Утро признаний.
Большой зал Хогвартса гудел как улей. На длинных столах дымилось горячее какао, тарелки с золотистыми тостами, омлетами и тыквенными пирогами передавались из рук в руки. Ученики обсуждали последние сплетни, и, как это часто бывало, все разговоры сводились к одному — к Авроре и Сириусу.
Слухи о ночной встрече разлетелись быстрее, чем совы по утрам. Когтевранцы тихо переговаривались, завидуя смелости Авроры, пуффендуйцы с улыбками восхищались романтичным жестом Сириуса. Слизеринцы, конечно, язвили, но даже там слышались нотки уважения — ведь Блэк впервые показал себя не как ветреный сердцеед, а как парень, готовый бросить вызов всему замку ради девушки.
Аврора сидела за столом Гриффиндора, стараясь спрятать глаза в чашке с чаем, но это было бесполезно. Подружки то и дело подталкивали её локтями и шептали:
— Ну, признайся, это правда?
— Сколько было роз? Говорят, двести!
Но в этот момент двери распахнулись.
Сириус вошёл в зал чуть позже остальных. Легко, свободно, с той самой улыбкой, которую невозможно было не заметить. На нём всё ещё была синяя футболка — после вчерашнего вечера он так и не вернул себе свою кофту.
И вдруг, на глазах у всего Хогвартса, он быстрым шагом направился к столу Гриффиндора.
Аврора замерла, не успев даже опустить чашку.
— Доброе утро, дорогая, — громко и совершенно уверенно сказал он.
Не давая ей времени что-то ответить, Сириус обхватил её за талию, легко поднял со скамьи и, не обращая внимания на десятки глаз, прикоснулся к её губам в долгом, открытом поцелуе.
В зале поднялся шум. Кто-то ахнул, кто-то прыснул от смеха, а кто-то захлопал в ладоши. Гриффиндорцы взорвались восторженными криками. Пуффендуйцы дружно зашептались:
— Невероятно... он влюбился по-настоящему!
Когтевранцы одобрительно заулыбались, хотя некоторые девушки украдкой смахнули завистливые слёзы. Даже за столом Слизерина воцарилось напряжённое молчание.
Беллатриса уронила ложку в кашу и, прищурив глаза, с ненавистью уставилась на брата. Андромеда прикрыла рот ладонью, скрывая шок и едва заметную улыбку. Нарцисса удивлённо подняла брови, не веря своим глазам.
А Регулус... он смотрел прямо на Сириуса, и в его взгляде смешались ревность, горечь и непонимание. Для него брат всегда был символом свободы и дерзости, но то, что он вытворял сейчас, ломало все привычные представления.
— Это... это вообще кто? — шепнула Беллатриса ядовито. — Где мой брат-бабник и зачем этот идиот решил разыгрывать милого мальчика?
Но Сириус не слушал никого. Он поставил Аврору обратно на пол, заглянул ей в глаза и тихо прошептал, чтобы услышала только она:
— Теперь они все знают. И пусть знают.
Аврора покраснела, но улыбнулась — так широко и счастливо, что даже самые скептичные слизеринцы невольно опустили глаза в свои тарелки.
В гостиной Слизерина царила тихая, тяжёлая атмосфера — зелёные огоньки в камине бросали мягкие отсветы на холодные стены, а у огромного окна, где лениво скользили пузырьки подводного света от озера, собралась необычная компания. Беллатриса, с вечным презрительным прищуром, устроилась в кресле так, словно это был её трон; Нарцисса сидела чуть в стороне, ровная и утончённая, но с глазами, в которых таилось нескрываемое любопытство; Андромеда, облокотившись на столик, слегка покачивала ногой, при этом её губы были искривлены в ироничной улыбке. Рядом, с самым недовольным видом, молча стоял Регулус — сжатые губы, руки за спиной, взгляд исподлобья.
— Вы только видели, что этот идиот вытворил утром? — первой нарушила молчание Беллатриса, её голос прозвенел остро и зло. — На весь Большой зал! При всех! Подбежал к ней, поднял, поцеловал в губы! Будто какой-то глупый герой дешёвого романа. Это же Сириус! Он всегда презирал такие сопли.
Нарцисса изящно поправила светлую прядь волос, чуть приподняв подбородок.
