Песнь о Графине

Напоследок покачав перед нами тикающими часами, Тея удаляется. Смотрю в её спину, пока она не выходит из шатра. За моей спиной слышится копошение: все встают со своим мест, выключают фонари, поправляют наряды и всё ещё о чём-то переговариваются. Проходя мимо меня, Фокусник бегло бросает, что нам стоит поговорить после шоу, и желает удачи. Гардеробная оживает, но при этом теряет всю ту магию утренних завтраков. Теперь до окончания дня, а после и до следующей субботы, она будет использоваться исключительно по её изначальному предназначению. Меня слегка печалит внезапное осознание такой очевидной вещи, ведь сегодня было получено больше вопросов, чем ответов. Однако теперь решение этой задачи остаётся только на мне.

Первое выступление начинается совсем скоро, так что медлить нельзя. Для кого-то полчаса не покажутся маленьким количеством времени, но в окружении суеты этот отрывок ощущается до невозможного кротким. И вот, выходя из потерявшей таинственность гардеробной для артистов, я оказываюсь с головой погружена в эту самую суету. Удивительно, но сегодня в шатре места стало будто бы намного меньше. По обычно почти что пустующей территории за кулисами носились музыканты, настраивая свои инструменты и натирая их до блеска тряпками, которые годились разве что для мытья полов, но это их никак не останавливало. Половина циркачей куда-то испарилась, а вторая бегала туда-сюда, крича что-то о пропаже своего инвентаря. Здесь присутствовали даже Таракашки - работники, что следили за исправной работой технического оборудования и разного рода креплений. Действительно, прозвище своё они сегодня оправдывали сполна, выползши из своих комнат для отдыха и мелькая в глазах коричневыми пятнами рабочей униформы.

От этого кошмара стоило укрыться, пока и меня не затянуло в круговорот предвкушения и лёгкой паники. Проскользнула идея пойти подышать свежим воздухом в компании молчаливой Соли, у корней которой всегда на случай внезапной тревожности была припрятана чья-то бутылка с сомнительной на вид жидкостью. Но взвесив все "за" и "против", уж лучше было сбежать в гримёрку, чем ловить на себе взгляды ждущих представления детей и их родителей, попутно приветствуя наплывшие из неоткуда знакомые и незнакомые лица.

Миновав пару кричащих Таракашек, проскользнув за спиной у спорящего с дирижёром Ноа и поймав летящий в мою сторону мяч, я успешно добралась до другого конца этого, так называемого, коридора, попадая в спасительную для меня комнату. Гримёрка была всецело моих (и пары вспомогательных) рук творением. В целом, представляла она собой ящик из фанерных листов, обставленный изнутри всеми доступными нам цирковыми богатствами: освещало помещение обилие гирлянд, которые мигали и переливались всеми оттенками радуги под потолком; кого-то это свечение крайне нервировало, но я находила этот ужас эпилептиков очень даже успокаивающим. Чудом вместившийся сюда стеллаж занимал почти всю гримёрку, а полки его ломились от головных уборов, праздничных масок, непонятного реквизита, да и всего остального, до чего смогли добраться циркачи, утаскивая вещицы с собой. Остальное же пространство было занято парочкой стульев с горами одежды, захламлённым косметикой и красками столом, да парой подушек на полу. Стены тоже пустыми не оставили: крючки для вещей (хотя и непонятно, откуда они у нас берутся в таком объёме, я считаю, что это ещё одна тайна нашего цирка), немного треснувшее при перемещении зеркало и невероятное количество фотографий тут тоже присутствовали, ловя на себе отблески цветных огней.

Сейчас же в гримёрке присутствовал ещё один "предмет интерьера". Фокусник сидел на полу, закинув ноги на столик, который жалобно скрипнул, стоило ему слегка сменить свою позу. Он запрокинул голову назад, дуя на застывшую в воздухе карту, этим самым заставляя её левитировать. Моё появление сбивает концентрацию, и карточка медленно опускается Фокуснику на лицо. Тем не менее, он улыбается мне, выпрямляясь, и пиковый туз падает на пол, указывая на меня своим остриём [4].

– Графиня, а я как раз тебя и ждал! Я попросил побеседовать со мной, а где же это можно сделать, помимо этого места, этого самого места?

