Секретный ингредиент Маргариты

Это была лучшая ночь в моей жизни.

Ну почти. Лучшей была все же та, когда я за один тейбл-дэнс получила тридцатку. Клиент был очень пьяный, а на мне блестел чокер, как у его бывшей. Ну и еще весьма сексуальный наряд с гартерами. Но сейчас не об этом.

Вернёмся к Воронцову и ко мне, в шесть утра лежащей на его кровати. Без белья, в его широкой футболке цвета кофейной гущи. Он заботливо кинул ее на тумбочку, прежде чем слинять на кухню и оставить меня наедине с мыслями. Предатель.

На самом деле я рада, что он так сделал. Мне нужно побыть одной. Хотя бы минут десять, а потом я спущусь на первый этаж, откуда уже доносится запах свежей выпечки.

Откидываюсь на подушку. Над головой огромная плитка белого шоколада с подтеками розового рассвета. Святые шпильки! Я в спальне парня, в которого влю... Кхм, в спальне очень обаятельного мажора, который, кажется, меня любит. Он сказал это, я слышала!

А вдруг просто бредил во сне?

Стараюсь об этом не думать. Надеюсь, что еще не все потеряно и рано прятать сухие розы в шкаф. Рано закапывать в пыль свои чувства к Воронцову и навсегда лишать себя возможности стать для него кем-то большим, чем просто фиктивной девушкой.

Воздух разрезает писк будильника. Я морщусь и спешу его выключить. Официально заявляю, это худший звук в мире! Особенно когда он напоминает тебе о том, что сегодня понедельник и в вузе тебя ждет пара с Нелли Олеговной и два семинара с Георгием Семеновичем. Я готова в сотый раз послушать оду Лиге плюща от Кристен-Пристен, только бы не идти на древнерусский. Не хочу омрачать столь прекрасный день.

Когда я захожу на кухню, счастливая улыбка сама собой расцветает на лице. На столе меня ждут вафли с шоколадным сиропом. Рядом кружка кофе с изумительной воздушной пенкой. Паша посыпает ее шоколадной стружкой и садится за стол напротив меня. Откусывает вафлю, я следую его примеру. Хрустящая корочка рассыпается, мягкое тесто тает во рту. Пресвятая Ланочка Дель Рей, спасибо тебе за такого парня! Стархов только пельмени да бифштекс нормально готовить умеет. Пашу же запросто могли бы взять шеф-поваром в мишленовский ресторан, клянусь.

Но надеюсь, он туда не пойдет. Прятать его очаровательные кудряшки под колпаком – кощунство высшей степени. Пусть лучше мне дома готовит.

Представить, что мы с Воронцовым живем вместе, каждое утро просыпаемся в одной постели и завтракаем на одной кухне, в этот момент оказывается проще простого. Ведь Паша ведет себя так, будто все это – уже правда. Задает мне будничные вопросы про учебу, зачитывает мемы из Telegram и делится планами на день. После пар поедет в спортзал, потом в продуктовый, к приходу отца приготовит лазанью, а вечером они вдвоем будут играть в Xbox и обсуждать последние новости. Надеюсь, я в список этих новостей не вхожу.

Разговорившись, мы забываем о времени. Паша предлагает поехать ко второй паре. Я долго протестую, но в итоге сдаюсь, когда он подкладывает мне на тарелку еще одну вафлю. Да простит меня Нелли Олеговна, но ради ее фонетки от этого блаженства я отказываться не намерена. Стоит мне доесть последний кусочек, как Паша заботливо забирает у меня тарелку.

– Давай я помою, – пытаюсь ее выхватить.

Не то чтобы я горю желанием побыть хозяюшкой, но для приличия стоит предложить.

– У нас посудомойка.

Когда мы с мамой предлагали отцу купить посудомойку, он обычно шутил, что у нас уже есть две. Я закатывала глаза, мама качала головой, но на этом наш протест заканчивался. Одна из нас становилась намывать тарелки, другая принималась убирать со стола смятые салфетки и обглоданные кости. Отец в лучшем случае чмокал жену в щеку и на правах вожака стаи вальяжным шагом удалялся в кабинет.

Поэтому теперь мне крайне странно видеть, как Паша аккуратно расставляет по полкам чистые тарелки, вытащенные из посудомойки, загружает туда грязные, убирает в холодильник молоко и выключает свет над плитой. Я слежу за ним, оперевшись копчиком о стол. Думаю о том, что лучше бы на Воронцовом не было этой бежевой футболки, удачно оттеняющей цвет волос, но скрывающей статные изгибы тела. Хочется подойти и обнять его сзади, как я это делала с Антоном, натянуть футболку на спине и увидеть рельеф мышц. А еще лучше просто снять ее, ласково провести языком по ложбинке между лопатками, а затем резко укусить за плечо.