— Именно поэтому это и странно, Белла. Обычно он меняет девушек, как перчатки, а тут... — её взгляд скользнул куда-то вдаль, будто она мысленно возвращалась к утренней сцене, — ...он выглядел так, будто всё это было для него по-настоящему.
— По-настоящему? — с ядом переспросила Беллатриса. — Ты хочешь сказать, что наш драгоценный братец превратился в влюблённого щенка? В неё? В эту Аврору де Клер?
Андромеда мягко усмехнулась, но её голос прозвучал более доброжелательно, чем у старшей сестры:
— А что? Я не вижу в этом ничего плохого. Аврора добрая, умная, не глупа, и уж точно лучше тех пустоголовых, за которыми Сириус обычно гонялся. Ты же сама говорила, что он всегда был непостоянен. А сейчас... он сияет. Разве это не примечательно?
Регулус до сих пор молчал, но наконец резко поднял глаза, его голос прозвучал глухо и жёстко:
— Это позор. Он выставляет себя на посмешище. И не только себя. Нас. Семью. — Он сжал кулаки. — Я не понимаю, как он может так... опускаться.
— Ах, Регулус, — протянула Беллатриса, усмехнувшись. — Ты говоришь так, будто Сириусу когда-либо было дело до чести семьи. Этот идиот всегда только и делал, что бежал от Блэков. Вот и нашёл, где спрятаться: в её объятиях.
Нарцисса бросила на Беллу недовольный взгляд, словно хотела удержать её от слишком резких слов.
— Но признайте, — сказала она мягко, — они вместе выглядят... красиво. Он держал её так, будто боялся отпустить. В его глазах было столько нежности... Я сама удивилась.
Андромеда кивнула, её улыбка стала чуть теплее:
— Знаете, иногда такие истории и правда случаются. Когда не ждёшь. Может, Аврора и вправду изменила его.
— Изменила? — Беллатриса зло фыркнула, откинувшись в кресле. — Никто не меняет Сириуса. Он самозванец, бунтарь, идиот. Я даю неделю — и он снова побежит за какой-нибудь другой юбкой.
Регулус нахмурился ещё сильнее, в его голосе появилась обида, спрятанная за холодом:
— Пусть делает, что хочет. Но втягивать всех в эти цирки... — он запнулся и отвернулся к окну, где за стеклом медленно проплывала тень гигантской щуки. — Я просто не понимаю, зачем... именно с ней.
Андромеда внимательно посмотрела на брата, но ничего не сказала, лишь чуть приподняла бровь.
Беллатриса встала, её тень скользнула по зелёным камням.
— Запомните мои слова, — её голос прозвенел, будто сталь. — Эта игра плохо кончится. Для обоих.
Нарцисса слегка нахмурилась, но всё же заметила сдержанно:
— А вдруг ты ошибаешься, Белла? Вдруг это... и правда то самое чувство, которое стоит всех скандалов?
Ответа не последовало. В комнате повисла тишина, в которой было слышно лишь потрескивание огня и далёкий звон капель за стеклом.
Каждый из них думал о своём: Беллатриса — о грядущем позоре, Нарцисса — о странной красоте происходящего, Андромеда — о неожиданной надежде, а Регулус — о том, что брат снова уходит куда-то, куда он сам дотянуться не может.
И лишь за стенами Слизерина смех и радость эхом отзывались в коридорах: где-то там, среди толпы, Сириус и Аврора действительно смеялись вместе, не подозревая, что в чьих-то глазах их история уже стала чем-то большим, чем просто школьный роман.
Дверь в гостиную Слизерина тихо скрипнула, и в помещение вошла Аврора. На её руках были книги — видимо, она только что вернулась из библиотеки, волосы чуть растрёпаны от ветра, щёки лёгким румянцем сияли после быстрой прогулки по прохладным коридорам. Она выглядела так спокойно и невинно, что на миг в комнате воцарилась полная тишина: Беллатриса, Нарцисса, Андромеда и Регулус переглянулись, словно заговорщики, застигнутые врасплох.
— О, — тихо произнесла Аврора, заметив, что все взгляды устремлены на неё. — Я... наверное, не вовремя?
Андромеда первой вышла из оцепенения и мягко улыбнулась, приглашающе помахав рукой:
— Нет, как раз вовремя. Иди сюда. Мы как раз... обсуждали кое-что.
— Кое-что? — Аврора удивлённо приподняла брови, но всё же подошла ближе, поставила книги на стол и села рядом.
И тут на неё обрушился настоящий шквал.
