Дикси и мертвеца разговорит, если очень этого захочет.
– Хорошо. Он очень милый парень.
– Милый? – протянула подруга. В ее голосе звучало разочарование.
– Дикс, а чего ты хочешь? Я знаю его всего ничего.
– Как и Кристиана, – выпалила она, заслужив мой укоризненный взгляд. – Прости. Не удержалась. Все. О Кристиане не будем. Так как насчет того, чтобы устроить двойное свидание? Мне кажется, это лучший способ избавиться от мыслей... сама знаешь о ком.
Я невольно рассмеялась.
– Дикс, от того, что ты не называешь его имя, думать о нем я не перестану. Но ты права. Мне правда нужно отвлечься. И подольше побыть вне стен «Лавандового приюта».
– Значит, решено!
Мы поднялись из-за стола и направились к бару – расплатиться. Хрустальная вазочка с мороженым осталась сиротливо стоять в центре стола. В особняк я заскочила лишь на несколько минут. Переодела платье, подправила макияж, и направилась к Чаку.
В новое кафе с мелодичным названием «Эдельвейс» мы вошли вдвоем, держась за руку и болтая о мелочах.
– Дикси, ты... – Я изумленно смотрела на подходящую к нам с Чаком подругу.
Красное платье, подвязанное золотистым пояском-цепочкой, доходило до колен и облегало стройную фигурку как вторая кожа. Воротник-стойка, умеренное декольте...
– Вау, – на большее я пока была неспособна. Я настолько привыкла видеть Дикси в микроскопических шортах и топиках или микроскопических топиках и рваных джинсах, что произошедшая с подругой метаморфоза просто меня потрясла.
– Спасибо. – Образ как нельзя лучше дополняли румянец на щеках и сияющая улыбка. – Бен, это Розали и Чак. Розали, Чак, это Бен.
Сидящий в инвалидной коляске парень ослепительно нам улыбнулся. Протянутую руку Чака пожал, моей, посмеиваясь, легонько коснулся губами.
Он действительно оказался таким, каким Дикси его мне описала. Улыбчивым, смешливым, очень энергичным – пускай, это и выражалось лишь в жестах, а не движениях. Порой я совершенно забывала, что Бен прикован к инвалидному креслу, и все ждала, когда он последует примеру Чака и пригласит свою девушку на танец.
Я специально не касалась темы его инвалидности, давая понять, что воспринимаю его полноценным человеком. Но, рассказывая друг другу о неудачных отношениях, мы случайно ее затронули.
– Мы собирались пожениться с Кайли, когда ей исполнится восемнадцать, – тихо сказал Бен. – Я даже купил помолвочное кольцо, но потом случилось... то, что случилось. После аварии она меня бросила. Я старался не досаждать ей нытьем и жалобами, но Кайли все равно не смогла быть со мной. Слишком со многими неудобствами ей пришлось мириться. Я не осуждаю ее. Когда мы начали встречаться, я был здоровым человеком, превосходно учился и планировал хорошо зарабатывать, чтобы содержать семью. Потом все пошло наперекосяк. Кайли не была к этому готова.
В глазах Дикси явственно читалось слово «Дура», и я была с ней полностью солидарна.
Вечер пролетел удивительно быстро, и мы, не желая расставаться, еще прогулялись по ночному Ант-Лейку. Чак направился в кафе, чтобы проверить, как идет завершение смены, и я простилась с ним долгим поцелуем. Это был наш первый поцелуй, и он был неплохим, но... Жаль, но я не почувствовала ровным счетом ничего, кроме толики любопытства.
Как-то так случилось, что все мои мысли принадлежали Кристиану. Человеку, с которым у меня не могло быть будущего – потому, что в моем будущем он просто не существует, а в его настоящем не существую я.
Дикси и Бен проводили меня до дома. Прощаясь с подругой, я чмокнула ее в щеку и прошептала:
– Он и правда делает тебя лучше. Держись за него.
Я вошла в дом со странным чувством внутренней пустоты. Откуда она взялась? Оттого, что я видела, как счастливы Бен и Дикси, но не чувствовала подобного в себе?