Видимо, в моих глазах заплясали игривые огоньки, потому что, стоит Паше обернуться, как его губы растягиваются в улыбке. Воронцов медленно приближается и упирается ладонями в столешницу по обе стороны от меня.

– Больше никаких фиктивных отношений?

Он вопросительно вскидывает бровь. Разум шепчет: мне стоит уточнить, что он имеет в виду. Никаких фиктивных, только настоящие? Или он больше не хочет вообще никаких отношений со мной? Срок договора истек, мы друг другу чужие люди, расходимся?

Нет, это не может быть второе. Иначе бы Паша не смотрел на меня так. Так нежно и страстно одновременно. Так, будто действительно любит.

Я делаю глубокий вдох и ныряю в глубину его глаз. Белые стены растекаются волнами. Они бьют мне в виски, кончики пальцев и особенно сильно в грудную клетку. Приносят с дальних берегов запах пряностей и шоколада. От него кружится голова, и чтобы не потерять равновесия, я хватаюсь рукой за плечо Воронцова. Скольжу пальцами вверх по шее, касаюсь его мягких кудрей. Чувствую, как его руки обхватывает меня за талию, подсаживают на стол. Паша облизывает потрескавшиеся губы, а затем целует меня, дразняще трепетно. Отстраняется, и я обиженно выдыхаю.

– Так что скажешь? – он заправляет локон мне за ухо.

– Больше никаких.

Притягиваю его к себе и жадно целую. Прикусываю его нижнюю губу, чуть оттягиваю и проникаю языком внутрь. Заставляю себя раствориться в грезах и не думать о реальности. Не думать об истинных намерениях Воронцова, о статусе наших отношений, о парах, на которые мне надо собраться, о работе, которая ждет меня вечером, о долге за костюмы, который все еще висит на мне, о сегодняшнем сольном номере на вечеринке в стиле Хэллоуина, который мне еле удалось выкроить в программе, о том, что перед "Абсентом" мне еще надо будет заехать к швее за новым нарядом, – словом, о всех проблемах, из-за которых мне так редко удается прочувствовать момент. Понять, какова она, эта красивая яркая жизнь, ради которой я работаю ночами, и просто насладиться ей.

Тону в мечтах, в розовом сиропе, тающем на наших губах. Сахарные кристаллики царапают изнутри, вызывая мурашки. Мне кажется, будто кожу опаляет не дыхание Воронцова, а ветер с южных берегов. Кристаллики рассыпаются и превращаются в мягкое облачко сладкой пыли. Как в автомате с сахарной ватой. Я закрываю глаза и представляю, что погружаюсь в эти облака...

Но тут под руку мне попадается стеклянный кофейник. Отрезвляющий звон. Осколки на плитке.

– Черт, – выдыхаю в губы Воронцова. – Прости. Я уберу. Где у тебя веник?

– Я сам, не надо.

Паша коротко чмокает меня в губы. Я хочу было слезть со стола, но Воронцов подхватывает меня на руки и осторожно, стараясь не наступать на осколки, выносит из кухни.

– Ты что творишь? Я ж тяжелая!

– Я в тапках, а ты нет. Напорешься на стекло, придется тебя на руках до самой больницы нести.

– Эй, ты должен был сказать "Не такая уж ты и тяжелая"!

– Не такая уж ты и тяжелая, – усмехается Пашка, опуская меня на пол в коридоре. – Правда. Я в зале больший вес поднимаю.

Верю. Сегодня ночью я тщательно ощупала все его бицепсы и трицепсы. Вполне может. Но вслух произношу лишь:

– Ой, выпендрежник! – и закатываю глаза.

По дороге в вуз мы с Пашей почти не разговариваем. Тихо льется из колонок подборка песен Ланы Дель Рей, романтичных, трогательных, что совсем не соответствует моему настроению. Я на взводе. Мы опаздываем на вторую пару. Какой позор! Еще и уведомления на нервы действуют. Телефон разрывается от Викиных сообщений. Каждую минуту приходит новое "Ты скоро?" и жалоба на "сложное" задание Геннадия Семеновича. Пишу Вике ответы, параллельно пытаясь решить вопрос по посещаемости одной студентки. Ее разыскивает пол преподавательского состава и, конечно же, через меня, старосту. В мессенджерах эта девица мне не отвечает, приходится привлечь переводчиц. Результат не заставляет себя ждать. Когда мы с Пашей проезжаем мимо "Рабочего и колхозницы", мне звонят с незнакомого номера и голосом потомственной стервы заявляют: "Я, вообще-то, отчисляюсь. Нафиг мне на пары ходить?" Я мысленно фиксирую интонацию, длинное слегка гнусавое "о" в "вообще-то" и давящее низкое "а" в "нафиг". Восхитительно противно! Запомню, пригодится в диалоге с Дианкой.