Я несколько раз киваю головой в знак согласия, садясь на табуретку у зеркала и прислоняя трость к стене. Сегодня Фокусник даже ещё более воодушевлённый, чем раньше. Но и повод есть: номер свой он подготавливал месяцами, а на выступлениях показывая старые трюки, так что сегодня, по его мнению, всё должно пройти идеально, и никак иначе. "Идеально" – для нашего цирка понятие крайне расплывчатое. Удачным номер можно считать и при полном соответствии с намеченным планом, и при отсутствии травм циркача, да подожжённого брезента шатра.

– Ты меня слушаешь, а? Слушаешь? – Фокусник качнул стол ногой, опять привлекая к себе внимание. – Ты слышала, о чём на завтраке говорили? Торт для праздника, торт! Бессмыслица какая-то, может, хоть ты мне пояснишь, зачем нам это всё?

– Зачем? Да нет никакого торта, – я вопросительно смотрю на него. – Разве не понятно?

– Опять этот Ноа с загадками... – протянул он. – Но ты-то мне пояснишь? Мне вот ничего на ум не приходит, ничего!

Объяснить? Возможно, замешательство проскользнуло на моём лице, потому что Фокусник растянул улыбку ещё шире. Раз он не знает о "торте", Ноа провернул всё в узком кругу. Да, я действительно могу поделиться предположениями о возможном значении этого странного разговора, но почему-то слова застревают в горле. Единственное, в чём я была уверена на все сто процентов, если даже не на сто один, так это предназначение загадки именно мне. От вредности Ноа или от опасения попадания важной информации в чужие руки – неясно. Всё же я вздыхаю, делая вид профессора, который объясняет очевидную ошибку недалёкому ученику:

– Конечно же торт – это Хозяин, как иначе. Все работники цирка собрались под шатром, значит, он придёт на выступление, а я должна отговорить его от этого, а то повыгоняют нас всех из-за некомпетентности.

Фокусник тянет понятливое "А-а-а", меняясь в лице, будто я озвучила все его мысли. С каким бы умным видом он на меня ни смотрел, слова свои я назад брать не буду. Очевидно, что это ложь, и он тоже это понял, но не просит заменить её на правду. Хочу спросить, зачем он расспрашивает об этом меня, но в гримёрку врывается Ноа, спотыкаясь о провод у двери и с грохотом падая на пол.

– Графиня, ай да Графиня! Ни капли стресса, ни крупицы паники. Сама собранность, как я погляжу! – глядит он в пол, но, если бы и смотрел на меня, картина в его стеклянных глазах не изменилась бы. – А мы тебя совсем заждались, до шоу считанные минуты, а конферансье чаи пьёт.

Ноа ощупывает пол на признак начатого без него чаепития, но натыкается только на ноги Фокусника, которые тот опустил со стола.

– А вот и ещё одна пропажа нашлась. Альберт, а ты должен покорить сердца зрителей вдвойне, прямо как в последний раз!

Фокусник фыркает, закатывая глаза, но улыбку с лица не убирает, рассчитывая на то, что она будет слышна в его голосе.

– Конечно, метатель, конечно! Ты только мою ассистентку не кради, как на прошлом выступлении.

Фокусник встаёт со своего места под раскаянья Ноа о содеянном ранее и его же обещания больше не занимать Элле своими номерами, после которых она была белой, как лист бумаги. Я выхожу вслед за парнями, всё ещё слушая их шутливую перепалку.

Около занавес собралась вся наша труппа: кто-то нервно грыз ногти, другие разминались и перебирали реквизит, третьи глядели на зрителей сквозь щели занавес, кто-то даже молился, если слух меня не подводил. На первый взгляд могло показаться, что все с ума сходят от нервов, но для каждого из нас такое ожидание было равносильно небывалому азарту, ведь именно сейчас можно было додумать к своему выступлению новые детали, чтобы заставить волноваться не только публику, но и других артистов, которые обязательно будут наблюдать из тени.