Всякий раз, когда я видела Кристиана, я чувствовала щекочущий холодок в животе. Каждый раз мое сердце сбивалось с такта. Когда я смотрела на Чака, эмоции были совершенно другого рода. Я чувствовала некое внутреннее тепло, но... было ли этого достаточно? То же тепло я ощущала, когда смотрела на гоняющегося за солнечным зайчиком котенка, или на смеющегося в коляске малыша... Мне не доставало какой-то искры между нами.
Несправедливо.
Мне было тоскливо, и хотелось даже, чтобы Кристиан появился. Пусть я бы не стала говорить с ним, но хотя бы увидела его силуэт... Но, несмотря на то, что в моей комнате были плотно задернуты шторы, появляться он не спешил. А сама позвать я так и не осмелилась.
Так и заснула, пока в моей голове крутилась безумная карусель – только на этот раз лица поменялись. Чак и Кристиан. Кристиан и Чак. С одним я могла бы быть, возможно, счастливой – если бы приняла его истинную сущность. Но мы оказались разделены нерушимой преградой – временем. Другой был рядом, но делал ли он меня счастливой?
Нет, боюсь, что нет.
***
На следующий день, ближе к вечеру, я вошла в антикварный магазинчик Селин. Она была там, но, кажется, уже собиралась уходить.
– Вы закрываетесь? – с некоторой досадой спросила я. Любопытство жгло меня изнутри.
– Да. Ты хотела что-то приобрести?
– Нет, я... – Я замолчала. «Посмотрю по ситуации», называется. И что мне говорить? Лучше бы все заранее придумала. – Я хотела кое о чем вас спросить, но... наверное, это долгий разговор.
– Вот как? – Селин изогнула тонкую бровь. Сегодня на ней была черная шляпка и черные же перчатки. – Ты меня заинтриговала.
Я молчала, а Селин все так же выжидающе смотрела на меня.
– Вы знаете, кто такой Кристиан Валентрис? – на одном дыхании выпалила я.
Я все прочитала по ее лицу. Она пыталась удержать маску хладнокровия, но не смогла. Вспышка изумления в красивых глазах – и мне все тут же стало ясно.
– Знаете. Вы – та самая Орхидея.
Краска отхлынула от ее лица. Селин покачнулась. Прикрыла глаза и некоторое время стояла без единого движения.
– Итак, ты все знаешь. – Кажется, она совладала со своими эмоциями и выглядела на удивление спокойной и собранной. – Тогда что тебе нужно?
– Не знаю – догадываюсь, но полной картины не вижу, – отрывисто сказала я. – А то, что выходит... не укладывается у меня в голове. Мне нужны ответы.
– Пойдем. Ты права, разговор предстоит долгий.
Селин заперла магазин и направилась вниз по улице. Вслед за ней я поднялась на крыльцо, выкрашенное ослепительно-белой краской – прямо в тон ее сегодняшнему наряду. Селин распахнула дверь, приглашая меня войти.
Внутри царила безукоризненная чистота. Представшие моим глазам гостиная и кусочек кухни обставлены со вкусом. Было заметно, что Селин любит простор и роскошные вещи, а уж о ее любви к старине не стоило и говорить.
Я села на длинную софу перед давно остывшим камином. Селин появилась несколько минут спустя. На серебряном подносе стоял чайничек и две чашки.
– Пей, милая.
Селин грациозно опустилась в кресло напротив, положив ногу на ногу. Улыбнулась своей кошачьей улыбкой, но та быстро поблекла, словно была вынужденной, фальшивой. Улыбаться ей не хотелось.
– Полагаю, Кристиан – и есть тот самый дух, с которым ты так жаждала пообщаться.
– Да, и я... Мы разговаривали с ним.
– Он говорил обо мне? – с какой-то жадностью во взгляде спросила Селин. Даже чуть подалась вперед – так сильно ее волновал мой ответ.
– Я не спрашивала. Но заметно, что его что-то сильно терзает.
Селин постучала ногтями по подлокотнику кресла.
– Знать бы, в какой именно момент вы пересеклись...
– Вы знаете о пересечении времен в «Лавандовом приюте»?
– Да. Это особенный дом. И ты не первая, кому выпало столкнуться с его чарами.
Одной из первых наверняка была моя бабушка. А может, и нет – может, это началось гораздо, гораздо раньше.
Вопросы роились в голове, и я растерялась, не зная, с чего начать. И тогда, медленно набрав в легкие воздуха, решила начать с самого главного.
– Так значит, вы живете уже около полутора сотен лет?
