1 глава
Чонгук
Прошлое
«Мы всегда будем вместе. Ты причина, по которой я жива, Чонгук».
Голос моей матери проигрывается в голове, как тепло посреди холода.
Кандалы дребезжат и протестуют, когда я подтягиваю ноги к груди. От ледяного пола по телу пробегают ледяные разряды, но у меня нет сил встать.
Пальцы на ногах онемели. Рубцы на спине горят. Красные отметины, оставленные манжетой на лодыжке, стали фиолетовыми. Думаю, что это плохо.
Кажется, проходят часы, а у меня все еще не находится сил встать, не говоря уже о том, чтобы поближе осмотреть свою рану. Верхняя часть тела падает на холодный пол. Поверхность пахнет, как конюшни в доме друга моего отца. Зубы стучат, и я несколько раз прикусываю губу, пытаясь остановить дрожь.
— Мама... — шепчу я в кромешной тьме.
Она говорила, что у нас особая связь, и она может почувствовать мою боль. Мама знает, в какой день я заболею, еще до того, как я проснусь. Должно быть, сейчас она ощущает мою боль. Она, должно быть, плачет.
Мне не нравится, когда мама плачет, но я хочу, чтобы она нашла меня. Это место не похоже ни на одно из тех, в которых я бывал раньше. Это место причиняет боль.
Мой желудок урчит, как у животного. Я прижимаю к нему руку, но это не успокаивает звук. Во всяком случае, он становится громче, будто насмехается надо мной.
Я облизываю сухие, потрескавшиеся губы и смотрю на пустую бутылку воды у ног. Вода единственное, что у меня было с тех пор, как меня разлучили с Ксандером и Коулом.
Они тоже голодны? Они тоже пострадали от красной женщины? Не знаю, сколько времени я провел в этом темном, грязном месте, но прошло достаточно, чтобы мой желудок безостановочно урчал, как мне кажется, уже несколько часов.
Если я в ближайшее время не поем, у меня не будет сил открыть глаза, не говоря уже о том, чтобы встать и искать выход. Мама ждет меня. Ей становится грустно, когда меня нет с ней, а я ненавижу, когда мама грустит.
Дверь скрипит, приоткрываясь. Я вздрагиваю, когда твердая каменная стена врезается в мою ушибленную спину, но это наименьшая из моих забот. Красная женщина вернулась.
Цепь лежит около меня. Я хватаюсь за манжету и тяну с той малой энергией, которая у меня осталась. Я знаю, что это не сработает. Я знаю, что просто поцарапаю кожу, но это единственное, что я могу сделать.
Если я не выберусь из этого места, красная женщина снова причинит мне боль. Она побьет меня. Она заставит мою кожу гореть.
Мягкий свет появляется в темном помещении, ослепляя. Я прищуриваюсь, когда эхо шагов приближается. Не слышно стука высоких каблуков красной женщины.
Мое дыхание немного замедляется, а хватка ослабевает вокруг манжеты. В свете между нами появляется умиротворенное лицо. Ее окружает белый ореол, дополненный ее белым хлопчатобумажным платьем и тапочками с кроликами. Ангел.
Она похожа на статую ангела, которую мама поставила в нашем саду. Она девочка из того времени. Я думаю, это было вчера. Поскольку она одета в пижаму, должно быть, снова ночь.
Она ставит лампу на пол и присаживается передо мной на корточки. Ее маленькие
ручки тащат за собой тяжелую сумку, но я не обращаю внимания ни на звук, ни на ее сумку. Я сосредотачиваюсь на ней.
Девочка, которая выглядит точь-в-точь как одна из кукол Сильвер и Кимберли. Девочка с золотистыми светлыми волосами и блестящими голубыми глазами, хмуро наблюдающая за мной.
Девочка с молочно-белой кожей и раскрасневшимися щеками. Превращают ли они кукол Сильвер и Кимберли в настоящих людей, которые могут передвигать и перетаскивать вещи?
Она машет рукой перед моим лицом, две морщинки между ее бровями углубляются.
— Ты меня слышишь?
— Ты настоящая? — мой голос звучит издалека, будто я говорю из другой комнаты.
Я прикасался к ней вчера. Я схватил ее за руку и попросил помочь мне, но, может, я
вижу призрака. Может, я становлюсь похожим на свою маму, когда она не может спать по ночам. Может, красная женщина снова пытается меня пытать.
— Конечно, я настоящая, глупыш. — она улыбается, демонстрируя отсутствующий зуб.
Ладно, у кукол Сильвер и Кимберли нет отсутствующих зубов. Она достает пакетик и салфетку. Запах хлеба и Мармита ударяет прямо в живот. Рычащий звук можно услышать с другого континента.
— Я принесла тебе..
Я выхватываю кусок хлеба из ее пальцев, прежде чем она успевает закончить
предложение. Если бы мой отец увидел, как я сейчас ем, он бы накричал на меня за отсутствие хороших манер. Я даже не жую, не жду, пока первый кусочек опустится, прежде чем откусить следующий.
— Прости. Это единственная еда, которую я смогла найти на кухне так поздно.
Девочка осторожно подходит ко мне. Я отворачиваюсь от нее, как голодный пес, защищающий свою еду. Она встает и обнимает меня за плечи чем-то пушистым и теплым.
— Здесь так холодно.
Я смотрю на нее, жуя хлеб, кашляю и давлюсь. Она лезет в свою чудо-сумку и достает бутылку воды. Я выхватываю у нее и выпиваю половину за один раз.
Холодная жидкость успокаивает мое воспалённое горло, как мед. Я скучаю по
бутербродам с медом, которые Марго готовила для меня.
Я возвращаюсь к поеданию хлеба. Пробовать Мармит начинаю ближе к концу. Что-то теплое касается моей кожи, и я перестаю жевать, снова смотря на девочку.
Она вытирает мое лицо влажным платком, но чем больше она вытирает, тем больше у
нее меняется выражение лица. Ее пальцы расчесывают мои спутанные волосы, затем она перекидывает ткань через мою руку, заставляя меня есть одной рукой.
Жирная слеза скатывается по ее щеке. Я проглатываю последний кусок хлеба и остаюсь совершенно неподвижным.
Почему она плачет? Я сделал что-то не так? Это потому, что я спросил ее настоящая ли она?
— Я знаю, что ты настоящая. — мой голос менее хриплый, чем раньше. — Не плачь.
— Мне жаль, что эти монстры сделали это с тобой. Они забрали Илая, но не волнуйся. — ее ладонь прижимается к моей щеке, решимость сияет в ее сверкающих голубых глазах. — Я не позволю им забрать и тебя тоже.