Кто-то из Таракашек похлопал меня по плечу, сообщая, что всё оборудование работает исправно, словно при его неправильное работе они бы стали что-то срочно предпринимать, а я очень сомневалась, что хотя бы половина из них обладает должными для этого знаниями. Основное умение Таракашек – не попадаться на глаза. Возможно, по этому критерию их и принимали на работу, но этого мне узнать не удастся. Всё же за оповещение я поблагодарила, тут же краем глаза подмечая, что стало значительно темнее, а это означало только одно...

– Давай, ни пуха! – шепнула Тётя Лиз, поправляя ворот моей рубашки.

Оркестр играл всё тише и тише, пока не осталась лишь барабанная дробь. Дальше всё прошло, как в тумане: эхом отдавался стук каблуков моих ботинок, а собственный голос звучал будто бы издалека. Отчеканив приветственную речь, я была окружена аплодисментами и вновь нарастающей музыкой. Как только я покинула сцену, единственный луч прожектора сменился на полноценное освещения манежа. Там – без оглашения, как и всегда – появился Фокусник из облака дыма, тут же привлекая всеобщее внимание в себе. Я задержалась в тени на пару секунд, наблюдая за ним со спины, пока меня не попросили отойти в сторону, дабы вывезти необходимые для магического шоу вещи.

Как в зрительском зале, так и за кулисами все глаза были направлены на одного лишь Фокусника. Проскользнув за занавес, я встала поодаль других циркачей, вместе с ними наблюдая за представлением. Пальцы будто бы против моей воли сильнее сжимали трость, хотя я знала, что номер обязан быть удачным. Фокусник колдовал над ящиком, который вывезли на сцену, без помощи отсутствующих рук это зрелище казалось крайне комичным, Тея могла бы даже позавидовать: чёрная коробка не хотела складываться, манекен, лежавший в ней, тоже ломался и совсем не выглядел как живая девушка. Кое-как наконец-то разобравшись со всем этим, он осел на полу манежа около распиленного ящика, как будто бы принимая своё поражение. Но – о чудо! – рука "манекена" поднимается, протягивая Фокуснику платок, который он берёт пальцами (настолько элегантно, насколько это вообще возможно сделать ногой), делая вид, будто бы утирает горькие слёзы неудачи. Я могла бы присоединиться к общему удивлению и завороженно хлопая, если бы, конечно, не знала весь сценарий этого номера с самого начала. Фокусник собирает ящик обратно, позволяя внезапно ожившей кукле вылезти из него уже в образе четырехрукой Элле. Он отдаёт ассистентке белый платок обратно, который из её ладоней вырывается голубем, улетающим из шатра.

Фокусника провожают аплодисментами в центре шатра и встречают ими же в его тени. Таракашки оперативно забирают использованный реквизит и приносят новый, освобождая манеж для Элле и позволяя ей демонстрировать свои навыки жонглирования самыми странными и разнообразными предметами. На секунду засматриваюсь на развивающуюся ткань её "крыльев" и успеваю заметить, что взгляд её направлен на человека в первом ряду: слегка мрачного, в чёрном костюме и больших круглых очках. Его словно бы вырезали из чёрно-белого альбома, пытаясь незаметно вклеить в пёструю картину нашей реальности.

За моей спиной уже во всю расхваливают Фокусника и поздравляют с дебютом. Решаю присоединиться к ним и краем глаза подмечаю Ноа, танцующего в обнимку со сломанным манекеном и напевающего что-то о слежке за собой [5].

– Прекрасно, Фокусник, Вы постарались сегодня на славу.

– Ай, Графиня, прекращай, – он ухмыльнулся, будто бы пытаясь подражать мне. – Я рад, что своим номером удачно открыл сегодняшнее шоу, неимоверно рад.

– Это был намёк на кое-кого? – вставил Ноа, заканчивая свой причудливый танец с куклой и подключаясь к беседе.

Рядом фыркнула Тира, закатывая глаза:

– Я хотя бы не перевожу голубей зря, каждый раз одно и то же... Где вы их вообще находите? – она перевела полный язвительности и вопрошания взгляд на Фокусника.

– Не раскрываю своих секретов, – подмигнул он.

До моего слуха долетели очередные овации, означающие окончание очередного выступления. Я направилась в сторону манежа, услышав негодования по поводу "голубиного геноцида" сбоку и постаралась подавить рвущийся наружу смех. По пути Элле похлопала меня по плечу рукой, не занятой кипой вещей, при этом ничего не говоря.