— Это правда, что Сириус целовал тебя в Большом зале при всех? — первой выпалила Нарцисса, её голубые глаза загорелись любопытством.
— А он хотя бы спросил разрешения, или просто схватил тебя, как всегда делает со своими жертвами? — добавила Беллатриса с ледяной усмешкой.
— Вы давно... ну, вы понимаете, да? — вмешалась Андромеда, её голос был мягче, но глаза искрились азартом.
— Зачем он вообще таскается за тобой повсюду? — резко спросил Регулус, его взгляд был тяжёлым, почти обвиняющим.
Аврора замерла, ошарашенная шквалом голосов. Щёки её медленно залились краской, а губы дрогнули, будто она пыталась что-то сказать, но слова застряли в горле.
— Я... — начала она, но Беллатриса перебила:
— Ты понимаешь, что он выставил себя идиотом? На глазах у всей школы! Даже преподаватели, наверное, теперь смеются.
— Белла, — строго произнесла Андромеда, но сестра только отмахнулась.
— А правда, что он подарил тебе сотни роз? — с хитрой улыбкой спросила Нарцисса. — В коридорах только и говорят о том, что ты появилась с охапкой цветов, едва ли не больше самой себя.
Аврора прикусила губу, её взгляд метнулся в сторону, но она всё же кивнула.
— Да... подарил, — призналась она тихо, и смущённая улыбка тронула её губы.
— Сотни роз! — Нарцисса едва не захлопала в ладоши. — Это же так романтично!
— Романтично? — холодно хмыкнула Беллатриса. — Это позор.
Регулус не сводил с Авроры глаз. Его голос прозвучал глухо:
— Ты хоть понимаешь, во что ввязалась? Сириус не умеет по-настоящему любить. Он играет. Всегда. И с тобой он играет тоже.
Аврора вздрогнула, но не отвела взгляда.
— Вы ошибаетесь, — её голос был тихим, но уверенным. — Он другой. Со мной он другой.
Эта фраза повисла в воздухе, словно вызов.
Андромеда улыбнулась уголком губ, её глаза смягчились.
— Видите? Она сама чувствует разницу.
Беллатриса скрестила руки на груди, её взгляд был ядовитым.
— Посмотрим, сколько продлится твоя иллюзия, девочка.
Аврора смутилась ещё больше, но не отступила. На её щеках играл румянец, в глазах — упрямый огонёк.
Нарцисса, всё ещё не сводя с неё внимательного взгляда, вдруг мягко спросила:
— А скажи честно, Аврора... тебе это нравится? То, как он ведёт себя с тобой?
Аврора замерла, опустив взгляд. На секунду в её глазах мелькнули воспоминания — золотые розы, смех, запах его парфюма и дождя, его кофта, обнимающая её теплом. Она вздохнула и слабо улыбнулась.
— Да, — прошептала она. — Нравится.
В этот момент тишина в комнате стала почти осязаемой. Беллатриса фыркнула, Регулус нахмурился ещё сильнее, Андромеда одобрительно кивнула, а Нарцисса загадочно улыбнулась, словно её мысли уже унеслись дальше, к будущему этой странной и красивой истории.
В гостиной стояла напряжённая тишина после слов Авроры, когда дверь внезапно распахнулась с такой силой, что створки ударились о каменную стену. Внутрь ворвался Сириус. Его обычно живые серые глаза были красными, словно он не просто устал, а плакал. В руках он сжимал смятый пергамент с тяжёлой чёрной печатью — гербом семьи Блэк. Бумага дрожала в его пальцах так, будто он держал не письмо, а пылающий уголь.
Все в комнате замерли. Даже Беллатриса, которая ещё секунду назад презрительно усмехалась, побледнела, увидев знакомый герб. Нарцисса прикусила губу, Андромеда тяжело вздохнула, а Регулус... Регулус смотрел на брата так, будто его пронзили насквозь.
Следом вбежали Джеймс, Римус и Питер. Они остановились у двери, растерянные, и тоже заметили в руках Сириуса то самое письмо. Никто из них раньше не видел его в таком состоянии — плечи опущены, руки дрожат, глаза полны боли, злости и чего-то бездонно тёмного.
Он не сказал ни слова. Просто прошёл к дивану, опустился на край, развернул письмо и снова начал читать, будто пытался убедиться, что всё это действительно написано. Его губы беззвучно повторяли строки, а пальцы сжимали пергамент так сильно, что костяшки побелели.