– Все верно. – Уголок коралловых губ чуть дрогнул.
Но странное дело – я не видела ни радости в лице Селин, когда она это говорила, ни торжества... лишь некая... едва ли не обреченность.
– Кристиан спас меня от охотников на ведьм. Тогда я плохо представляла себе, что такое магия, но была ею практически одержима. Отыскивала по всей стране гримуары ведьм, и пыталась по ним постигать колдовское искусство. За одним из ритуалов меня и застал охотник на ведьм. А Кристиан... он просто оказался рядом. Тогда я была уверена, что это судьба. Я не рассказала ему о том, что в действительности хотела быть ведьмой, говорила, что злые языки меня опорочили, заставили охотников думать, что я та, кем не являюсь. Кристиан поверил моим словам. Он помог мне – не знаю, что он сделал, но охотники на ведьм больше никогда не беспокоили меня. Кристиан в ту пору жил в том самом доме, в котором живешь сейчас ты – в «Лавандовом приюте». Мы жили... не вместе, ведь не были мужем и женой, а законы морали в те времена были совершенно иными. Но... мы по-настоящему были счастливы оттого, что обрели друг друга.
Я корила себя за глупость и совершенно неуместную ревность, но ничего не могла с собой поделать – мне было неприятно слушать историю любви Кристиана и Селин. Но я все же заставила себя произнести:
– И что же случилось потом?
– Я не сумела жить так, как живут все. Меня с детства неудержимо тянуло к магии, и даже случай с охотником на ведьм, едва не окончившийся трагедией, не смог отбить у меня желание обладать тайными знаниями. После долгих поисков я связала свою жизнь с неким... культом. Это был ковен ведьм в Эшетауре, и ведьм невероятно сильных. Они разглядели во мне потенциал, обещали научить всему, что знали сами. Но плата за вхождение в ковен была невероятно высока – отречение всех связей, всего, что делало меня обычным человеком. Взамен – возможность пользоваться своей силой, не боясь осуждения и не боясь быть пойманной. И... бессмертие.
– Бессмертие? – эхом отозвалась я. Рука, державшая чашку с горячим чаем, опасно дрогнула. Я никогда не думала о Селин как о бессмертной – даже после всего, что узнала. Я думала, она – некая аномалия, магическая аномалия, застывшая во времени на полтора века, но... Не допускала мысли, что она может быть бессмертна.
– Да, дитя. – Селин невесело усмехнулась. – Меня не убивает ни время, ни пуля, ни холодная сталь. Раны зарастают, и я не знаю, что такое старость. Вступив в ковен, я изменилась внутри, но сохранила свою молодость и красоту. И... мне нелегко далось это решение. Я действительно любила Кристиана. Но между вечностью и любовью, которая иногда сгорает быстрее, чем спичка, которая бывает такой жестокой и быстротечной, я выбрала... вечность.
– И вы никогда... не жалели о своем решении? – Я пыталась представить, какой бы выбор сделала я, если бы мне такой шанс предоставили.
Селин горько рассмеялась.
– Жалела, и не раз. Моя любовь к Кристиану не утихала. А ковен... они не ведали морали, устраивали обряды, которые после снились мне в кошмарных снах. А я... я хотела быть матерью. Но правилами, установленными ковеном, это было запрещено. Ничто не должно было стоять между тобой и ковеном. Никаких привязанностей, ни малейшего непослушания. В конце концов я поняла, что подобная жизнь – не для меня. В те времена... я была молода, и очень импульсивна. Я порвала все связи с ковеном, и за отречение меня провозгласили изгнанницей. Я выбрала бренную жизнь, и отныне не могла называться ведьмой.
– И вы вернулись к Кристиану? – Мой голос звучал ровно.
– Пыталась. Я приехала в Ант-Лейк в попытке его найти, но... Кристиана здесь не оказалось. Любого другого человека я бы нашла, использую приобретенные в ковене колдовские знания, но Кристиан, если желал, мог оставаться незамеченным для чужих глаз. Он был особенным.
– Ангелом Смерти, – кивнула я.
В глазах Селин промелькнуло странное выражение. Что-то сродни ревности – ведь она никак не могла ожидать, что своей тайной Кристиан поделился не с ней одной.
– Ты знаешь?
– Он сам рассказал мне об этом, – ответила я, уже жалея, что выдала свою осведомленность.