На входе в вуз мне приходит еще один звонок с незнакомого номера. Женщина называет имя главы переводчиц, говорит, это она дала ей мои контакты, и спрашивает, возьму ли я ее сына на репетиторство.

– Извините, нет, не получится. У меня... все забито! Нет, в воскресенье тоже не могу. В шесть утра тем более.

Я в это время только домой из "Абсента" приеду. Какие уроки?

Одной рукой я прижимаю телефон к уху, другой пытаюсь стянуть тренч. Святые шпильки! Я, конечно, знала, что давать переводчицам личные данные небезопасно, но что они утекут настолько быстро – представить не могла.

– Слушайте, женщина, мне плевать насколько хороший у вас мальчик и сколько раз в неделю он ходит на шахматы. Я! Не! Могу!

Сбрасываю звонок и швыряю телефон на стойку перед гардеробом. Паша еле успевает его подхватить, затем помогает мне снять тренч, сдает его в гардероб и засовывает номерок мне в карман брюк. Раздраженно цокая каблучками, я направляюсь к лифту. Паша выходит на третьем этаже, у него английский. Я еду на следующий. С собой у меня только любимая Jacquemus. В ней дай бог найдется ручка, листочка нет, это я точно знаю. Надеюсь, Королева сегодня в кои-то веки взяла тетради и учебники. Не хотелось бы получить выговор от Георгия Семеновича за "безделье" на его парах. Он уже как-то грозился заставить меня сдавать экзамен "в индивидуальном порядке". Вика тогда многозначительно поиграла бровями, намекая на двойной смысл. Я взглянула на обвисшее пузо Георгия Семеновича, его волосатые руки, крупную родинку на носу, и меня чуть не вырвало. Конечно, я встречала подобных мужчин в "Абсенте" и даже танцевала перед ними, но там полумрак и цветные пятна софитов превращали их лишь в смазанные силуэты. Без лиц и без имен. А тут твой преподаватель.

Спасибо, но внимание такого мужчины мне не нужно.

Однако когда я захожу в аудиторию, Георгий Семенович задерживает на мне взгляд дольше обычно. Стараюсь думать, что все дело в опоздании, а не в моих ярко-розовых брюках и полупрозрачном белом топе, надетом без белья. А что мне оставалось делать, если к Пашке я приехала в таком наряде? Просить одну из его толстовок, чтобы прийти в вуз в более "приличном" виде? По закону подлости я бы обязательно разлила на нее кофе и потом бы еще век расплачивалась.

И вообще, хочу и хожу без лифчика! Пошли все к черту!

Сажусь за третью парту рядом с Викой. Та переписывается с кем-то, не обращая внимания на лектора. С кем именно, я не успеваю рассмотреть. Завидев меня, Вика блокирует экран и натягивает приветливую улыбку. Ни тетрадей, ни учебников. Ну конечно, на что я надеялась?

– Ночевала у Воронцова?

Вика подставляет под голову руку, явно ожидая услышать от меня подробности. Она выглядит заинтересованной, но в темных глазах, я вижу, таится что-то еще. Обида?

– Ага. Ты вчера во сколько ушла? Как доехала?

– Да, на метро...

Королева поправляет прическу. Каштановые кудри и без того в идеальном порядке. Даже многострадальная челка не высовывается из-под заколок с голубыми камешками.

– Рассказывай, как развлекались!

Вика придвигается ближе. На Георгия Семеновича, сравнивающего современные и древнерусские фонемы, ей откровенно плевать. Мне тоже, но я староста все-таки. Должна придерживаться образа, поэтому я тихонько шикаю на Королеву и пытаюсь вслушаться в слова преподавателя. Для наглядности Георгий Семенович вывел на доску строчки из "Слова о полку Игореве", своей личной Библии. Он цитирует его при каждом удобном случае.

– Растекался мыслию по древу,

Серым волком по земли,

Сизым орлом под облаками...

Георгий Семенович складывает руки на животе и принимается мерить аудиторию шагами. С каждой новой строчкой разворачивается, окидывает студентов испытующим взглядом и направляется к противоположной стене. Гулкий стук его туфель похож на звон старого колокола. Вызывает беспокойство и желание поскорее укрыться в крепости. Ну, или как минимум выйти из аудитории и не возвращаться туда до конца пары.

– Мыслию по древу! Пишем транскрипцию!