Слёзы блеснули на его щеках. Настоящие, тяжёлые, горькие. Он всхлипнул — тихо, но этот звук разорвал тишину в гостиной, будто гром.
— Сириус... — осторожно прошептала Андромеда, делая шаг вперёд. Её голос был полон боли, она понимала, о чём могло быть это письмо.
Но он даже не поднял глаз.
Регулус медленно встал, его обычно строгий и сдержанный взгляд был полон паники. — Брат... — выдохнул он. В его голосе было столько растерянности, будто мир рушился прямо сейчас. — Что они... что они написали?
Сириус молчал. Он сглотнул, и только тогда с его губ сорвался хриплый шёпот:
— Что я позор. Что мне лучше было не рождаться. Что я никогда не стану достойным именем Блэк. Что я должен забыть про семью, раз выбрал друзей... и... её. — Его взгляд на секунду скользнул к Авроре, и сердце у неё сжалось.
Мародёры переглянулись. Джеймс сжал кулаки так сильно, что костяшки побелели. Римус закрыл глаза, как будто пытался сдержать собственную ярость. Питер выглядел растерянным, но в его взгляде читалось искреннее сочувствие.
Андромеда прижала ладонь к губам, в её глазах стояли слёзы. Нарцисса отвернулась, будто боялась, что кто-то увидит её дрожащие руки. Даже Беллатриса, всегда гордая и холодная, смотрела на Сириуса с шоком — и впервые в её глазах не было насмешки.
Регулус шагнул ближе, но замер, не зная, что сказать. В его глазах боролась ненависть к собственным родителям и желание обнять брата, но слова застряли в горле.
Аврора не выдержала. Она встала и подошла к Сириусу. Он всё ещё держал письмо, и его плечи сотрясались от сдерживаемого рыдания. Она опустилась рядом, осторожно положила ладонь на его руку.
— Сириус... — её голос дрожал, но в нём было столько тепла, что он впервые за всё время поднял взгляд. Его глаза, красные и полные боли, встретились с её глазами, и Аврора поняла: он сломлен. Сейчас он не был тем дерзким, уверенным в себе парнем, которого знала вся школа. Перед ней сидел мальчишка, которому сказали, что он — ошибка.
— Они не правы, — прошептала она. — Ты есть. Ты живёшь. И ты лучше, чем все они вместе взятые.
Сириус сжал зубы, и новые слёзы скатились по его щекам. Он прижал письмо к груди, будто это был приговор, который он не в силах разорвать.
Джеймс шагнул вперёд и твёрдо сказал:
— Ты мой брат, Пэдфут. И никакие письма этого не изменят.
Римус добавил тихо, но твёрдо:
— Семья — это не те, кто пишет такие слова. Семья — это те, кто остаётся рядом, когда тебе плохо.
Питер кивнул. — Ты у нас есть. И мы у тебя есть.
Регулус сжал кулаки, его голос дрожал, но в нём звучала решимость:
— Они всегда были слепы. Но я... я не ненавижу тебя, брат. Никогда.
Аврора не отводила руки, её пальцы мягко сжимали его ладонь. — А для меня... — она выдохнула, и её голос стал едва слышным, — ты всё.
Сириус прикрыл глаза, и впервые за всё это время его губы дрогнули, будто он хотел улыбнуться сквозь слёзы. Он позволил себе уткнуться в плечо Авроры, а та не оттолкнула его — наоборот, обняла.
В гостиной воцарилась тишина, но она была другой — наполненной не холодом, а поддержкой. Даже те, кто ещё недавно осыпал Аврору вопросами, теперь молчали. Все понимали: в этот момент Сириус впервые позволил себе быть слабым. И впервые — его слабость приняли. В коридорах Хогвартса повисла тишина, когда Сириус сжимал в руках злополучное письмо. Пальцы его дрожали, но не от слабости — от ярости. Глаза покраснели, в них отражался целый шторм, и вот, не выдержав, он с хриплым вздохом разорвал письмо в клочья прямо на глазах у всех. Лоскутки бумаги с гербом семьи Блэк упали на пол, словно обугленные перья, и в зале раздался общий вдох ужаса. Даже Беллатриса замерла с приоткрытым ртом, а Нарцисса вцепилась в локоть Андромеды, будто ища опоры.
