Последнее, что написано
За окном черными хлопьями сыпал снег. Холодный зимний ветер завывал в трубах и вселял в сердца и без того одиноких людей какую-то особую, ничем не объяснимую тоску. У одного человека она пробуждала воспоминания о теплом детстве, у другого – об ушедших навечно днях и людях. Злые январские ночи погружали в тоску весь город, и в этом крылась их особенная, печальная прелесть.
В такое время кажется, что многоэтажки плотнее прижимаются друг к другу и мерцанием своих окон ведут между собой тихую беседу на недоступном нам языке. Вот и я решил поучаствовать в их разговоре - плотно задвинув шторы, включил лампу, которая тотчас разлила по комнате свой теплый, бархатный свет. Все предметы, до которых дотронулось свечение, преобразились, став уютными и мягкими. Я всегда обожал эту метаморфозу. Ведь удивительно, что даже декоративный череп, скалящийся на меня с полки, вдруг успокоился и погрузился в воцарившуюся атмосферу.
Неизменным атрибутом такой ночи был и остается чай. Обязательно зеленый. Черный не подойдет. Он побуждает к действиям и бодрит тело, а вот зеленый приведет уставшие нервы в порядок. Ведь нам всем так хочется спокойствия, правда? Во всяком случае, я его хотел, а потому плотно набил чайник заваркой и залил кипятком. Теперь осталось только ждать. Я опустился на стул и прикрыл глаза. Меня посетила мысль, что не так сладостно испитие чая, как ожидание его готовности. Потянувшись, я вдыхал в себя эти пять минут, растекшиеся по воздуху, и не думал особо ни о чем.
Наконец чай был готов. Я достал с полки кружку и налил в нее напиток. Неаккуратно. На столе остались небольшие лужицы, в которых я увидел свое маленькое отражение. Посмотрев на него с полминуты, я резким, размашистым движением руки размазал жидкость по столу. Вздохнув, погасил на кухне свет и ушел в комнату.
Сидя на диване, я думал о том, как же бессмысленно мое существование. Нет, правда. Какой толк от того, что я существую? Какой от этого вообще может быть толк? Я целый день сижу дома, думаю о себе и своем прошлом, занимаюсь абсолютно заурядными вещами и жду наступления вечера. Вечером пью чай, сладостно размышляю и тешу себя мыслями о следующем таком же приятном вечере. И так по кругу. Абсолютно никакого смысла. Сделав глоток, я подумал о том, как это можно исправить, и можно ли вообще. Чего не хватает моей душе для того, чтобы раскрыться подобно весеннему пиону и вызвать радость у других людей? Я постарался ответить на этот вопрос предельно честно, но ничего честного в голову мне не приходило. Я старался откупиться, предлагая самому себе деньги, удовольствия, сон, вдохновение, что угодно... Но ничего из этого не подходило.
Я сошелся на мысли о своей совершенной бесполезности.
Сделал глоток чая.
И снова вернулся в свое прошлое. Я был уверен – ответ скрывается там. Ведь когда-то я не обременял себя подобными вопросами. Я жил, радовался тому, что жив и мог позволить себе думать, что я нужен кому-то и что эта нужность совершенно искренна. Сейчас это кажется мне полным идиотизмом. Я слишком непримечателен и скучен, чтобы вызывать внимание. Я слишком обычен, чтобы его удерживать. Я ничем не могу быть хотя бы интересен людям. Не то, что нужным.
Третий глоток.
Я задался вопросом, а чего, собственно, меня так цепляют люди? Какое мне до них дело? Раз им на меня наплевать, то почему же я не могу плюнуть на них? Здесь ответ пришел быстро – я не могу быть один. Вопрос одиночества, это, пожалуй, повестка дня. Из-за того, что я являюсь собой, люди проходят мимо меня. Если я мимикрирую под удобный им образ, они, возможно, останутся посмотреть. Но это – шоу. Зрители не стоят представления. И никакого счастья такой номер не принесет.
Четвертый глоток.
Счастье.
Как я могу быть счастлив, если во мне живет протест против безоблачного состояния гармонии? Если я все же не хочу обрести покой? Я понял, что все мои попытки имитировать спокойствие были лишь обманом. Я хотел притвориться, что живу счастливо внешне, но внутри всегда был морок, то состояние, тот демон, что грыз душу и заливал глаза тоской. Я утвердил тезис, что счастье – не то, к чему стремится мое естество. Выходит, я болен?