Что тут писать-то? Наилегчайший пример! Готовясь к олимпиаде по русскому, мы с преподавателями обмусолили этот фрагмент вдоль и поперек. Кстати, есть теория, что он переведен не совсем точно. Говорят, в оригинале было слово "мысью", а не "мыслию", что по контексту куда логичнее. "Мысью" раньше называли белку. То есть герой, как белка, скакал по дереву, бежал по земле, как волк, летел под облаками, как орел. Троекратное сравнение с животными показывает его единение с природой, является отголоском язычества в поэме, наполненной христианскими образами, и бла-бла-бла... Не буду пересказывать свое сочинение с заключительного этапа. Захотите, найдете на сайте ВсОШ. Работы призеров там в открытом доступе. Все желающие могут прочитать и убедиться, что я достойна первого места, а не позорного призового. До победы мне не хватило одного чертова балла! Для поступления это было не особо важно, конечно. В вуз без вступительных испытаний берут как победителей ВсОШ, так и призеров. Получив диплом, я могла бы забить на ЕГЭ. Сдать его на дохленькие семьдесят баллов, чтобы подтвердить золотую медаль, и все.

Но отец бы мне никогда этого не простил.

Когда огласили результаты олимпиады, он посмотрел на меня как на лошадь, на которую он поставил все свое состояние, а она споткнулась прям у финишной линии. Разочарование и упрек. "Ты не смогла стать лучшей в единственном, на что способна!" Мне и без его слов было невероятно обидно. И я решила доказать, что я достойна признания, достойна его похвалы и любви.

Все предметы я сдала на сто баллов. В вузе первый год получала стипендию олимпиадницы, на втором курсе она сменилась просто на повышенную академическую. По сравнению с моей зарплатой эти деньги – мелочь, но все же приятная.

Однако самое приятное – это сидеть на парах Георгия Семеновича в Telegram. С чистой совестью, ведь все, что он говорит, я и так знаю. Скролю ленту каналов и тут замечаю, как в папке с личными сообщениями высвечивается единичка.

П.: "Выйдешь на минутку?"

Зачем я вдруг понадобилась Воронцову? Может, англичанка из-за опоздания не пустила его в аудиторию? Хочет, чтобы я как староста за него словцо замолвила? Одни проблемы от этого оболтуса!

– Ты где?

Я хмурюсь, прижимая трубку к уху. Сзади хлопает дверь, оставляя меня одну в коридоре. Диванчики пустуют, все на лекциях. Только по стенам прыгают солнечные зайчики, оставляя на белом рыжие следы.

Воронцов обещает подойти через три минуты и сбрасывает звонок. Я недовольно поджимаю губы. Еще и ждать его должна! Нет бы написать, когда уже будет на месте!

Благо, на этом этаже есть автомат с кофе. Беру латте и добавляю в него фисташковый сироп из стоящего рядом дозатора. Нажимаю слишком резко, и одна изворотливая капля попадает мне на руку. Черт!

Салфеток у автомата, конечно же, нет. Направляюсь к туалету, но замираю у двери. Изнутри слышатся знакомые голоса – переводчицы. Похоже, у них окно.

– Боже, ты видела ее джинсы? Розовые!

Про меня, что ли?

Да, розовые! Ну, пришла я сегодня в стиле Барби, а дальше что?

– Ага, жесть! Под Марго косит.

Нет, не про меня...

– И косички такие же заплела. Интересно, что дальше будет: осветлится или, может, поумнеет наконец?

– Второе бы не помешало, – пара смешков.

– Это вряд ли. Быстрее мой бывший извинится за все дерьмо, что на меня вылил, – новая порция смеха.

– Боже, я просто не понимаю, насколько нужно быть наивной, чтобы пытаться отбить парня у Марго! Она же идеальная, ну, объективно. Умная, красивая...

– Наверное, еще и из богатой семьи. Вы видели ее шмотки? То Saint Laurent, то Guess. А сумочки? Блин, хочу себе такую же салатовую! Как думаете, купить?

– Что, тоже на Пашку запала и решила сделать косплей на Каблукову?

– На него полвуза запало, давай честно! Да, мне он тоже нравится... Эй, не смотри на меня так! Я на него не претендую. Просто любуюсь со стороны.

– Ну, тогда ладно, простительно. Но в их отношения не лезь!

– Да я и не собираюсь! Я что, на дуру похожа, что ли?

Девочки замолкают на несколько секунд. Уже думаю отскочить от двери. Мало ли, решат выйти, а я тут стою подслушиваю.

Хотя это ж переводчицы. Они бы меня поняли.

– Ну, нет, с Дианкой у вас мало общего, – смех.

– Боже, какие мы крысы!

– Ну почему сразу "крысы"? Правду же говорим. Дианка дура. Бесит меня. Может хоть пластическую операцию сделать, став клоном Марго, а Пашку все равно не получит. Каблукова его заслужила.

Дианка? Влюблена в Пашку? Святые шпильки, какая же я все-таки тупая! Я должна была догадаться. Она постоянно вертится рядом с Воронцовым. Еще с первой тусовки у Миши. "Пашенька, сильно губа болит?" "Пашенька, принести еще льда?"

Потом этот SPA-центр. Зачем ей вообще надо было звать нас с Пашей? Будто бы вдвоем с парнем Дианке там заняться нечем было! Неужели со мной подружиться хотела? Ни за что не поверю!