Сириус, сжимая остатки бумаги в кулаке, резко развернулся. Его шаги гулко отдавались в стенах, каждый удар каблуков был наполнен яростью. Когда он проходил мимо двери Слизерина, не выдержав, он со всей силы ударил кулаком в каменную стену. Звук был такой, будто треснула сама башня, и все, кто стоял рядом, вздрогнули, словно их самих ударили в грудь. Андромеда вскрикнула, Аврора прижала руки к губам, а Регулус отшатнулся, как от огня.
— Сириус! — крикнул Джеймс, но тот не обернулся.
Он только расправил плечи, ещё более угрожающе, и пошёл дальше, в сторону башни Гриффиндора. За ним почти бегом ринулись все — Андромеда, Нарцисса, даже Беллатриса, которая обычно держала холодное достоинство. Регулус шёл бледный, словно тень, с глазами, полными противоречий. Мародёры спешили следом, переглядываясь: Римус с тревогой, Питер с ужасом, а Джеймс с яростью в глазах — не на Сириуса, а на тех, кто довёл его до такого состояния.
Они добрались до его комнаты, и едва приблизились к двери, как услышали, как внутри что-то грохнуло. Потом ещё — звук разбитого стекла, перевёрнутого стола, падения книг. Казалось, сама комната сотрясается от его ярости. Все замерли на секунду, но когда тишина пронзительно звякнула в воздухе, они распахнули дверь.
То, что они увидели, вогнало их в шок. Комната Сириуса была превращена в хаос: книги валялись на полу, чернильницы разбились, и чёрные капли растеклись по ковру, как засохшая кровь. Шкаф был распахнут, одежда разбросана повсюду. Стул валялся с поломанной ножкой, зеркало на стене треснуло в нескольких местах.
У окна, облокотившись о подоконник, сидел Сириус. В зубах у него тлела сигарета, едкий дым клубился вокруг, вплетаясь в его растрёпанные волосы. Он смотрел куда-то вдаль, в темноту за окном, и в его взгляде горела смесь злости и боли. Красные от слёз глаза выдавали, что он боролся не только с гневом, но и с отчаянием, которое рвало его изнутри.
Андромеда первой шагнула вперёд, но её голос дрогнул:
— Сириус...
Он не повернул головы, только глубже затянулся и резко выдохнул дым, словно хотел задушить им все слова, все чувства.
Нарцисса прижала ладонь к губам, её обычно безупречно спокойное лицо было искажено тревогой. Беллатриса же впервые выглядела растерянной, хотя и пыталась спрятать это за маской холодности. Регулус застыл у дверей, в его глазах блестели слёзы, которые он отчаянно пытался скрыть, и от этого только сильнее дрожал подбородок.
Джеймс, Римус и Питер переглянулись. Джеймс сжал кулаки, ему хотелось разорвать тех, кто посмел написать такое письмо. Римус с болью смотрел на друга, его сердце сжималось, но он знал, что к Сириусу нужно подходить осторожно. А Питер, хоть и был напуган, не сводил глаз с Сириуса, словно тоже разделял эту тишину, в которой слышалось одно — предательство семьи.
В комнате царило напряжение, каждый вдох был тяжелее предыдущего. Все ждали, что Сириус хоть что-то скажет, но он молчал, только курил, сжимая кулаком край подоконника так сильно, что костяшки побелели.
Хогвартс ещё никогда не видел его таким: не весёлым, не дерзким, не насмешливым. А сломленным и обожжённым изнутри, как будто мир отнял у него право быть просто сыном, просто братом, просто собой.
Аврора не выдержала той тишины и отчаяния, что витали вокруг Сириуса. Она решительно подошла к окну и, не сказав ни слова, обняла его. Сначала он будто не почувствовал её прикосновения, но затем плечи его дрогнули, и он притянул её к себе так крепко, словно боялся, что она исчезнет. Его лицо утонуло в её волосах, и впервые за всё это время он позволил себе вздохнуть глубже.
— Простите, — хрипло сказал он, отрываясь от Авроры и глядя на всех. — Простите меня... Я не хотел устраивать весь этот цирк. Просто... — он замолчал, не найдя слов, и сжал её руку.
Регулус, до этого молчавший, вдруг шагнул вперёд. Его голос дрогнул, но прозвучал твёрдо:
— Дай руку, брат. Костяшки все в кровь. Я обработаю.
