Глава 2
Марго
Блэкторн встретил меня ледяным ветром и небом, затянутым пушистыми, тяжёлыми тучами. Мелкий, почти невидимый дождь щекотал кожу, и по телу пробежала дрожь — то ли от холода, то ли от той гнетущей, зыбкой атмосферы, что пропитывала это место. Я шла медленно, с широко раскрытыми глазами, жадно впитывая каждую деталь. Сколько же денег ушло на возведение этого здания, похожего на готический замок графа Дракулы? Но слухи, что доходили до меня ещё до приезда, казались куда дороже любой каменной кладки.
Говорили о странных исчезновениях и о смерти студентки, о ночных ритуалах тайных сообществ, о призраках, что бродят по коридорам, и о Святой Троице Блэкторна — легенде академии, столь же притягательной, сколь и пугающей. Краем глаза я уловила два силуэта: неподражаемая Алис Ашборн и Эстер Розенберг стояли у перил главного здания, лениво облокотившись на каменный парапет. Они курили — густой серый дым плавно растворялся в сыром воздухе. В академии курение строго запрещено, но, казалось, ни один закон не осмеливался коснуться их. Я поймала себя на мысли: что значит быть такими, как они? Чувствовать, что мир — всего лишь сцена для твоей игры?
Мои шаги уводили меня дальше, к общежитию, которое отныне должно было стать моим домом. Мэрроугейт Хаус стоял у северных ворот — белоснежный, как вымытая до скрипа кость, словно его стены сложены из застывших останков. Вокруг тянулись кусты чахлых роз, их острые шипы темнели на фоне молочного фасада. К двери вела узкая гравийная дорожка, и каждый мой шаг отзывался тихим шорохом, будто кто-то невидимый шептал мне в спину. Я опустила взгляд на свои старые, потрёпанные кроссовки, тщетно стараясь спрятать их порванные края, и, чувствуя, как сердце сжимается от предвкушения и страха, сделала первый шаг к порогу дома, который, возможно, хранит больше тайн, чем готова выдержать человеческая душа.
Я толкнула тяжёлую дверь, и холодная латунная ручка скользнула в ладони, будто предупреждая: назад дороги нет. Внутри меня встретила просторная гостиная, где тусклый свет старинной люстры расплескивался по чёрно-белому мраморному полу. Диваны, обитые чёрным бархатом, тонули в полумраке, словно тени сами выбрали их убежищем. На них, точно зеркальные отражения, сидели две девушки.
Ирония судьбы — они были почти одинаковы. У одной тёмные, лаковые кудри, у другой — светлые, чуть распущенные волнами. На них — платья пастельных оттенков: розовое и голубое, со строгими складками, будто взятые из гардероба старой фарфоровой куклы. Их лица казались слишком безупречными, с застывшими, почти восковыми чертами — оставалось лишь пришить им пуговицы вместо глаз, чтобы картина стала по-настоящему завершённой.
Они обернулись ко мне в одно и то же мгновение, как по невидимому сигналу, и начали разглядывать с холодным, почти научным интересом.
— Я думала, уборщица приходит по утрам... разве нет? — лениво протянула брюнетка, её голос скользнул по комнате, как лёгкая тень.
Блондинка слегка приподняла бровь, и в её взгляде мелькнула насмешливая искра:
— Аууу, очнись. Нам же говорили, что у нас будет жить стипендиатка. Скорее всего это она, — произнесла она с подчеркнутым превосходством, будто расставляла фигуры на шахматной доске, и уже знала, чем закончится партия.
Я почувствовала, как в груди сжалось сердце. В этой комнате, пахнущей старыми книгами и чёрным бархатом, я казалась себе особенно неуместной — в старых кроссовках, с дорожной сумкой и лицом, на котором слишком явно читалась усталость. Первый день в академии начинался хуже, чем я могла вообразить. Если бы не моё исследование, ради которого я согласилась на эту стипендию, я бы никогда не переступила порог этого места.
Я уныло поднялась по скрипучей лестнице на второй этаж, чувствуя, как каждый шаг отдаётся в пустом коридоре сухим эхом. Моя комната оказалась двухместной — аккуратно заправленная вторая кровать и два чемодана у изножья выдавали присутствие будущей соседки. На стене висела гирлянда из мягко мерцающих огоньков, тонкая паутина света, пытавшаяся придать этому месту домашний уют. Вероятно, в доме должны жить четыре девушки, я надеялась, что моя соседка окажется вежливее тех двух фарфоровых созданий внизу.
Мои коробки с вещами прибыли днём раньше, но всё равно предстояло разобрать их содержимое. Я сняла крышку с одной и достала фотографию — мы с родителями на побережье Тихого океана в Калифорнии, солнце бьётся о волны, мы смеёмся, беззаботные и счастливые. Их улыбки казались почти нереальными в этой каменной тишине, и я почувствовала, как сердце сжалось от острой тоски. Я не могла их подвести.
Я продолжила раскладывать вещи: мятную блузку, потёртые джинсы, тёмный свитер — простые, но тщательно выбранные детали. *Просто, но со вкусом* — фраза, которой это место, казалось, не знало. Здесь вкус измерялся не стилем, а ценником, и такие, как Алис Ашборн, задавали правила игры: брендовые вещи были для них не просто одеждой, а развлечением, инструментом власти, способом демонстрировать свою недосягаемость.
