8 глава. Зеленый
Февраль в Хогвартсе выдался на редкость промозглым. Снег шёл почти не переставая, превращая двор замка в белое безмолвие. Но для Арин этот месяц был отмечен двумя важными событиями.
Во-первых, ей наконец-то удалось отправить письмо Теяту. После долгих раздумий и черновиков, которые она сжигала в камине, она написала короткое, сдержанное послание.
«Дорогой дядя,
Пишет Арин. Я стараюсь, как в доме. У меня иногда происходят тяжелые ситуации, которые легче было бы решить вместе, но здесь я учусь самостоятельности. Расслабляться получается на уроках зельеварения. Благодаря твоим стараниям на данный момент я вторая на своем курсе. Я очень скучаю..
С уважением, Арин.»
Отправила письмо с школьной совой, с затаённой надеждой, что он ответит быстро.
Во-вторых, Теодор Нотт продолжил своё странное ухаживание. Он не был навязчив, но его присутствие ощущалось постоянно: редкая улыбка в коридоре, случайная встреча в библиотеке, где он «подсказал» ей нужную полку с книгами по зельеварению. В конце февраля он, наконец, прямо предложил ей прогуляться у озера.
Прогулка была холодной и немного неловкой. Они говорили об учёбе, о книгах, избегая любых опасных тем. Теодор был вежлив, остроумен и держался на почтительной дистанции. Он подарил ей ещё один ледяной кристалл - на этот раз в форме совы.
- Он будет таять, - сказала Арин, принимая подарок.
- Всё тает рано или поздно, - пожал плечами Теодор. - Но красивые вещи стоит ценить, пока они есть.
Арин вернулась с прогулки с противоречивыми чувствами. Он был интересным собеседником, но в его холодной вежливости сквозила какая-то недосказанность.
Март: Оттепель и напряжение
Ответ от Теята пришёл в начале марта. Конверт был помят, почерк - размашистый и нервный.
«Арин,
Получил твоё письмо. Рад, что у тебя всё хорошо. Хогвартс - отличное место. Надеюсь, Гриффиндор станет твоим вторым домом. Если что - пиши.
Т.Р.»
Письмо было коротким и скупым, но сам факт ответа согрел Арин куда сильнее, чем мартовское солнце.
Однако главной причиной её весеннего напряжения стал Фред. Он видел, как она возвращалась с прогулки с Ноттом. С тех пор он перестал с ней говорить. Не грубил, не игнорировал нарочито - он просто перестал её замечать. Его шутки и подколы обходили её стороной, его взгляд скользил мимо. Это было хуже любого откровенного гнева.
Они не разговаривали несколько дней. Арин злилась сама на себя за то, что это её вообще задевает, и на Фреда - за его немое и беспричинное осуждение. Сначала Арин даже не поняла, что что-то изменилось. Потом это стало потихоньку закрадываться под кожу, как мартовский сквозняк под дверью - неуловимо, но назойливо. У нее есть много других дел, а она переживает из-за такой глупой мелочи. Он хороший друг, Джордж тем более.
Она ждала его привычной ухмылки, когда спускалась по утрам в гостиную. Ждала его громкого, чуть хрипловатого голоса, который выкрикивал её имя с какой-нибудь дурацкой шуткой или комментарием о её причёске. Ждала того момента, когда его взгляд, всегда живой и стремительный, найдёт её в толпе и на долю секунды задержится, сопровождаемый кривой усмешкой.
Но ничего этого не происходило.
Впервые она осознала это за завтраком. Фред и Джордж влетели в Большой зал, как ураган, сыпля шутками и хлопая по спинам однокурсников. Джордж, проходя мимо, кивнул ей. Фред же прошёл, словно сквозь воздух. Его взгляд скользнул по ней, сквозь нее, и ухватился за Ли Джордана через стол. Он не сделал это нарочито, не отвернулся с презрением. Это было хуже. Он смотрел на неё, как на пустое место. Как на ещё один гобелен на стене. Как на привидение, в реальности которого он просто не верил.
Внутри у Арин что-то ёкнуло, холодный укол недоумения. «Он что, не заметил?»
Потом это стало повторяться. На уроках, в коридорах, в гостиной. Фред Уизли, самый шумный и заметный человек на её горизонте, вдруг стал для неё источником тишины. Он перестал включать её в свои круги общения. Его подколы, его весёлые провокации, даже его простые «привет» - всё это испарилось. Он не игнорировал её - он её не видел.
И это начало разъедать её изнутри.
Сначала пришла злость. Горячая, праведная ярость. «С чего вдруг? Что я ему такого сделала? Погуляла с Ноттом? И что с того? Он что, мой отец, что ли?» Она злилась на его наглость, на его молчаливое осуждение, на то, что он позволил себе вынести ей приговор без суда и следствия. Она готова была подойти и устроить сцену, потребовать объяснений, высказать всё, как всегда она и делала- разговаривала о проблеме.
