33
Мы стояли так долго, что время потеряло всякий смысл. Майкл крепко прижимал меня к себе, его сильные руки были моим якорем в бушующем океане чувств. Слезы безудержно текли по нашим щекам – слезы облегчения, накопленной боли, которую наконец можно было выплакать, и, конечно же, безграничной, всепоглощающей радости. Мы дышали в унисон, вдыхая знакомый, успокаивающий запах друг друга, и в каждом прикосновении, в каждом вздохе чувствовалась глубокая, невысказанная история нашей любви. Это было не просто объятие, это было воссоединение душ, обещание, что отныне все будет хорошо.
Наконец, когда дрожь в теле немного утихла, и на смену исступленному плачу пришло тихое всхлипывание, мы медленно, словно не желая разрушать магию момента, прошли в спальню. Мягкий свет ночника бросал теплые тени на стены, создавая уютное убежище. Мы опустились на кровать, и Майкл тут же притянул меня к себе, обнимая так сильно, словно боялся, что я растаю в воздухе. Я удобно устроилась на его груди, слушая ровное биение его сердца, ощущая тепло его тела. Я чувствовала себя абсолютно защищенной, словно весь мир за пределами этого объятия перестал существовать.
Именно в этот момент, окутанная его теплом и ощущением абсолютной безопасности, из глубины моей души прокрался тонкий, едкий страх.
— Милый, — прошептала я, почти неслышно, мой голос дрожал. — Я боюсь...
Майкл тут же немного приподнялся, его глаза, обычно полные веселья, сейчас были серьезны и сосредоточены. Он заглянул мне в самые зрачки, пытаясь понять, что тревожит меня.
— Любимая моя, чего ты боишься? — его голос был мягким, но в нем слышался оттенок тревоги.
Я глубоко вздохнула, собираясь с силами. Слова давались с трудом, ком подкатывал к горлу.
— Я... я... я боюсь, что ты меня разлюбишь, — призналась я, и слезы снова навернулись на глаза. — Я очень, очень хочу ребенка. Я невыносимо рада, что сейчас, под сердцем у меня зарождается новая жизнь. Это чудо, Майкл, ты не представляешь! Но страх... страх того, что ты больше не будешь любить меня, когда я изменюсь, когда все станет по-другому... он есть. Он не уходит. — Я чувствовала, как по щекам снова катятся горячие капли, а голос становится надрывным.
Майкл выслушал меня, его лицо оставалось хмурым, но это была не хмурость недовольства, а глубокая, задумчивая серьезность. Он не отводил взгляда от моих глаз, словно пытаясь проникнуть в самую суть моих переживаний. Его рука нежно гладила мои волосы, успокаивая.
— Золото моё, моя жизнь, — начал он, его голос был низким и уверенным, каждое слово проникало глубоко в мое сердце. — Я тебя люблю больше всего на свете. Больше воздуха, которым я дышу, больше самой жизни. Я тебя *никогда* не разлюблю. Ты просто не представляешь моего счастья, моей бесконечной радости от того, что у нас с тобой будет ребеночек. Мое сердце переполняется от мысли о нашем малыше. Ты для меня самое родное, самое ценное, самое лучшее, что когда-либо было и будет в моей жизни. Я всегда буду любить тебя и оберегать. И нашего ребеночка тоже. Он будет нашим чудом, плодом нашей любви. Моя клятва тебе – вечность.
Он крепко обнял меня за талию, притягивая еще ближе, если это было возможно. Затем, словно подтверждая каждое слово, впился в мои губы долгим, глубоким поцелуем. Это был поцелуй, который говорил о страсти, нежности, преданности и непоколебимой любви. Он был ответом на все мои страхи, растворяя их без остатка.
Когда он немного отстранился, чтобы снова заглянуть мне в глаза, по моей щеке уже катилась слеза, но на этот раз это была слеза абсолютного облегчения и невероятного счастья.
— Правда? — едва слышно прошептала я, все еще не веря до конца, что такое счастье возможно.
— Конечно, моё солнце, — Майкл улыбнулся, его глаза сияли теплотой и искренностью. Он нежно вытер мою слезу большим пальцем. — Я тебя обожаю. — И, словно чтобы окончательно развеять остатки моей грусти, он слегка шлепнул меня по попе, совершенно по-свойски, с озорной и любящей улыбкой.
Моя грусть мгновенно испарилась, сменившись заливистым смехом. Я засмеялась так легко и беззаботно, как давно уже не смеялась, чувствуя, как с плеч спадает огромный груз. Майкл подхватил мой смех, его глубокий, раскатистый бас наполнил комнату, и мы смеялись вместе, держась друг за друга.
Внезапно, поддавшись импульсу, я резко повернулась к своей тумбочке, схватила лежавший там водный пистолетик и, не раздумывая, начала поливать своего любимого. Майкл удивленно ахнул, а затем расхохотался еще громче, моментально подхватывая игру. Он быстро нашел свой собственный, не менее яркий водный пистолетик, и началось! Мы дурачились и веселились, бегали по всему дому, как два счастливых ребенка, забыв обо всем на свете. Кухня, гостиная, коридоры – ни один уголок не избежал нашей водной битвы. Брызги летели во все стороны, наши крики и смех эхом отдавались в стенах, создавая настоящую симфонию радости.
После долгих, изнурительных, но невероятно веселых догонялок, когда мы оба запыхались и были насквозь мокрыми, Майкл наконец настиг меня у книжного шкафа. Он подошел, выключил свой пистолетик, и с мягкой, любящей улыбкой поднял меня на руки. Я обвила ногами его пояс, чувствуя его сильное, мокрое тело, прижимаясь к нему. Его глаза, все еще озорные от недавней игры, теперь наполнились глубокой нежностью и желанием. Он начал целовать меня – сначала нежно, касаясь моих губ, затем все страстнее и глубже, его поцелуи были требовательными и наполненными всей той любовью, которую он только что мне декларировал. Вода, стекающая по нашим лицам, смешивалась со слезами счастья, а смех утих, уступая место учащенному дыханию.
Ночь мы провели очень страстную, наполненную не только физической близостью, но и глубокой эмоциональной связью, которая только укрепилась после пережитых откровений и нежности. Это была ночь, которая запечатала нашу любовь, нашу семью и наше обещание о новой жизни, которая рождалась в самом сердце нашего мира.