Все удивлённо посмотрели на него — ведь между братьями редко звучали слова заботы. Сириус чуть усмехнулся сквозь усталость и протянул руку. Регулус осторожно взял её, будто опасался причинить боль, и на секунду их взгляды встретились. В них было столько несказанного, что даже Беллатриса отвернулась, не выдержав этой напряжённости.
Мародёры, девушки, кузины — все суетились, предлагая то тряпку, то мазь, то заклинания. Беспокойство было искренним, и Сириус, хоть и выглядел всё ещё уставшим, впервые за вечер позволил уголкам губ приподняться.
Прошёл час. В комнате больше не витала мрачная тишина: смех перекатывался по стенам, вещи постепенно вернулись на свои места заклинаниями. Даже Беллатриса позволила себе пару язвительных комментариев, но уже без прежней холодности.
Сириус сидел на диване рядом с Авророй, и они держали друг друга в объятиях. Он то и дело украдкой целовал её висок, а потом — не выдержав — повернул её к себе и прижал губами к её губам. Поцелуй был долгим и тёплым, не демонстративным, а настоящим. Их смех перемежался с тихими поцелуями, и все вокруг, хоть и дразнили их взглядами и подмигиваниями, улыбались.
То, что началось с боли и ярости, к ночи превратилось в тихую радость — редкий случай, когда Сириус позволял себе быть не дерзким и колким, а просто счастливым.
Все сидели в гостиной, будто в каком-то странном, но очень тёплом кругу. Час назад в этой же комнате царил хаос: разорванные письма, злость, боль и слёзы. А теперь — смех, лёгкие разговоры и редкое чувство настоящей близости. Сириус, прижимая к себе Аврору, казался совершенно другим: не мятежником, не вздорным хулиганом, а просто парнем, который наконец-то позволил себе быть уязвимым и счастливым рядом с ней.
— Ну надо же, — протянула Андромеда с хитрой улыбкой, глядя на то, как Сириус украдкой целовал Аврору в висок. — Наш герой-бунтарь оказывается умеет быть милым. Никогда бы не подумала.
— Милым? — фыркнула Беллатриса, но и на её губах мелькнула улыбка. — Скорее одомашненным. Смотри-ка, держится за неё, будто боится отпустить.
— А ты не боишься? — подколола её Нарцисса, на что Белла закатила глаза, а все засмеялись.
Джеймс, не упустив момент, шумно хлопнул Сириуса по плечу.
— Никогда не думал, что увижу день, когда Пёсик Блэк будет сидеть с девчонкой, да ещё и с такой довольной рожей. Это же надо!
— Заткнись, Поттер, — проворчал Сириус, но уголки его губ дрогнули, и он не смог сдержать улыбку.
— Да ладно тебе, — вмешался Римус, хитро глянув на Аврору. — По-моему, это чудо. Я первый раз вижу, чтобы он не хмурился после ссоры с семьёй. Так что... спасибо тебе.
Аврора покраснела, но Сириус притянул её ближе и даже не попытался скрыть своей улыбки.
— Вот это да, — встрял Регулус, и в его голосе впервые прозвучала мягкая ирония. — Никогда не думал, что мой брат сможет сидеть спокойно и не устраивать хаос. А всё из-за неё. Аврора, может, ты волшебное заклинание на него наложила?
— Ещё как наложила! — подхватил Питер, и все снова разразились смехом.
Сириус сделал вид, что возмущён, но, не выдержав, сам прыснул, а потом, не обращая внимания на подколки, снова наклонился и поцеловал Аврору — на этот раз прямо в губы, открыто и искренне. В комнате тут же раздались смешки, одобрительные возгласы и даже аплодисменты.
— Всё, всё, достаточно! — засмеялся Джеймс, хлопнув ладонями. — А то мы тут скоро будем свидетелями ещё большего, чем поцелуй!
— А что, — нарочито серьёзно сказала Нарцисса, приподняв бровь, — может, именно она сделает из него человека?
Все дружно засмеялись, даже Беллатриса не удержалась от хмыканья. Атмосфера, тяжёлая и гнетущая всего час назад, теперь казалась лёгкой и светлой. Никто больше не вспоминал про письмо, никто не говорил о боли. Все они смеялись, подшучивали друг над другом и над этой новой «парочкой», и в каждом взгляде было видно одно — они счастливы, что Сириус, несмотря ни на что, не потерял свою силу и снова может улыбаться.