– Давайте же ещё раз похлопаем нашему замечательному фокуснику и его не менее очаровательной ассистентке! – только зайдя на манеж прокричала я, глазами вновь ища гостя из старинных альбомов. Он всё ещё сидел неподвижно, при этом не сводя с меня глаз из-под толстых стёкол очков.

Пригласив следующего циркачей – Рика и Рея, сиамских близнецов – на сцену, я поспешила вновь удалиться. Братьям не требовалась чужая помощь, они сами толкали громадную тележку с неимоверным количеством гирь и гантель так, словно она ничего не весила. Хотя и удивляться было нечему – сейчас они всё это будут ещё и поднимать, поражая остальных своей невероятной силой, которая непонятно как умещалась в довольно хилых, на первый взгляд, телах.

Каждый раз, снова и снова, возвращаясь в тень занавес невозможно угадать, что увидишь следующим. Сейчас же всё было даже слишком спокойно. Никаких драк, экспериментов, внезапных танцевальных представлений и гастрономических ужасов, приготовленных из припасённых сладких батончиков и шоколадок. Те, кто уже выступил, отдыхали, те, кому ещё предстоит это делать, разминались или повторяли свои речи. У меня даже холодок по спине пробежал от всеобщей меланхолии. Я опустилась рядом с Элле, обращая на себя её внимание, но стараясь говорить настолько тихо, насколько это возможно, прикрыв облачённой в перчатку ладонью рот.

– Пожаловало ли к нам уважаемое лицо? – попыталась всё же завуалировать вопрос я.

– Я крайне тяжко постаралась, чтобы конкурент добрался сюда раньше доставщика, и рада, что ты заметила его, лапочка.

– Мы снова говорим про торт?

– Пожалуй, мы говорим о том, как избавиться от паршивой выпечки, которой не хватит только лишь тебе.

Замечательно. Радовало лишь то, что в голосе Элле не было насмешки или угрозы, просто факт, сказанный без каких-либо эмоций. Она потянулась за сигаретами, отброшенными в сторону, но я перехватила её руку, намекая, что не стоит курить, когда рядом с тобой стоят инструменты фаерщика. Конечно, Элле могла запросто освободить свою кисть из моей хватки или использовать другую руку, но делать этого не стала, понимая намёк. Тира будет крайне недовольна, если прямо перед её выходом что-то пойдёт не так, причём даже не по её вине. При таком раскладе и Элле, и меня за компанию всей труппой будут потом под Соли закапывать, перед этим тщательно собирая наш пепел по всему цирку.

Обдумать реплику Элле мне не дают. С грохотом забегают сиамцы, а это значит, что мне надо начать суетиться и уже выбегать на манеж. Но всё же встаю я без спешки и размеренно вышагиваю по деревянной дорожке в центр шатра. Представляя зрителям Тиру – огненную девушку! – я стараюсь не смотреть на того самого мужчину в первом ряду, но выходит это крайне плохо, глаза так и норовят скоситься в его сторону, пытаясь разглядеть, кого именно пригласила сюда Элле... своими способами.

Даже не дожидаясь конца моей речи, манеж, от начала занавес и по всему его краю, вспыхивает огнём – небольшой намёк от Тиры, чтобы я поторопилась. Что я, впрочем-то, и делаю. Фаерщица появляется перед зрителями чуть ли не эффектнее Фокусника. Окружённая огнём она сверкает и переливается вышивками на своём костюме, которые оттеняют её чёрные, будто бы сгоревшие, руки от кончиков пальцев и до самых локтей. Все артисты, даже и не особо погружённые в данную тему, понимают, что устраивание шоу с огнём под шатром не только нарушение техники безопасности, но и прямой путь в больницу (а то и куда похуже) при неосторожности выступающего. Для меня до сих пор оставалось загадкой, как деревянная поверхность для выступлений ещё ни разу не сгорала. Тира мастер своего дело, в этом сомнений нет, но если чёрно-белый мужчина на первом ряду это тот, о ком я думаю, нам несдобровать. Хотя инспекция присутствовала на наших шоу и раньше, но никаких вопросов при этом у них не возникало: Хозяин был готов дать им круглую сумму за молчание. Но он не выглядел как все остальные. Этот мужчина явно пришёл сюда без предупреждения – лишь по просьбе Элле, хотя я всё ещё не до конца понимаю, как ей удалось отыскать такого персонажа. Тогда мог бы возникнуть вопрос о том, откуда Таракашки и музыканты узнали о приходе инспектора, но, разбираясь в том, насколько быстро случайно обронённые здесь слова могли породить новые слухи, все придирки отпадали.