Но потом злость сменилась обидой. Колючей, детской и от этого ещё более унизительной. Она ловила себя на том, что входит в комнату и первым делом ищет его взгляд. И каждый раз, встречая этот ровный, ничего не выражающий взгляд-сквозняк, она чувствовала, как по её самолюбию бьют тонким, острым лезвием. Она была для него пустым местом. После всего - после их общих шуток, после того, как он заступался за неё, после того напряжения, что висело между ними... Теперь - ничего.
Это било по её гордости больнее, чем любое открытое оскорбление. Оскорбление хотя бы признавало её существование. А это... это было стирание.
Иногда ей казалось, что она сходит с ума. Что она выдумывает эту стену. Но потом она видела, как он заливисто смеётся с Джорджем, как толкает плечом Анжелину, как что-то громко объясняет первокурсникам - живой, настоящий, весь в движении. И тут же его взгляд натыкался на неё - и каменел. Становился плоским и безжизненным. И она понимала - нет, не выдумывает.
Ощущение было такое, будто она потеряла какую-то невидимую, но очень важную опору. Будто в оркестре её жизни внезапно замолчал самый громкий и весёлый инструмент, и теперь мелодия звучала неполно, неправильно. В её мире стало тише. Скучнее. Бледнее.
И хуже всего было то, что она не могла ничего с этим поделать. Подойти и спросить «Почему ты со мной не разговариваешь?» - это выглядело бы глупо, жалко и давало бы ему всю власть. Осталось только одно - делать вид, что его молчание её не ранит. Что она его тоже не замечает. Но каждый его безразличный взгляд отзывался внутри тихим, но очень чётким щелчком боли. Она решила, что это не он от нее отказался, а она. Что именно она перестала первой относиться к нему с теплом и добротой. Что именно она первая похолодела. Начались бесконечные часы в библиотеке и на закрытых тренировках с Вудом и Анжелиной. Свободное время совсем исчезло, а значит исчезло и время на лишние мысли.
Однажды поздно вечером Джордж застал Фреда в их любимой нише на седьмом этаже. Тот не занимался чертежами новых изделий для магазина, а просто сидел, глядя в заледеневшее окно.
- Ладно, выкладывай, - сказал Джордж, опускаясь рядом. - Ты ходишь, как привидение на диете, уже неделю. Что случилось? У нас кончились запасы взрывающегося джема?
Фред мрачно хмыкнул, но не повернулся.
- Всё в порядке.
- Не ври мне. Я тебя знаю как облупленного. Это из-за Арин? Из-за её прогулки со змеёнышем?
Фред наконец повернулся к брату, и в его глазах было редкое для него смятение.
- Она же умная. Должна понимать, что он не просто так с ней гуляет. У Ноттов всегда свой расчёт.
- А, - понимающе протянул Джордж. - Значит, дело не в том, что он Слизеринец, а в том, что он парень, который с ней гуляет. Совсем другое дело.
- Не своди всё к ерунде, - проворчал Фред. - Речь о её безопасности.
- Речь о том, что ты ведёшь себя как тролль, который сел на свой единственный горшок с золотом и рычит на всех, - парировал Джордж. - Ты не разговариваешь с ней, хмуришься... Она же не понимает, в чём провинилась. Или ты ждёшь, что она сама подойдёт и будет извиняться за то, что погуляла с кем-то? Не слишком ли много ты хочешь?
- Она не должна была с ним гулять, - упрямо повторил Фред.
- Она может гулять с кем захочет, - мягко, но твёрдо сказал Джордж. - И если ты продолжашь делать вид, что её не существует, то вскоре так оно и будет. Для тебя. А Нотт тем временем будет дарить ей ледяных совушек и говорить умные вещи. Кто, по-твоему, в выигрыше?
Фред ничего не ответил. Он снова уставился в окно, на тёмные очертания Запретного леса. Джордж вздохнул, похлопал брата по плечу и оставил его наедине с его мыслями. Мыслями, которые были такими же холодными и неуютными, как мартовский ветер за стенами замка.
Март принёс в Хогвартс не только первую робкую оттепель, но и новые, куда более сложные узлы в жизни Арин. Её дни стали напоминать чётко расписанное расписание с секретными миссиями.
По совету, найденному в одной из старых книг в запретной секции (куда она пробралась под плащом-невидимкой, «одолженным» у Гарри), Арин начала тайные тренировки. Поздними вечерами, когда коридоры пустели, она пробиралась в Залу зеркал - огромное, заброшенное помещение на седьмом этаже, где пыль лежала толстым слоем, а зеркала, затянутые паутиной, отражали лишь призрачные силуэты.