Еще глоток.
Болен чем? Постоянной внутренней враждой между собой, ищущим гармонию и собой, неспособным эту гармонию принять. И эти две равноправные части постоянно стремились утвердить свои желания. Я подумал, что между ними никогда не будет равновесия – они просто не могут существовать вместе. А значит, нужно избавиться от одной из них. Но вот от какой?
Глоток шестой.
Чай успокаивал, и я погрузился в состояние, подобное трансу. По сути, передо мной стоял выбор – добро или зло. Поиск гармонии или ее отрицание. Но... Все ли так просто? Действительно ли гармония, к которой я стремлюсь, является образом добра? Может быть, сущность, отрицающая такую гармонию – не что иное, как голос разума, защитный механизм, призванный держать меня на истинном пути? Что если все мои переживания – не более чем помехи, вызванные неисправностью внутреннего компаса? В таком случае можно сделать вывод, что компас этот где-то серьезно пострадал.
Очередной глоток уже полуостывшего чая.
От чего же может так серьезно сбиться компас? Стрелки его тянутся к полюсам, но вдруг мир вокруг меня начал свой стремительный переворот, и то, что пять минут назад было севером, теперь стало югом? Нет, наверное, все немного не так... В моей голове зародилась интересная теория – а что, если все люди, с которыми я так или иначе имел честь быть знакомым, обладают своей тонкой, незримой силой, неким намагничиванием, на которое и реагируют мои поисковые механизмы? Это уже гораздо больше похоже на правду. Тогда все постепенно становится на свои места, и даже можно найти ответ на вопрос о том, почему я с такой опаской отношусь к людям.
Почти последний глоток чая.
Люди сбивают мой компас с толку. Точнее, это даже не компас, а все те принципы, догмы, убеждения, чувства, реакции и переживания, которые я бережно коплю. Точно, это не компас – это такое подобие библиотеки, небольшая комната с книгами и кухня с бесконечным чаем. И люди, если окажутся слишком близко, будут подобны ветру, который поднимет на воздух сотни листов, опрокинет не один стеллаж с книгами, прольет чай и выбьет окна, открыв внутрь путь другим ветрам. И тогда все будет утеряно. Разрушено. Разворочено. Я вдруг четко осознал, что то, что есть внутри меня, принадлежит только мне. И никому нет хода в эту святыню – в ней есть только я. Хранитель. Творец и читатель в одном лице. Теперь я твердо знаю – любое чужое лицо разрушит эти стены. Любая чужая книга окажется тяжелее пушечного ядра и проломит полку. Это место слишком хрупкое. Слишком запутанны и темны его коридоры, и даже сейчас мне до конца неясно, что скрывается вон за той дверью, ведущей, судя по всему, куда-то далеко вниз.
Поэтому я делаю последний глоток.
Отставляю кружку подальше на стол. Теперь мне все ясно – я выяснил, что хотел. Эта борьба не кончится, пока еще не кончится. Я еще слишком мало знаю об этом месте. Но есть те вещи, которые надо сделать прямо сейчас. Запереть все входы. Еще плотнее зашторить окна. Выстроить баррикаду из самых прочных вещей. Сюда никто не должен проникнуть. Я сделаю еще несколько библиотек, несколько комнат, наподобие этой, но они будут либо пусты, либо лживы. Эта же комната будет очень надежно спрятана – я уверен, что даже спустя много лет ее никто не отыщет. Ревность и страх будут хранить ее, и я знаю, что это самые страшные сторожевые псы на свете. И надеюсь, что этого не узнаешь ты.
Тем временем, мне уже пора. Этот очерк я вложу в свой дневник и оставлю его прямо здесь, на этом столе. После – возьму в руки увесистый фонарь и решусь наконец спуститься вниз, открыв ту самую дверь. Я не знаю, что там, но у меня есть странное предчувствие. Поэтому если ты однажды обнаружишь эту комнату темной и пыльной, с зашторенными окнами и давно погасшими свечами, а на столе увидишь поставленную в угол кружку и дневник со вложенным в него очерком – беги. Беги как можно быстрее. И ни в коем случае не открывай ту дверь.