И в свою постановку Дианка Пашу явно не просто так пригласила. Еще и на главную роль. Надо было уточнить, есть ли в сценарии поцелуи. Точнее, сколько их там.

А вчерашний вечер? Дианка с Паши глаз не сводила! Мишу с его ухаживаниями послала. И, похоже, дело было не в ее парне. Диане нравится Воронцов.

С ума сойти, как можно быть такой лицемерной сукой? Встречаться с одним, любить другого, еще и пытаться увести его, разрушив чужие отношения.

Не выйдет, мочалка кудрявая! Пашка мой! Мой ведь?

Ночь он со мной провел, не с Дианкой. И в любви мне признался. На других ему плевать. Ему нужна только я.

Нужна ведь, да?

Сомнение начинает колоть меня противными иголочками, но в этот момент телефон булькает сообщением.

П.: "Жду тебя у аудитории, Текила."

Явился, не запылился! Слава Ланочке Дель Рей! Но руку от сиропа мне по-прежнему вымыть нужно.

Делаю пару громких шагов на месте и открываю дверь. Переводчицы стоят в кабинке, меня не видят. Я здороваюсь с ними через стенку. Тему разговора они не меняют, только разумно исключают из него мое имя. Им поздно пытаться спасти репутацию. Весь вуз – не удивлюсь, если и сам ректор – знает, что они первые сплетницы.

Выхожу из дамской комнаты, вальяжно попивая кофе. И чуть им не давлюсь. Посредине коридора стоит Воронцов. С огромным букетом алых роз. Их штук сто, если не больше. Обернуты пергаментом и перевязаны красной ленточкой. Доставка опять ошиблась и привезла ему все остатки из магазина?

– Мне что, опять надо выставлять эти показушные истории? Ты издеваешься, Воронцов? Мы же договаривались всего на месяц!

– Нет, расслабься, Текила. Теперь все по-настоящему.

Расслабиться не получается. Нервы сжимаются в напряженный комок. Не знаю, отчего сильнее: оттого, что Паша посредине коридора назвал меня Текилой, или от этого дурманяще-нежного "по-настоящему".

В сердце прорастает цветок. Бутон надежды медленно раскрывается, пока я смотрю в глаза Воронцова. Густые ресницы и капли шоколада. Знаете, такого, с карамелью... Кладешь кусочек в рот, шоколад тает, а карамель задорно взрывается, царапая небо и пощипывая язык. Прокрадывается через горло к ребрами, разжигая там фейерверки. Они распускаются яркими розами и осыпаются с неба блестками, медленно растворяющимися в ночной тишине. А ты стоишь и радуешься им, как ребенок. Улыбаешься, дуреха, и думаешь: вот оно – счастье.

Наверное, на моем лице расцветает как раз такая улыбка, блаженная и глупая, когда из аудитории выходит Вика.

– Ты че такая довольная?

Она подозрительно смотрит на меня, затем переводит взгляд на Пашу, стоящего за дверью. Открыв ее, Королева чуть не сломала Воронцову его до ужаса правильный модельный нос.

– А, вот почему!

Я наконец отмираю.

– На английском ты не был, я так понимаю?

– У меня были дела поважнее.

– Серьезно? Подарить мне цветы было важнее, чем заработать пару баллов за ответ на паре? Тебя на пересдачу отправят, Воронцов!

– Ты для меня важнее.

Я оторопело хлопаю ресницами. Ну какой романтик! Нет, мне приятно, конечно. Но отчитываться потом перед преподами за его пропуски ведь буду я!

– Эти фразы оставь для театра.

Хочу с укором ткнуть пальцем Воронцову в грудь, но ее закрывает букет. Приходится ограничиться осудительно поджатыми губами. Пашины брови на секунду сходятся на переносице. Кажется, я затронула что-то личное.

Театр... Ну конечно! Я ведь так и не обсудила с ним тот листок из кабинета. Пламенная благодарственная речь. Исправления ручкой. Это тот самый текст, который Воронцов редактировал в библиотеке. Твоя тайна раскрыта, Пашка!

Надо будет посмотреть афишу города на ближайшее время. Как там называлась Пашина пьеса? "Серый ворон"? Приду на премьеру, устрою сюрприз. Будет знать, как хранить от меня секреты.

– Может, мы уже сдвинемся с прохода, а? – ворчит Королева. – Понимаю, любовь глаза застлала. Вы и не видите, что кому-то мешаете. Но мне уже всю юбку помяли!

Вика приглаживает белую тенниску. Из аудитории выходит наша одногруппница, цепляет сумкой юбку Королевой. Это оказывается последней каплей. Вика рычит на весь этаж:

– Май! Гад! Поосторожнее можно?!

Девчонка испуганно отшатывается. Королева раздраженно закатывает глаза и выуживает из рукава ашку. Потихоньку, чтобы никто не увидел, подносит ее ко рту. Тоненькая струйка пара с запахом кокоса, почти незаметная.