Там она отрабатывала необычные заклинания. Не боевые, а те, что были связаны с контролем над вниманием, маскировкой, созданием иллюзий. Она училась двигаться бесшумно, задерживать дыхание, сливаться с тенью. Это было её личным ответом на подозрения Симуса, на холодную вежливость Нотта, на всё нарастающее напряжение в школе. Она жаждала не силы, а контроля. Контроля над ситуацией, над собой, над тем, что о ней думают. Затем на следующий день, днем после занятий она просила час потренироваться в боевых искусствах с Оливером и Анжелиной. Они никому не говорили об этом, да и надобности не было, никто не спрашивал. Постепенно стали сближаться, открылось, что Вуд очень интересный человек и может давать дельные советы, а Анжелина была доброй девушкой, которая помогала с техникой при упражнениях.
Библиотека стала её вторым домом. Она проводила там часы, погрузившись в фолианты по оккультизму, древним рунам, защитным искусствам и, что вызывало больше всего вопросов, в книги по ментальной магии и психологии. Мадам Пинс уже перестала бросать на неё подозрительные взгляды и лишь качала головой, видя, как второкурсница штудирует труды, которые не каждому выпускнику по зубам.
- Ты точно не перегружаешься? - беспокоилась Гермиона, заставая её за очередным громадным томом. - Это же программа шестого, а то и седьмого года!
- Мне интересно, - коротко отвечала Арин, не отрываясь от страницы с описанием техник мысленного щита. А в мыслях было одно: «Сиди! Ты должна быть лучшей. Сиди пока не станет плохо».
Однажды вечером, когда Арин, засидевшись допоздна, пробиралась обратно в гриффиндорскую башню, она наткнулась на Пэнси Паркинсон. Та сидела на подоконнике в одном из тёмных коридоров, уткнувшись лицом в колени, и её плечи мелко вздрагивали.
Арин уже было собралась пройти мимо, но что-то остановило её. Не сочувствие, а скорее любопытство. Пэнси всегда казалась этакой ядовитой, самодовольной сорокой Малфоя.
-эй? С тобой всё в порядке?
Пэнси резко подняла голову. Её глаза были красными от слёз, а привычная маска надменности дала трещину, выдав испуганную, совсем юную девчонку.
- Убирайся к своей стае, Блек, - прошипела она, но в голосе не было прежней силы.
Вместо ухода Арин прислонилась к противоположной стене.
- Мальчишки? - спросила она без особой симпатии, но и без злорадства.
Пэнси фыркнула, вытирая лицо рукавом мантии.
- Глупости. Драко... он... - она замолчала, сжав губы. - Он и его друзья считают, что я недостаточно «чистокровна» для их компании. Что моя бабушка была... не совсем из нашей среды. - Она произнесла это с таким стыдом, будто признавалась в чудовищном преступлении.
Арин рассмеялась. Сухо, без веселья.
- О, боже. И это всё? - Она посмотрела на Пэнси с внезапной дозой понимания. - Добро пожаловать в клуб. Меня тут полшколы подозревает в том, что я собираюсь всех убить во сне. А твой главный грех в том, что твоя бабушка, возможно, любила не того парня. Какая трагедия.
Ирония Арин неожиданно подействовала. Пэнси перестала всхлипывать и с любопытством посмотрела на неё.
- Они и тебя травили?
- Да как-то не особо получилось, - пожала плечами Арин. - Я даю сдачи.
С этого началось их странное, настороженное общение. Они не стали закадычными подругами, но между ними возникло некое подобие перемирия, основанное на общем понимании абсурдности предрассудков.
Через несколько дней Арин, к ужасу Гермионы и Джинни, привела Пэнси в гостиную Гриффиндора.
- Ты с ума сошла? - прошептала Джинни, глядя, как Пэнси с явным недоверием осматривает комнату, будто ожидая, что на неё набросятся.
- Она не так уж плоха, - пожала плечами Арин. - помните, что я говорила! Нельзя осуждать человека за то, где он учится. Нужно узнать его самого, а не приравнивать к остальным плохим.
Гермиона, всегда выступавшая за равенство, была поставлена в тупик. Её принципы говорили «да», но накопленная неприязнь к ядовитой слизеринке кричала «нет». В итоге принципы победили, но с большим скрипом.
- Ладно, - сказала она, пододвинув Пэнси тарелку с печеньем. - Но если ты хоть слово скажешь про «грязнокровок», я лично испытаю на тебе пару заклинаний, которые не проходят в Хогвартсе до седьмого курса.
Пэнси, к всеобщему удивлению, не огрызнулась. Она лишь кивнула и осторожно взяла печенье. Это было начало самой странной дружбы в Хогвартсе, которая вызывала недоумение и перешёптывания во всех уголках замка. А для Арин это был ещё один шаг к созданию своего собственного, непредсказуемого мира, где правила писала она сама.