Поймала я себя на том, что всё ещё не вернулась к остальным артистам, а лишь стою в укрытии занавес. Сегодня слишком уж много я витаю в облаках, это к добру не приведёт. Всё ещё не потухшая нить огня у моих ног при ближайшем рассмотрении складывалась в кривые буквы, а они уже в слово "Пора". Носком туфли я растёрла горючее вещество, превращая надпись в огненную лужицу и всё же покинула пространство манежа.

И вновь, будто бы той минутной хандры и не было. Младшие – Рик с Реем и Херд – носились по кругу, сбивая на своём пути не успевших скрыться Таракашек. Ноа что-то рассказывал Нанне, которая, казалось, и не слушала его вовсе. Луис и Фил –гигант и карлик нашего цирка, которые должны были выходить после Тиры – вели на вид прямо-таки светскую беседу, не хватало им только пары бокалов вина в руках, да моноклей с усами. Сзади ко мне подошла Тётя Лиз, кладя увешанную кольцами руку на моё плечо и звеня множеством бус на шее. Пора бы уже привыкнуть к общей привычке подкрадываться со спины.

– Графинушка, дорогая, не могла бы ты объявить моё выступление перед антрактом?

Я стала напряжённо вспоминать, когда Тётя Лиз должна была выходить по данному нам расписанию. Её номер, кажется, должен был закрывать шоу, а так выходит, что его закроет Ноа. Немного рискованный шаг доверять ему шанс закончить представление, ведь неясно, на какой ноте это произойдёт, но и сразу же отметать такой вариант тоже не стоит.

– Не могли бы Вы подсказать, какую цель преследуете? – вместо отказа спрашиваю я.

– Ох, поверь, я ничего такого не замышляю, просто мне хотелось бы уйти на отдых раньше. Старость – не радость, всё же. Да и тебе нужно время подумать над угощением.

Мне хотелось воскликнуть, что этот торт мне будет скоро в кошмарах сниться, да и если вам так надо, испеките сами! Однако я лишь сильнее сжимаю резную рукоятку трости и максимально дружелюбно соглашаюсь с идеей Елизаветы. Она сразу же отходит, оставляя меня один на один со своими мыслями. Через пару глубоких вдохов успокоиться всё же удаётся, ведь разгадывать задачи, данные артистами нашего цирка, нужно только на трезвую голову, а то себе дороже будет.

Возвращаясь на манеж с объявлением следующего номера, я думаю, что желание Тёти Лиз выступить именно сейчас вполне себе логично даже с точки зрения антуража: после Тиры шатёр всё ещё слегка тонул в полупрозрачном дыму, который очень кстати дополнил бы таинственность предсказаний. Елизавета выходит, тоже не дождавшись конца моей речи, при этом три раза щёлкая меня по руке. Удаляюсь в этот раз довольно эффектно – в дыму, под тихую мелодию флейт из оркестровой ямы. В такие моменты я действительно начинаю жалеть, что моя роль в цирке не пропитана магией.

Скрывшись в бархатных занавесах, начинаю внимательно слушать, даже не замечая, что и остальные чуть ли не задержали дыхание. Тётя Лиз любит говорить тихо. Для убедительности ли, будто бы она делится секретом, или использует избитый ораторский приём – не ясно. Но каждый здесь знает, что среди угадывания занятий и имён случайных зрителей и предсказаний на самые разные темы нужно уметь отделить важную именно для тебя информацию. Тётя Лиз никогда не передаёт записки, не плетёт из информации песни, не рассказывает всё одними только взглядами – она говорит прямо и не таясь. Ведь если хочешь что-то спрятать, нужно положить это на самое видное место, не так ли? Многие до сих пор удивлены, что это работает, да и я скрывать своего удивления не буду, ведь это самое настоящее чудо для здешних стен с ушами.