– Хочу уже выпуститься и пойти работать в школу, чтобы получать такие же букеты без повода. Другим только на праздники дарить будут, а я буду ежедневно собирать дань. И орать на всех, как Семеныч, чтоб "не растекались мыслию по древу", – Королева злорадно сверкает глазами. – Ой, оторвусь!

Да, хороший у нас выпуск будет: преподша-грымза, преподша-бывшая-клубная-танцовщица и препод-секс-символ-потока, приходящий в школу, только чтобы зазывать зрителей на свою новую пьесу. Мы с Воронцовым еще и в паре уроки вести будем. Я – давать материал, а Пашка – стоять сзади в рубашке, расстегнутой на три-четыре пуговицы, для привлечения внимания вместо презентации. Готова поспорить, у нас будет лучшая посещаемость.

Черт! Мне ведь надо в деканат! Отнести журнал и все-таки закрыть вопрос по пропускам той девчонки, которая собралась отчисляться. Выхватываю у Воронцова букет и вручаю его Вике. Прошу поставить в вазу на первом этаже под охрану гардеробщиц. Королева звонко цокает языком, но возразить не успевает. Я упархиваю прочь, мимоходом целуя Пашку в щеку.

Поднимаясь по лестнице, корю себя за этот приступ телячьей нежности. Но недолго. Потом смущение уступает место радости, безграничной, светлой, всепоглощающей. Мне даже кажется, будто лестничный проем заполняет солнечный свет, хотя этого быть не может – тут нет окон. Но в моем воображении белые стены сверкают, как кусочки сахара, как лилии, окруженные облачком магической пыльцы, а сама я будто превращаюсь в лесную фею. Иначе ощущение крыльев за спиной я объяснить не могу.

Я. Девушка. Воронцова.

Настоящая.

Я так и не нашла в себе сил спросить это у Паши напрямую, но, кажется, теперь мы в отношениях. По крайней мере, он ведет себя так, будто это правда. И я не вижу смысла это отрицать. Ведь я люблю его.

Подумать не могла, что однажды это скажу, но – да, черт побери – я люблю Воронцова!

Хорошее настроение остается со мной даже после получасовых разборок с бумажками в деканате. Не портит его и Геннадий Семенович, с которым я сталкиваюсь на выходе из кабинета. Он окидывает меня осуждающим взглядом, задерживаясь на моей груди.

– Поскромнее бы одевались, Каблукова. У нас тут все-таки учебное заведение.

Я киваю, с покорным видом потупив взор, а про себя думаю: "Радуйся, старый хрыч, хоть где-то на красивую женскую грудь посмотришь!". К своим сорока пяти годам он все еще не женат. По слухам, ему нравится Нелли Олеговна – переводчицы видели, как он однажды подвозил ее до дома на "Рендж Ровере" – но его попытка сблизится с ней оказалась безуспешной. На следующее утро Нелли Олеговна укатила в Болгарию со своим бывшим одноклассником и следующие две неделю проводила пары дистанционно. Как-то раз этот одноклассник прошел на фоне в одном халатике. Королева чуть лужицей не растеклась. Высокий, бородатый, брутальный. Вика не сдержалась и записала мне голосовое с восторженными воплями прямо посреди пары. А потом выяснилось, что микрофон она выключить забыла. Нелли Олеговна раскраснелась, будто после пяти часов под палящим солнцем, но Вике ничего не сказала. Из женской солидарности обе решили сделать вид, что ничего не было.

Жизнь становится еще лучше, когда я забираю из ателье новый наряд. Это костюм сломанной куклы. Короткие розовые шорты. Юбка из фатина на широком кожаном ремне. С одной стороны она спускается до колена, с другой выглядит как оборванные лоскутки, маняще окаймляющие талию. Наверху топ в виде банта с прозрачными силиконовыми лямками. И дополнение на руки – перчатки с мелкими блестками, одна по локоть, другая по запястье. Попрошу Сержа добавить побольше румян, наклеить пышные ресницы, нарисовать пару трещин на щеках – и вуаля, образ готов!

В "Абсент" я влетаю довольная, как Чичиков, норовящий переписать на себя новую порцию мертвых душ. Но тут на пути у меня вырастает полицейский-менеджер. Дамир с явным недовольством на лице проводит рукой по жестким усам и заявляет:

– Сегодняшний заработок полностью отдаешь клубу, Текила. В счет долга.

Я сжимаю челюсть, сдерживая мат. Чертов долг! Чертова Пина! Натягиваю улыбку, киваю менеджеру и следующий час стараюсь не думать о том, что сегодня мне придется работать за "спасибо". Разминаюсь, прокручивая в голове движения сольного номера. Пина не выделила мне и пяти минут на репетицию.