Мою сосредоточенность прервала мелодия телефона. На экране светилось имя *Мама*.
— *Как ты, дорогая? Обустроилась?* — её голос, даже через тысячи километров, звучал тревожно-тёплым. Я почти видела, как она держит трубку одной рукой, а другой поливает цветы в нашем саду.
— Да, мам, — я нервно наматывала прядь рыжих волос на палец. — Здесь очень мило, коттеджи просторные. Девочки... стараются быть дружелюбными.
— Мы с папой так гордимся тобой. Звони в любое время и расскажи, как проходят уроки,* — сказала она, и в этих словах было столько нежности, что грудь защемило от внезапной, почти невыносимой тоски.
— Да... люблю тебя, мам, — прошептала я, прежде чем повесить трубку, сдерживая подступающие слёзы.
Отбор в Блэкторн был самым жестоким и конкурентным из всех возможных. Но я победила.
И всё же, стоя посреди этой белоснежной комнаты, где свет огоньков казался холоднее зимнего ветра, я впервые за долгое время почувствовала, что настоящая борьба только начинается.
После того как я наконец разгрузила все коробки, усталость накрыла меня волной, и я решила немного вздремнуть. Кровать оказалась удивительно жёсткой, каждая пружина будто насмехалась над моим телом, а кости ныло от неудобного матраса. Я ворочалась, делая жалкие попытки уснуть, но всё было тщетно.
Не помню, был ли это сон или всего лишь полёт моей воспалённой фантазии, но передо мной вдруг возникло озеро, залитое лунным светом в холодных, почти призрачных голубых тонах. Вода мерцала, словно жидкое серебро, и по её поверхности бесшумно скользили лебеди. Их клики отзывались в ночи хрустальной мелодией, в которой было и предупреждение, и соблазн. Я подошла ближе — и увидела на воде неподвижное тело в белом шифоновом платье. Лицо терялось в отблесках лунных бликов, и чем сильнее я пыталась рассмотреть его, тем отчётливее понимала, что оно ускользает, словно растворяясь в дымке.
Я резко очнулась — кто-то вошёл в комнату.
— Привет, ты новенькая? — голос был низкий, певучий.
У двери стояла высокая девушка с иссиня-чёрными волосами, отрезанными в идеально ровное каре. Кончики её волос казались острыми, как лезвие ножа.
— Я Беатрис. Прости, если разбудила.
— Ничего, всё в порядке, — пробормотала я, с трудом приходя в себя. — Я Марго.
Я рассеянно протёрла глаза и села на кровати, ощущая, как реальность медленно возвращается. Беатрис тем временем открыла шкаф и начала придирчиво осматривать его содержимое, будто проверяя, достойно ли оно её взгляда, одновременно бросая в воздух вопросы:
— Откуда ты приехала, Марго?
— Я родом из Калифорнии. Переехала сюда буквально сегодня утром.
— Значит, это твой первый год в Блэкторне? — с лёгкой усмешкой уточнила она, вытягивая из шкафа блестящий топ, который словно не принадлежал этой мрачной комнате.
— Да. Я собираюсь писать исследование на тему «Символика смерти в готической литературе XIX века».
Глаза Беатрис снова скользнули по мне — взгляд быстрый, но цепкий, как у охотника.
— Ты стипендиатка, так?
Щёки мгновенно вспыхнули.
— Это так заметно? Или ты догадалась только по теме моего исследования?
Беатрис рассмеялась. Смех её был звонким, почти музыкальным — в нём слышались серебряные переливы колокольчиков и что-то опасное, манящее, как зов сирены.
— Прости меня, но в Блэкторне редко встретишь кого-то, кто приехал ради науки. Здесь больше ценят умение тратить деньги родителей: устраивать безумные вечеринки, винные вечера с философскими спорами, и уж точно не писать исследования.
— А ты? — я попыталась скрыть неловкость и посмотрела на неё внимательнее. — Ты относишь себя к таким?
Она улыбнулась уголками губ, и в её глазах на миг сверкнул таинственный огонёк.
— Дорогая, я не отношу себя ни к кому. Я просто есть. Я наблюдаю.
Последние слова прозвучали почти как заклинание. Беатрис сделала паузу, будто что-то взвешивая, а затем чуть тише добавила:
— Например... что ты знаешь о Тройке Блэкторна?
— Ты имеешь в виду тех самых? — я вспомнила трёх безупречно одетых девушек, которых видела по пути. — Честно, по мне — обычные избалованные аристократки , каких здесь, наверное, пол-академии.
Взгляд Беатрис изменился. Весёлый блеск исчез, и комната словно потемнела.
— Держись от них подальше, — сказала она медленно, каждое слово звучало как удар колокола. — Они не настолько просты, как кажутся.
Она чуть склонила голову, и в её голосе зазвенела опасная мягкость.
— Поверь, Марго, они красивы, как ангелы, и опасны, как лезвие бритвы. Здесь, в Блэкторне, у каждой легенды есть тайны и у них — особенно.