Вслушиваясь в гипнотизирующий голос Елизаветы, я стараюсь смешать с её словами переданное мне число три.

– Что-то подсказывает мне, что зрители очень недоверчивы сегодня, – обращается Тётя Лиз как будто бы ко всем сразу и одновременно ни к одному из присутствующих. – Жаль, что не удастся мне убедить всех и их спасти, при этом погибая своей верой.

Все слушающие замерли, пытаясь вникнуть в, казалось бы, бессмысленный набор слов. После этой реплики Тётя Лиз повышает свой голос, начиная обычную программу гадания. Она тут же предлагает всем скептикам поднять вверх руку, дабы она могла прямо на их примере продемонстрировать свои способности, прежде чем изречь окончательное гадание. Проще говоря – разогревает публику. Оцепенение спадает и с актёров, которые не услышали сегодня свежих поводов для сплетен или важных напоминаний для себя. А я всё ещё стою на месте, вдыхая пыль, накопившеюся на бархатной ткани, которую, видимо, не чистили с основания этого места.

"Мне очень жаль. Удастся всех спасти, погибая?"

К моему собственному удивлению, эта фраза не оказывает на меня слишком уж сильного поражения, хотя должна была бы. Наоборот, даже приятно, что хотя бы Елизавета – самая что ни наесть любительница двусмысленности и тайн – сказала мне это, не используя тот проклятый торт. Возможно, потому что недоумение и растерянность на моём лице сегодня отражались слишком уж явно, а может, она понимала, что это её последние слова мне. Хотя я, пожалуй, чересчур драматизирую.

Выступление Тёти Лиз проходит как-то уж слишком быстро. Она возвращается к нам, при этом не бросив ни одного взгляда в мою сторону. На негнущихся ногах я выхожу на манеж, объявляя антракт и предлагая зрителям посетить ярмарку или остаться под шатром, слушая оркестр. В целом, антракт был нужен даже не для отдыха публики или артистов, просто следующий номер требовал тщательной подготовки. Нанна – ещё одна, своего рода, фокусница в нашей труппе, однако, она была самой загадочной их всех присутствующих. Нанна выступала в цирке ещё до моего появления здесь, но сколько точно она здесь живёт мне так и не удалось узнать. О ней, в общем-то, мало знают все, можно собрать буквально по крупице от каждого, так и не понимая ничего. Сомневаюсь, что даже Хозяин, обладающий кипой бумаг о каждом из нас, знает её хотя бы на двадцать процентов. Говорят, что она единственная, кто появился в цирке не из больницы, хотя выглядит она, мягко говоря, не хорошо, да и в посланиях, о которых я только вспоминала утром говорилось о девушке-рыбе. Бледная кожа, вытянутые – почти кошачьи – зрачки, слишком медленная речь, срывающая на частый кашель и, самое главное, жабры. Про себя я называю её амфибией, но когда Ноа назвал так её вслух она избегала его несколько месяцев. К её сожалению, приходится каждый раз объявлять её именно таким образом, ведь сколько бы вариантов я не перебрала, ни один не дал бы настолько точного и близкого к правде описания. Выполняет она свою работу отлично, не шумит, проблем не доставляет... Так что и мы решили не доставлять лишних проблем ей.

Ложи быстро опустели. Места, которые остались занятыми, можно было пересчитать на пальцах, а занимавшие их родители, дети которых уже умчались во двор, видели десятый сон. Именно поэтому я без опаски села на начало деревянной дорожки, ведущей прямо в центр шатра. Вечно наблюдать можно за тремя вещами: как горит огонь, как течёт вода и как Таракашки пытаются вместить огромное подобие аквариума на маленький круг манежа. Они чертыхались и ругались в голос совершенно без стеснения, а половина работников уже была насквозь мокрая из-за выливающейся через край воды. Доски скрипнули и рядом со мной плюхнулся Фокусник.

– Разве ты не знаешь, что сидеть в сценическом костюме считается неуважением к зрителям, полным неуважением?