– Двадцать минут на общий номер, десять для Сангрии и оставшееся время для нас с Лонгом. Мы приглашали тебя выступать с нами, дорогуша, – Пина хлопает ресницами, пялясь на меня холодным взглядом сиреневых глаз. – Нашли идеальную роль для тебя, слабачки. Могла бы и спасибо сказать.

– Спасибо. Пойду потренируюсь на втором этаже.

Нахожу взглядом хореографа и киваю в сторону лестницы. Та сжимает кулак в знак поддержки. По ее виду понятно, что она была бы рада пойти со мной и помочь мне почистить движения, но жена менеджера ее не отпустит. Тут все служат великой Пине.

Все, кроме меня. Пошла она...

Злость и желание доказать всему миру свое превосходство придают мне сил. Номер я начинаю со связки в стиле поппинга. Двигаюсь как кукла с плохо смазанными шарнирами, резко меняя позиции. Красные софиты мигают в такт музыке. Со стороны это выглядит неестественно пугающе – я видела, снимала себя на репетиции – то, что надо для Хэллоуина.

"Абсент" всегда казался мрачным, но сегодня – особенно. Он похож на тронный зал Сатаны, созвавшего на пир всех тварей преисподней. Гирлянды красного стекла на стенах, бокалы в виде черепов и винные фонтаны на столах. Ощущение, будто кровь бьет из самих вен древнего монстра. Дресс-код – красный, черный и металлический серый. Диванчики переставлены: четыре круга ада на первом этаже и пять на втором. Язык сцены превращен в жертвенный стол. На нем, как змеи, извиваются две танцовщицы, облитые неоновой краской. Под ними уже шелестят купюры. Часть из них фальшивые, помеченные галочкой. Подсадные птички подкидывают их, чтобы гостям было проще распрощаться со своими деньгами, настоящими. Увидят, что кто-то кладет купюры, сработает стадное чувство, и они тут же полезут в свои кошельки.

Во время выступления мне накидывают на сцену немало чаевых. Особенно гости оживляются, когда я с поппинга перехожу на go-go, затем на тверк. Приподнимая юбку, опускаюсь по второй позиции на корточки. Взмахиваю хвостом и выезжаю в партер, проскальзывая одной ногой под другой. Розовые стрипы мерцают в свете софитов. Я наслаждаюсь каждым движением, уверена, и зрители тоже.

Со сцены меня провожают зачарованными взглядами. Один мужчина даже пытается меня усадить к себе за стол, хватая за юбку. Я осторожно высвобождаюсь и, грациозно цокая каблуками, направляюсь в зону персонала. Пусть заработать у меня сегодня не получится, но Пине я точно нос утру. Они с Лонгам выступают следующими, а значит, увидят, как девчонки сметают за мной со сцены деньги. Едва ли "золотая фифа" когда-нибудь столько получала за свои фотки в Telegram-канале.

Какая же у меня все-таки шикарная жизнь! Мной восхищаются. Меня любят. Я люблю свою работу, люблю Пашку. Осталось только долг выплатить, и я уверенно смогу сказать, что избавилась от всех проблем.

Свернув в коридор на первом этаже, я чуть было не натыкаюсь на Анфису. На щеках у нее блестит нарисованная чешуя, темные волосы забраны в хвост, у висков наклеены крупные жемчужины.

– О, Текила! Ты мне и нужна. Тебе букет передали.

Букет? Спасибо тебе, пресвятая Ланочка Дель Рей! Похоже, я все-таки не уйду сегодня с пустым кошельком.

Но к своему разочарованию конверта в букете я не нахожу. Среди бордовых роз, точь-в-точь таких, как мне обычно дарит Пашка, прячется только записка. Я разворачиваю ее, подставляя свету красных ламп над ресепшеном. Почерк кажется смутно знакомым.

"Давай забудем то, что между нами было, и останемся друзьями. Большее мне не нужно. Прости, что..."

Я перестаю слышать доносящуюся из зала музыку. Только бешеный ритм собственного сердца. По вискам будто бьют молотками. Зеленые лампы-бутылки прожигают глаза, металлическими лапами царапают горло, впиваются когтями в солнечное сплетение.

Разорвите уже мое сердце! Я перестану что-либо чувствовать, и мне станет легче.

Сминаю записку в руке, вонзая ногти в ладонь. Мне не нужно читать дальше, чтобы понять: он меня предал. Воспользовался, повеселился и выкинул. Сделал то, чего я больше всего боялась.

Я оказалась игрушкой – куклой, которая радовала глаз, пока стояла на витрине, была недоступной и желанной. А потом ее купили, сломали, и она вмиг оказалась ненужной.

Воронцов меня предал. Я знаю, это он. Роз ровно двадцать девять. Пересчитала три раза. Черная обертка и красная ленточка. Наверное, пожалел об утреннем подарке, когда я на прощание поцеловала его в щеку, и решил "исправить ситуацию" еще одним букетом. Не хотел он никаких отношений. Ему нужна была девочка для секса.

