Лед,что жаждет пламя
После яркой, но утомительной ночи в баре, когда смех и музыка еще долго разносились в воздухе, все разъехались по домам. Но Дима остался, привязанный к местам, где проскользнул смысл ночи. Мысль о том, что Олег предложил провести Есению до дома, словно недремлющий призрак, не покидала его. Она вилась вокруг него, как тень, и с каждым днем становилась все более невыносимой.
Дима злился. Злился на себя,ведь позволил этой ситуации случиться.
Злость пронзала его, как лихорадка. Она терзала его, беспокойно кружилась в голове, мешая сосредоточиться на съемках и заданиях на шоу «Битва сильнейших». Каждый раз, когда Дима оказывается у камеры, внезапные накатники тревоги и гнева пульсировали в его груди, прерывая сосредоточенность. Наградой за эти раздирающие мысли становились высокие результаты, но радость победы была таинственно связана с мучительным ощущением, не покидавшим его.
В конце съемок, когда усталость смешивалась с раздражением, и горло пересохло от напряжения, Дима всё же собрал волю в кулак. Он подошел к Олегу, который, казалось, был погружен в собственные мысли, и прямо спросил, мужественно переборов колебания в голосе:
– Слушай, было у вас что-то с Есенией или нет?
Олег удивленно поднял брови, затем в его глазах мелькнула искра понимания.
– Нет, — резко ответил он, без колебаний. – Она просто отказалась, чтобы я проводил её. Мы больше не виделись.
Словно тяжелая завеса, пропитанная бесконечным напряжением, неожиданно приподнялась. Дима выдохнул, осознавая, как напряжение покидает его, только теперь он мог вернуться к нормальному дыханию. Олег был его другом, и ему можно было доверять. Ответ, который он получил, был тем самым облегчением, которого он так долго ждал.
С этого момента он мог переосмыслить свои чувства к Есении, без лишних преград. Он наблюдал за остановившимся в пространстве воздухом, словно бы видя его в другом свете – расцветающим, теплым, полным возможностей. Этот вечер обещал новое начало.
Выходные остались позади. Есения проснулась, придавая мутному утру побольше яркости и света, но вьющиеся облака за окном явно не собирались ей в этом помогать.
Скорей всего, это было утро, в которое кофе был непременным ритуалом. Глотки горячего напитка, горячие, как будто наделяли её силой против серости за окном, но даже этот аромат, казалось, не мог затмить удушливую атмосферу.
Собравшись, она пробежала по комнате, собирая вещи. Свежая блузка и тёмные джинсы – она решила, что привычное удобство сможет хоть немного украсить её день, хотя бы на уровне восприятия. Но даже этого, похоже, было недостаточно, чтобы прогнать ощущение холода, стучащего в окно.
Выйдя на улицу, Есения сразу почувствовала, как зябкий ветер оголяет её кожу. Погода сегодня была ужасной: колючий холод в сочетании с неумолимой снежной бескрайностью преподносил сюрпризы, превращая каждую шагу в настоящую борьбу.
Чувствуя себя неуютно и неполноценной, Есения остановилась, ловя дыхание. Она прижала к губам холодную сигарету, подобно теплому одеялу, охотно желая укрыться от всего окружающего.
Девушка подошла к салону,окружённый нежным светом утреннего солнца, которое только начинало пробиваться сквозь окрашенные окна. Она пришла чуть раньше, чем обычно, около пятнадцати-двадцати минут, надеясь, что это время позволит ей настроиться на рабочий лад и насладиться спокойствием перед бурей задач. Но, к её удивлению, дверь уже была приоткрыта, как будто кто-то ждал её с нетерпением.
Запах свежего кофе и едва уловимого табака витал в воздухе тату-салона, смешиваясь с густым ароматом краски и кожи. Есения, войдя, тут же заметила Диму за его рабочим столом. Освещение, падающее на него, подчеркивало напряженность, будто невидимая пружина готовилась к взрыву. Он сидел, склонившись над листом бумаги, концентрированный и сосредоточенный, как скульптор перед своим произведением.
Её взгляд скользнул по его чертам, по тонким, но уверенным линиям его губ, по напряженным плечам. Что-то в нем притягивало, но вместе с тем и пугало. Этот странный, искушающий магнетизм.
– Ты помнишь, я обещал продемонстрировать тебе свои способности? – Дима чуть усмехнулся, его взгляд был острым и проникающим.
Есения едва заметно поморщилась. «Ну, да, способности.» – промелькнула в голове насмешливая мысль. «Наверное, фокус, »– подумала она, пытаясь сохранить невозмутимый вид.
– В которые ты, как я понял, не веришь, – напомнил Дима, его глаза блестели в полумраке. Её сердце немного ускорило ритм.
– Да нет, просто... сомневаюсь, – ответила Есения, отводя взгляд. Но в её сознании уже промелькнула целая галерея непристойных картинок.
