[10]
Каденс выходила на дневную смену, но болтать с кем то особо не могла, а с противоположным полом тем более, Уильям если заметит - сорвется на нее
Но все таки она как то рискнула, даже не думая о последствиях, как то на кухне пиццерии готовил новый повар - Лис, когда то он был ее парнем в подростковом возрасте, а сейчас бывший. отношения между ними были нормальные, никаких скандалов или ссор.
Она зашла на кухню за бумагами по отчету использования продуктов, предметов и технику стерильности и спонтанно завязался разговор.
Афтон все знает. он не слышал слов, но увидел их вместе. его кулаки сжались. глаза — стальные, перекалённые, как на выбросе, внутри него уже полыхало. Он все равно с этой претензией подойдет позже, когда будет окончен день и никого не будет.
[...]
она вошла и там, в полутьме он сидит на краю кровати, сгорбленный, но напряжённый, будто тетива, готовая сорваться.
- Ты с кем там смеялась, а?
- я просто...
- Просто что?! - он уже поднялся, как вихрь, как гнев, шагнул к ней, схватил за руку, крепко, грубо. - Ты думала я не увижу, как ты виляешь жопой перед этими сопляками?! Ты думала, я слепой?!
она не отводит взгляда. молчит и он бесится ещё сильнее.
- Скажи, тебе мало меня?! Или ты уже за новенького держишься, сука, а?
рука его сжимает запястье, она морщится, но не вырывается. не шипит, но не отвечает. он толкает её к стене. она не падает - просто откидывается, глядя на него.
- Ты будешь рядом... всегда. Ты не сможешь уйти, Каденцент. Ты даже не попробуешь. Я не дам тебе этого. Ты уже не та, кто может просто уйти, глупышка.
он хватает её за лицо, пальцы впиваются в щёки, в кости. он сдавливает так, что ее лицо от боли немного крючится, она пытается что то сказать, но не может - он не дает. Уильям лишь отталкивает ее грубо и сильно, а свою очередь швыряется на пол. он резко и без сожаления в глазах, придавливает ее, берет обе ее руки за запястья в свою одну лапу и держит над ее головой. а второй рукой гуляет по ее телу, надавливая или же сдавливая, щипая и кусая ее за шею. Его дыхание тяжёлое, горячее.
В нем нет желания сделать ей приятно.
Только желание присвоить. Заставить помнить, кому она принадлежит.
- Ты моя, блядь... - рычит он прямо в её лицо, так близко, что она ощущает запах его злости на губах. - Смотри на меня. Смотри, что ты чувствуешь, когда рядом я. Это не страх, не долг. Это то, что делает тебя... настоящей. Это та ты, которую ты сама выбрала, когда не сбежала. Когда осталась.
Каденцент дрожала. от напряжения между ними, от жара, который стягивал легкие и ломал волю. Он знал её слишком хорошо. Знал, куда давить, знал, что каждое его прикосновение уже выжгло в ней прежнее имя. Он прижимал её к себе, не спрашивая. А она... она не сопротивлялась.
- Я не позволю тебе уйти, - прошептал он у её виска, дыхание горячее, руки сильные. - Я разорву всё, что стоит между нами. Даже если это мой сын, даже если повар, даже если кто то из твоей родни или близких.
Каденцент вспыхнула внутри, как лампа, перегоревшая от перенапряжения.
- Я не уйду, - сорвалось с её губ, тихо, почти виновато. - Я... не хочу.
Его губы коснулись её с силой, как клеймо. Этот поцелуй был не про нежность. Он был про власть, про завоевание. Про то, что она уже не принадлежит никому , даже себе. Только ему.
Он держал её так, как будто хотел доказать, что она его трофей, его венец, его безумие.
- Ты чувствуешь? - Он смотрел на неё с жаждой, с болью, с ревностью ко всему, что она когда-то любила. - Это не просто влечение. Это то, что никогда не закончится. Я часть тебя. И ты моя. Окончательно.
- Я знаю, - прошептала она. - Я чувствую.
Она уже не помнила, каково это быть спасённой. Теперь она чувствовала только огонь. Только его. Только этот вечный магнит боли, страсти и силы.
- Вот она ты, - сказал он, торжествующе. - Вот кем ты должна быть.
- Я... - слова дрогнули. - Я не помню, кем была.
Он улыбнулся, как хищник, чья добыча наконец поняла своё место.
- И не надо. Теперь ты моя.
И они слились в безумной, яростной, почти болезненной близости, где не было ни вины, ни прощения. Только страсть, желание, слияние душ и тел. Он прижимал её, как одержимый. Она впивалась в него, как утонувшая в последний глоток воздуха