"Теперь все по-настоящему".

Никакого притворства, наигранной нежности и заботы. Только встречи раз в недельку, а между ними обычное приятельское общение, без свиданий, поцелуев в коридорах и игривых взглядов на лестнице. Друзья с привилегиями, так это называется?

"Больше никаких фиктивных отношений".

Никаких, Воронцов, как скажешь.

Роза, распустившаяся утром внутри моего сердца, сгорает в пламени обиды и серым пеплом опускается на все мои мечты. Шипы колют грудь, царапают уголки глаз, вызывая слезы, но я не позволяю им пролиться.

Серж слишком много времени и сил вложил в мой макияж. Я не позволю какому-то нахальному мажору его испортить. Романтик? Чуткая творческая личность? Я повелась на его красивые речи, мягкие взгляды и теплые прикосновения. Дура! Идиотка! Разве жизнь не учила тебя тому, что никогда не стоит полагаться на мужчину? Неужели, смотря все эти годы на то, как мать стелется перед отцом, ты не поняла, что на первое место всегда надо ставить себя? Верить только себе и любить только себя!

– Выкинь к черту эти розы.

Анфиса вздрагивает от моего ледяного тона. Потом, спохватившись, убирает букет под стойку.

– Тебя еще звали в випку. В четвертую. Передашь тогда Сангрии? А то мне еще надо разобраться с резервом одного столика. Там накладка вышла...

– Я сама станцую.

Анфиса выпучивает на меня свои огромные рыбьи глаза.

– Там стриптиз, Текила. Ты же...

– Я станцую.

Хочешь, чтобы я была шлюхой, Воронцов? Буду.

Но не твоей.

Я никогда не буду твоей.

Весь путь до четвертой випки я тереблю в руках записку. С ненавистью сминаю ее, отрываю кусочки и кидаю на пол, черный с красными пятнами софитов. Они мелькают под ногами, как опавшие лепестки роз. Я безжалостно давлю их каблуками. В сердце пусто, в голове тоже.

Заходя в випку, я скольжу безразличным взглядом по мужчине, остановившем меня тогда у сцены. У него непримечательная внешность. Я обращаю внимание только на голубые глаза с легким прищуром – у Стархова такие же – и блеск часов на руке, с прозрачным корпусом, как у Воронцова. Клиент предлагает мне самой выбрать песни. Я включаю готовый плейлист в рандомном порядке. Первые две песни не запоминаю, последней играет Easy to love – Bryce Savage. Топ и фатиновую юбку я снимаю еще на второй песне. К середине третьей раздеваюсь полностью. На гостя мне плевать. Его лицо застилает кальянный дым, и я представляю, что его и вовсе нет в комнате. Я танцую для себя. Для того, чтобы почувствовать насколько я хороша и убедить себя в том, что Воронцов бросил меня не потому, что я оказалась ему ненужной, а потому, что он просто не сумел разглядеть мою истинную цену. Я бриллиант, а он бездарный ювелир. Нет, даже грубый кузнец, способный только ковать цепи, отливать мечи и вонзать их в чужие сердца. Черствый, самовлюбленный и жестокий.

Как я могу так говорить о человеке, которого люблю? Любила.. Но он ведь как-то смог так поступить со мной! Уж лучше я буду стервой, буду поливать его грязью, но не ни за что ни буду унижаться перед ним, показывая свои чувства и живя в ожидании того дня, когда он соизволит их принять.

На выходе из випки клиент протягивает мне толстую пачку купюр. Я смотрю на них с презрением. Еле сдерживаюсь, чтобы не бросить такой же взгляд на мужчину. Он отвешивает мне комплименты. По правилам я должна улыбнуться, забрать деньги и доложить, что я с нетерпением буду ждать его возвращения в "Абсент". Но я лишь язвительно усмехаюсь и бросаю:

– Оставь себе. Жене туфли купишь.

Придурок, придя в клуб, даже не соизволил снять обручальное кольцо.

Утро пробирается на Тверскую серым туманом. Фонари, не выключенные с ночи, расплываются желтыми точками по краям дороги. Я иду медленно, будто туман, как вода, мешает мне переставлять ноги с привычной скоростью. Холод пробирается под одежду, щекочет грудь и спину, но я не спешу застегивать тренч. Хочу замерзнуть. Покрыться корочкой льда. Стать ко всему безразличной. Хотя бы внешне.

Достаю из сумочки телефон и набираю сообщение Вике: "Мы расстались с Пашей".

Прохожу три метра с видом Снежной королевы, погрузившей в зиму всю планету.

А потом сворачиваю за угол и кричу на всю улицу. Отчаянно. Истошно. С лютой ненавистью и тоской.