Странно было слышать это от того, кто мало того, что не верит цирковым приметам, там ещё и успешно их нарушает. Чего стоит один только его давний выход с огромным красным зонтом! Хотя, впрочем, несмотря на это, зрителей, как обычно, было невпроворот [6]. Да и примету эту – с костюмами – в нашем цирке отчего-то игнорируют и спокойно разгуливают в нарядах для представлений до выхода на манеж. Я фыркнула, закатывая единственный глаз и стаскивая повязку. Грубая ткань на лице сегодня отчего-то ощущалась как наждачная бумага. Фокусник не проронил не слова, хотя зрелище было и не из приятных: кожа, покрытая рубцами, не оставляла и намёка на то, что когда-то на этом месте была вторая глазница. Я не часто снимала повязку, хотя и понимала, что никто меня за этот изъян не осудит, но всё же нарушать мой хотя бы с виду аристократичный образ не хотелось.

– Так о чём Вы хотели поговорить?

– А! Да, точно, – опомнился Фокусник. – Там передавали, чтобы ты после шоу сменила расписание для следующего выступления на нашей доске.

– И кто же это передал? – недоумеваю я. Обычно работой с расписаниями занимаются подручные Хозяина, которые изредка бегают туда-сюда, разбавляя праздничную атмосферу своими синими, идеально выглаженными рубашками и высокомерными взглядами.

– Это всё стены, всё стены. – пожал плечами он.

Пора начинать вести блокнот с пометками странностей сегодняшнего дня, а после вырывать из него листы и расклеивать их на стенах, соединяя красными нитками, прямо как детективы в клишированных книжках. Других вариантов сложить этот пазл в общую картину, видимо, нет. Я снова натягиваю повязку, вставая. Пора возвращаться к работе, расставление мыслей по полочкам может и подождать.

За кулисами опять суета, но уже по другому поводу. Из тех, кто выступает во второй половине шоу, остались подражатели клоунов да холоднокровные работяги. Теперь-то все готовятся к застолью, а дело это крайне непростое. Да, праздновать с самого утра может показаться не лучшей идеей, но и мы люди не самые обычные. Всё-таки поздравить Фокусника с удачным дебютом надо – традиция такая – а до вечера ждать никто не хочет. Мне остаётся надеться, что праздновать не начали уже сейчас.

Пока я вновь разговаривала с Элле на разные, притом не очень информативные и нужные, темы, зрители вновь занимали свои места. Через считанные минуты свет прожекторов потух, вновь собираясь в одну точку по центру манежа, подсвечивая воду в стеклянном кубе. Я слегка прокашлялась, под барабанную дробь выходя к публике.

– А теперь я попрошу вас обеспечить тишину для этого номера, – я шагала вокруг аквариума, при этом тоже начиная говорить тише. – Прямо на ваших глазах следующая артистка будет выбираться из цепей, находясь под водой. Прошу поприветствовать, единственная и неповторимая – девушка-амфибия!

Во время моих слов Нанна шла в окружении нескольких Таракашек, неся в руках стальные цепи. Всё внимание было приковано к её тощей фигуре в красном купальнике, который даже из темноты сверкал множеством пайеток. Уже по давней традиции, которая была в этом цирке и до меня, я, как конферансье, оставалась на манеже вплоть до того момента, пока все цепи не окутают тело Нанны. Мне вручили последний замок, которым я сцепила звенья на её запястьях и подергала за него, показывая, что всё крайне надёжно. И только теперь удаляясь я слышала плеск воды и пару вскриков из зала. Из-за занавеса я наблюдала, как захлопнулась крышка с ещё одним замком, крепче предыдущих, и как горсть одинаковых серебряных ключиков оседали на дно, перемешиваясь один с другим.

Хоть говорить о секретах своих выступлений было не принято, многие из нас были уверены в том, что никакого секрета у Нанны нет. Она всего лишь смогла применить свои аномальные способности для работы в цирке – вот и вся её тайна. Хотя эти способности, наверное, и были тем самым недоступным остальным секретом. Поэтому переживать за исполнение каждого из её номеров не стоило.

Остальная часть шоу прошла будто бы в тумане. Херд поражал зрителей своей невиданной гибкостью, выполняя элементы на специально для него подвешенных брусьях. Луис и Фил развлекали зрителей комичными сценами, главным объектом которых становилась их аномальная разница в росте. Последним, из-за небольшой замены порядка номеров, выступал Ноа. Об этом я его предупредила, и он пообещал, что со всей серьезностью отнесётся к роли артиста, закрывающего шоу. Говорил он убедительно, но теперь, объявляя его выход, рука так и тянулась перекреститься от греха подальше.