Селин помедлила. Поправила юбку, глядя в сторону. Пыталась совладать с разочарованием? Вспоминала о той, прошлой жизни? О любви, канувшей в Лету полтора века назад? Неужели она до сих пор его любила?
– А потом была череда неправильных решений и потрясающих событий, которая растянулась на долгие десятилетия. Ведьмы не рожают детей – не потому, что не могут, а потому, что не хотят. Считается, что с рождением ребенка – особенно девочки – они теряют часть своих сил. Я же безумно хотела узнать радость материнства. И, поверь мне, это стоило отречения от ковена.
Впервые за нашу долгую беседу на лице Селин появилась искренняя, теплая улыбка. Она помолчала, задумавшись о чем-то своем, но когда продолжила рассказ, больше не улыбалась.
– Я была уверена, что после изгнания из ковена Галлаиз – верховная ведьма, забрала мое бессмертие обратно. Но затем... Годы шли, и я поняла, что не старею. Когда я была проездом в Эшетауре, мне удалось мельком увидеться с Галлаиз. Та вела себя со мной очень холодно – и неудивительно. Она так и не простила мне предательства. Долгое время Галлаиз считала меня едва ли не названной дочерью, ее будущей преемницей, думала, что ковен останется в моих руках после ее смерти. Да, бессмертия она не желала.
Селин поднялась с кресла, и я вздрогнула, очарованная звуками ее голоса – мягкому, сродни гипнотическому – и разбуженная скрипнувшим креслом. Она подошла к окну, стоя ко мне почти спиной. Обхватила себя руками за плечи.
– В ту памятную встречу Галлаиз сказала мне: «Ты наверняка удивлена, что я не стала тебе мстить за предательство, и отбирать то, что ты считаешь даром. Поверь, бессмертие станет твоим проклятием». Тогда я не приняла ее слова всерьез. Мысленно смеялась, представляя себе вечную жизнь, вечную красоту и вечную молодость. И это было очередной моей ошибкой. Шли года, мне приходилось переезжать с места на место, отвечая на бесконечные вопросы дочерей. Мой муж отрекся от меня, посчитав ведьмой – той, кем на самом деле я и была. После него в моей жизни были и другие мужчины, но никого из них я не могла приблизить к себе... не боясь оттолкнуть.
Голос Селин звучал все жестче – так, вскинув подбородок, и сцепив пальцы, говорят сильные женщины, чтобы заглушить в голосе слезу.
– Мой мир рушился, когда мои дочери умирали. И тогда я вспомнила слова Галлаиз. Видеть смерть своих детей – худшее из наказаний. А дожить до часа, когда все, кто был тебе дорог, твои дети и правнуки мертвы, видеть, как прерывается твой род... Бессмертие стало моим проклятием.
– А ваши... колдовские силы, – эти два слова дались мне непросто, – вы пробовали прибегнуть к ним, чтобы...
– Чтобы умереть? – Селин резко развернулась ко мне. Глаза блестят, но щеки сухи. – О да. Я пыталась. Но колдовство Галлаиз куда сильнее моего. И хотя ее наверняка уже нет в живых, ее проклятие, которое когда-то, глупая, я считала даром, все еще действует. Я вернулась в Ант-Лейк просто потому, что устала бежать. Мне приходится объяснять свое нестарение особой болезнью, каждый день слышать шепотки за спиной, видеть в глазах чужаков и давно знакомых жадное любопытство. Некоторые – такие же, как я – не бессмертные, но ведьмы, знают правду, но молчат.
– Как Гейла, библиотекарь, – тихо сказала я. В памяти всплыли слова Гейлы: «Это – ее тайна».
Селин кивнула.
– Кодекс ведьм очень строг – еще со времен гонений. Нам приходилось поддерживать друг друга, когда против нас был целый мир. Но, Розали... Зачем мне вечная красота и вечная молодость, если все, что есть у меня – это одиночество? – Она заглянула мне прямо в глаза, и стало не по себе от этого пронзающего душу взгляда. – Я устала от бессмертной жизни.
Я понимающе кивнула, открыла рот, чтобы сказать, как мне жаль, что соблазнительное желание жить вечно разрушило ее жизнь. Но слова замерли на губах, когда Селин обронила:
– Я готова умереть. И ты мне в этом поможешь.