Вот он, Дима, касается её шеи, его пальцы скользят по её коже. Он смотрит на неё – и взгляд этот горит каким-то особенным пламенем. Она думает о том, как бы он прижал её к себе, о том, как горячие губы Димы коснутся её. За этими мыслями следовали более откровенные, почти безумные образы. Желания, как сорняки, прорастали в её сознании, густые, яркие. Она пыталась с ними бороться, но они только усиливались, плели вокруг её воображения соблазнительную сеть.
Дима, словно прочитав её мысли, бесцеремонно приблизился. – Я не только слышу твои мысли, Есения, – прошептал он, его голос проникал прямо в её голову, заставляя ее сердце отстукивать бешено. Её дыхание участилось.
–И знаю, чего ты хочешь, - его слова словно ударили по ней электрическим разрядом. И тут же в её сознании вспыхнули картинки. Как его руки обнимают её, как его губы находят её шею, как его пальцы нежно скользят по её коже.
Взгляд чернокнижника горел каким-то внутренним огнем, не оставляя места для размышлений или возражений. Есения застыла, не в силах отвести глаз от его приближающегося лица.
И не дав ей сказать ни слова, ни выдохнуть, ни даже подумать, он наклонился. Его губы коснулись её губ. Не мягко, не нежно, а с требовательной, дикой, животной страстью. Это был не поцелуй любви или привязанности, а чистый, первобытный порыв, вспышка инстинкта, что-то древнее и мощное, вырвавшееся наружу.
Этот короткий миг, наполненный только жаром желания, казался вечностью. Он горел, плавился, обжигал. В нём не было ни капли нежности, ни намёка на чувства, только чистая, необузданная страсть.
Затем так же внезапно, как и начавшись, поцелуй оборвался. Дима отстранился. Их взгляды встретились на одно короткое, острое мгновение. И в глазах обоих отразилось одно и то же – нежелание прерывать это, несмотря на его дикость, его беспощадность.
Но он всё же отстранился. И, не оглядываясь, ушел, оставляя Есению стоять на месте, с губами, горящими от страсти, и сердцем, бьющимся в сумасшедшем ритме.
Рабочий день медленно подходил к концу, а светлая офисная комната наполнялась мягким сиянием заката. Дима, погруженный в свои мысли, сидел на своем месте, окруженный разбросанными по столу эскизами и бумагами. Это были его миры, его творения, но сейчас они казались ему неважными на фоне того мгновения, которое произошло сегодня утром.
Пока он перебирал эскизы, его мысли странно ускользали от работы – каждое движение ручки наполняло его этой легкой тоской, одновременно манящей и приятной.
В этот момент, когда вокруг царила тишина, его звуковая тишина нарушилась – как будто в пространствеиграл переход звуков, а он даже не понял, как это произошло. Вздохнув, он открыл глаза, осознав, что и вправду все вокруг кажется тусклым и незначительным.
Едва слышный скрип дверцы вырвал его из сосредоточения. Привычный звук в это время дня. Не оборачиваясь, Дима был абсолютно уверен – это его напарник, заглянувший перед тем, как отправиться домой. Уже готов был бросить слово через плечо, может быть, обсудить пару последних идей.
Но когда он всё же обернулся, инстинктивно ощутив другое присутствие, то увидел не привычную фигуру коллеги. Перед ним, в проеме двери, стояла Есения. В её глазах горел странный, незнакомый огонь – смесь решимости, отчаяния и чего-то дикого, неконтролируемого.
И в тот же миг, прежде чем Дима успел осмыслить увиденное, прежде чем он успел произнести хотя бы звук, она накинулась на него. Не шаг, не рывок – а именно порыв, стремительный и неудержимый, словно все сдерживаемые эмоции дня нашли свой выход в этом внезапном, почти яростном движении.
Вспышка. Неконтролируемый порыв захлестнул их обоих, сметая все границы, все разумные мысли. Мир за дверью кабинета перестал существовать; остался только он, она, и стол, заваленный смятыми бумагами, ставший центром их собственной, дикой вселенной. Есения набросилась на него с силой, которую сама не подозревала, и Дима ответил ей с той же первобытной яростью, подхваченный этим внезапным ураганом страсти.
Одежда летела прочь, мешая, раздражая своей медлительностью. Пуговицы срывались, ткань рвалась под нетерпеливыми пальцами, движимыми лишь одним желанием – обнажить. Под тонкой тканью блузки, мелькнула тончайшая паутина кружева – черного, как полуночная тень, оно обтягивало её, словно созданное не для сокрытия, а для того, чтобы дразнить. Но даже это тонкое обещание быстро слетело с неё, соскользнуло вниз, не задерживаясь ни на секунду в этом безумном порыве. Кружево упало на пол, забытое, как ненужная оболочка, слишком хрупкая для этой бури.