Ноа, как и несколько циркачей до него, вышел ещё до окончания моей речи. Он перехватил мою руку, не позволяя уйти с манежа.

– Если наша прекрасная конферансье не против, я бы хотел, чтобы она помогла мне с проведением этого номера!

С лож посыпались аплодисменты, пытающиеся поддержать меня или же убедить помочь наглому артисту. Я замахала свободной рукой, призывая к более шумным авиациям. Ноа оскалился и отпустил мою руку, принимая это в знак согласия. Пока он и дальше разыгрывал всю эту сцену, на манеж успели вывезти деревянный круг, а в руки метателю вложили около десятка ножей, которые он тут же распихал за пояс. Ноа был одним из самых неоднозначных циркачей в глазах публики, ведь никто не мог проверить действительно ли тот слеп. Пустые взгляды и полностью белые глазные яблоки было не так и сложно подделать, так что вся его репутация держалась на доверии зрителей. Пока что доверие тот оправдывал сполна. Тут мнения артистов из труппы расходились: некоторые считали, что он просто затуманивал чужие разумы и притуплял бдительность харизмой; другие же склонялись к тому, что посетители просто видели, как вне шатра он ощупывает новые декорации, словно слепой котёнок, или постоянно спотыкается, подметая полы своей одеждой, да и лицом заодно. В любом случае, Ноа доверяли, и это было главным.

Пока метатель всё ещё распинался речами перед публикой, я отошла к мишени. Выглядела она плачевно после множества тренировок и выступлений, но то ли сам Ноа не верил нам, то ли привязался к этому куску дерева морально, но новый реквизит отвергал категорично. Артист вновь обратил внимание зрителей на меня, при этом прося их устроить в шатре тишину, ведь ориентироваться он мог только по звукам. Я тяжело сглотнула, понимая, что выхода нет, остаётся только не слишком уж явно показывать своё напряжение и панику. Из-за занавес выглянул Фокусник, глаза которого настолько расширились от удивления, что могли бы с легкостью выпасть из своих орбит. Я ухмыльнулась ему, поднимая руки вверх и пытаясь звуками скрежетания ногтей по древесине и стуку каблуков дать Ноа понять моё расположение. Первые ножи пролетели где-то сбоку и из зала вновь послышались приглушенные вздохи. Следом лезвия очутились у моих ног, рук и финальные клинки просвистели прямо у ушей, срезая выбившуюся из причёски прядь волос. При всём этом, метатель успевал ещё и дурачится, шутливо закрывая глаза пальцами, будто бы без этого мог увидеть мишень. Ноа поднял руки, демонстрируя, что ножи в его запасах закончились. Он подошел ко мне вразвалочку и протянул ладонь в шутливом поклоне, помогая выбраться из плена окруживших меня лезвий. Свою мишень обратно катил он сам, без помощи Таракашек, махая всем подряд, иногда даже пустым лестничным проходам, а аплодисменты продолжались вплоть до того момента, пока блондин не скрылся за кулисами.

Я подняла свою трость с земли, глазами обводя ложи, при этом всё так же не смотря на чёрно-белого мужчину на первом ряду. Мне ни разу не сказали прямым текстом, кем он являлся, но если догадки мои были верны, то "конкурент" вполне себе мог расшифровать незамысловатый код, который я отстукивала, будто бы призывая к тишине. Три коротких. Три длинных. Три коротких [7]. Из раза в раз это слышали одни лишь стены, что крайне угнетало, но я готова ждать способного читать между срок сколько угодно.

– Цирк уродов "Nota Bene" благодарит каждого из вас зауделённое время. Помните: мы ждём всех вас вновь под этим самым шатром!

______________________________________

4. Пepeвepнутый Пикoвый Tуз в гадании нaмeкaeт нa вecьмa oпacныe и пeчaльныe oбcтoятeльcтвa.

5. Песня Somebody's Watching Me, от Rockwell

6. Открыть зонт в цирке - плохая примета, считается, что в таком случае зритель не придёт.

7. Азбука Морзе, код SOS