И тогда они увидели друг друга полностью, без покровов. Взгляд скользнул по линиям, по изгибам, по коже, которая только что была скрыта, теперь залитая светом из окна. Для него – Есения, обнаженная, хрупкая и одновременно невероятно сильная в своей отчаянной жажде, её тело казалось воплощением этой внезапно вырвавшейся страсти. Для нее – Дима, его сильное тело, покрытое росписью татуировок. Черные линии, замысловатые узоры, древние символы – они вились по его рукам, груди, шее, казались живыми, словно выбитыми самой страстью, становясь частью его дикой, притягательной натуры, которая теперь была полностью перед ней. В этом мгновении полного обнажения была своя дикая красота – уязвимость, слившаяся с неукротимым желанием.
Их тела встретились – горячие, дрожащие, требовательные. Кожа к коже, пульс к пульсу. Её руки скользили по его торсу, ощущая под пальцами не только гладкость кожи, но и рельеф его татуировок, прослеживая контуры, чувствуя их под своим прикосновением, словно читая его тайную карту. Его руки сжимали её, притягивая ещё ближе, оставляя краснеющие следы на коже.
Губы встретились в поцелуе, который был не нежным, а требовательным, жадным, почти звериным. Это было взаимное поглощение, стремление впитать друг друга. Его губы скользили вниз, с её губ на шею. Он целовал её шею – не ласково, а с придыханием, впиваясь, лижа, покусывая, оставляя горячие, пульсирующие следы, вызывая трепет и мурашки, словно ставя свой знак. От шеи он перешел к ключицам, целуя хрупкие косточки под тонкой кожей, впиваясь в кожу над ними, ощущая её ускоряющийся пульс под своими губами. Это было клеймо, метка, оставленная в пылу момента, обещание обладания.
Их тела сплелись на столе, двигаясь в диком, необузданном ритме, стол скрипел под тяжестью и движением. Стоны наполняли кабинет – низкие, хриплые, вырывающиеся из его груди, более высокие, срывающиеся, почти крики из её. Это была симфония страсти, первобытных звуков, которые не нуждались в словах.
Напряжение росло с каждым движением, каждым вдохом, каждым стоном. Это было восхождение к вершине, к краю пропасти, где контроль терялся, оставалось только чистое, острое, до боли прекрасное ощущение. Тела напряглись, мышцы окаменели, дыхание замерло в преддверии взрыва. И вот наступил этот момент – волна, захлестнувшая обоих. Судорожные вздохи, последний, долгий, срывающийся стон, дрожь, пробежавшая по телам, и наступившая после этого тишина, нарушаемая только их тяжелым, рваным дыханием. Они лежали, прижавшись друг к другу, на столе, среди смятых бумаг и сдвинутых предметов, изможденные, но наполненные этим диким, всепоглощающим чувством, которое только что вырвалось наружу. Кружево Есении лежало на полу, забытое, татуировки Димы блестели от пота, но в этот миг не существовало ничего, кроме их слияния, их общей страсти, их необузданного момента, пережитого на грани разумного.
Тишина кабинета была глухой, как старая книга, запечатанная пылью воспоминаний. На столе, среди разбросанных эскизов, лежали следы страсти – перевернутые кресла, забытые вещи и легкий аромат её кожи, всё еще витавший в воздухе. Дима, почувствовав, как в голове прозвучал щелчок, резко вернулся к реальности, словно отделившись от потока нежности, который только что заполнил комнату.
Он встал, будто бы освободившись от оков, как будто вся их игра утратила смысл. Взгляд его скользнул по Есении, её тело обрисовывалось мягким светом, но он не чувствовал того трепета, что испытывал раньше. В его голове назревали мысли, полные сомнений и сожалений, а возбуждение, только что горевшее в его груди, растаяло, как дым.
– Куда ты? — спросила Есения, её голос чуть дрожал, проникая в эту странную тишину.
Дима, не ответив на её вопрос, сел на край стула, сосредоточившись на своем отражении в окне. Он ощутил, как резкость его слов сжимает пространство между ними. Доставая одежду, он одевался стремительно, словно хотел избавиться от прикосновения ее кожи, от воспоминаний, что разрывали его изнутри.
– Игра окончена, снежная королева, – тихо произнёс он, оборачиваясь к ней с холодным выражением лица. Эти слова словно отрезали последний мост между ними. Он произнес их с ноткой пренебрежения, как будто в этом одном предложении заключал все свои причуды и страхи, все, что ему было неведомо.
Есения замерла, как если бы её окатили холодной водой. Неужели все было настолько поверхностным? Она искала в его глазах что-то большее – понимание, теплые слова, но наткнулась на пронзительное равнодушие. Её мир перевернулся, а чувства заполнили грудь горечью и ужасом.
Дима молчал, не обращая на неё внимания. Он быстро закончил одеваться, будто всё уже было решено, и шагнул к выходу. За его спиной медленно угасал свет, который когда-то согревал атмосферу в кабинете.
– Дима, — произнесла она , с каплей слезы в глазах.
Но он уже вышел, оставив её одну среди суматошных воспоминаний о том, что только что произошло. В одиночестве и невыносимой тоске, с ужасными чувствами, она осознавала: его уход был не просто физическим, это было прощание с чем-то цеплявшимся за краски их интригующей игры.